Развитие военного дела можно охарактеризовать как сложный, нелинейный процесс, в котором наблюдаются периоды быстрых перемен, времена относительного застоя и даже отката. Изменения, которые вносились в военную традицию, присущую конкретному обществу, зависели от сочетания множества объективных и субъективных факторов. Тем не менее исторические закономерности все равно рано или поздно давали о себе знать. Особенно это характерно для эпохи позднего Средневековья и раннего Нового времени, когда, по меткому замечанию американского историка У. Мак-Нила, "произошло смыкание всепланетной ойкумены" и "мировая история получила новую размерность" [Мак-Нил, 2004, с. 741, 747]. Резко активизировавшиеся связи между, государствами и народами разных континентов способствовали более интенсивному, нежели ранее, обмену знаниями и технологиями. Вместе с тем в это же время резко обострилась межгосударственная борьба и конкуренция за сферы влияния, ресурсы, контроль за торговыми путями и пр.

В этих условиях успех во многом зависел от уровня развития военного дела. Еще прусский военный теоретик К. Клаузевиц заметил, "...война есть... подлинное орудие политики, продолжение политических отношений другими средствами" [Клаузевиц, 2002, с. 47]. И поскольку армия являлась одним из важнейших инструментов государства по реализации своих политических замыслов, отставание в развитии военного дела могло иметь для государства и общества самые серьезные последствия. Стремление не отстать от возможных противников неизбежно стимулировало прогресс в военных технологиях, а вслед за тем - в тактике и в стратегии.

Время позднего Средневековья в военном деле ознаменовалось чрезвычайно важным нововведением: был внедрен в военную практику порох и вслед за этим изобретено огнестрельное оружие: сначала пушки, а потом и ручное. На исходе Средневековья и на заре Нового времени, в конце XV - начале XVII в., огнестрельное оружие и порох превращаются в могущественную силу, изменившую ход мировой истории и перевернувшую традиционные представления о военном деле. Этот переворот с легкой руки британского историка М. Робертса получил название "военной революции" [Roberts, 1967, р. 195 - 225].

Ее можно определить как необратимый, лавинообразный процесс перемен в военном деле, вызванный внедрением в повседневную военную практику Евразии пороха и огнестрельного оружия. Эти технологические новшества привели к перевороту в тактике и стратегии и рождению в конечном счете новой военной традиции. Ее основные черты: постепенное возрастание роли пехоты, вооруженной огнестрельным оружием, с перспективой превращения ее в "царицу полей" и одновременное снижение значения

Работа подготовлена при поддержке гранта Президента Российской Федерации для государственной поддержки молодых российских ученых МД-1685.200:.6 и внутривузовского гранта БелГУ 2006 г.

стр. 30

конницы; перевооружение армий огнестрельным оружием и его доминирование на поле боя; переход к новым видам фортификации; замена прежних средневековых ополчений регулярной армией, полностью находящейся на содержании государства и, наконец, вытеснение старой ударной тактики позднего средневековья оборонительной по духу линейной, позволявшей с наибольшей эффективностью использовать постоянно возраставшую мощь огнестрельного оружия.

Дискуссии вокруг сущности этого термина не прекращаются с тех пор, как он был впервые использован в 1955 г. И хотя многие специалисты полагают, что никакой революции в военном деле в связи с введением в военную практику Евразии пороха не было [см., например: Hale, 1985, р. 46; Lynn, 1997, р. 5 - 9], тем не менее отвергать саму идею революции в военном деле только на том основании, что изменения в военной технике, тактике и стратегии оказались растянуты на несколько десятилетий, если не столетий, представляется неправомерным. Коренной переворот в военном деле в конце средневековья - начале Нового времени действительно совершился, и носил он поистине глобальный характер [Пенской, 2005, с. 194 - 206]. И, по нашему мнению, не прав был Н. Дэвис, который писал, что "...революция в военном деле стала еще одной областью, где не в меру самонадеянные историки смело распространяют на весь континент результаты своих локальных, имеющих значение лишь для отдельных частей Западной Европы исследований" [Дэвис, 2005, с. 380]. В круговорот военной революции оказались втянуты не только страны Западной Европы, но в той или иной степени и с разным успехом практически все крупные государства Евразии.

Не могла остаться от нее в стороне и Османская империя, которая в описываемый период являлась "военным государством" [Зеленев, 2003, с. 273]. Вопреки общепринятому мнению об отсталости военной техники, тактики и стратегии Турции от Западной Европы необходимо отметить, что османы достаточно рано и активно включились в процессы совершенствования военного дела, связанные с применением пороха и огнестрельного оружия. На вооружении турецкого войска пушки появились уже в 60-х гг. XIV в., т.е. всего лишь на 30 лет позднее, чем в Западной Европе. В XV в. артиллерия используется османами на полях сражений повсеместно, а в конце XV - начале XVI в. у них появляется ручное огнестрельное оружие [Константин Михайлович, 1978, с. 99]. Внедрение пороха и огнестрельного оружия ускорило приход перемен в военном деле Османской империи. Этот процесс шел в Турции, как и в Западной Европе, как показывает изучение тенденций развития военного дела в этих регионах, в одном и том же генеральном направлении. На первой стадии старая, привычная средневековая военная традиция подвергалась совершенствованию посредством вживления в нее элементов новой военной практики. На второй стадии происходил переход на новую модель развития военного дела, кардинально отличающуюся от прежней. Третий этап состоял в адаптации, приспособлении характерных черт новой военной системы к конкретным местным условиям.

И в Европе, и в Турции основные закономерности первого этапа военной революции прослеживаются достаточно отчетливо. Другое дело, что переход на второй этап на Западе закончился намного быстрее, а в Турции он затянулся и в конечном счете остался незавершенным. Поэтому картина военной революции в Турции оказалась "смазанной", а тяжелые, можно даже сказать, катастрофические неудачи османов в борьбе с европейцами в XVIII - первой четверти XIX в. затмили их прежние успехи. Эти же неудачи способствовали дальнейшему отставанию османского военного дела от европейского. В итоге переход османов ко второй и затем к третьей стадиям военной революции произошел слишком поздно, фактически во второй четверти XIX в., когда исправить положение было уже практически невозможно.

Однако на рубеже XV-XVI вв. до этого было еще далеко. В Западной Европе в огне войн второй половины XV - первой половины XVI в. рождалась и совершенствовалась

стр. 31

военная школа, которую условно можно назвать ренессансной, или испано-католической. Ее наиболее характерная черта - преобладание пехоты, вооруженной по большей части древковым холодным оружием и действовавшей на поле боя в массивных боевых построениях при поддержке мушкетеров, артиллерии и кавалерии - рейтар, жандармов и пришедших им на смену кирасир. Ориентированная на генеральное сражение, на таранный удар больших масс пехоты и рукопашный бой, ренессансная военная машина была великолепна. Однако обладая высокой ударной мощью, она была слишком тяжеловесна, малоподвижна и привязана к коммуникациям, по которым осуществлялось ее снабжение. Именно снабжение было ее уязвимым местом. Потому с наибольшей эффективностью она могла применяться только на ограниченном по размеру и относительно густонаселенном европейском театре военных действий.

На юго-востоке Европы, в степи и гористой местности, она не могла с успехом противостоять турецкой военной машине, возникшей примерно в то же время в результате совершенствования средневековой кочевнической военной традиции. Османская модель военного строительства впитала в себя многие элементы военных традиций как Востока, так и Запада, и ее универсализм способствовал тому, что Османская империя шла от победы к победе на протяжении более чем полутора веков.

В основу османской военной машины была положена традиционная, отработанная веками кочевниками Азии система, основанная на взаимодействии многочисленной легкой и относительно незначительной по численности, но хорошо подготовленной и снаряженной тяжелой иррегулярной конницы. Характер вооружения и высокая подвижность османских ратей обусловила и присущую им ориентацию на ведение "малой" войны, на истощение неприятеля посредством стремительных набегов с целью опустошить территорию противника, захватить пленных, имущество и скот. Упор делался на скорость, маневренность, неожиданность, уклонение от генерального сражения. Если же дело все-таки доходило до генерального сражения, тогда в ход пускался традиционный сценарий битвы, включавший в себя, как указывал М. В. Горелик, три "соступа": лучный, копейный и клинковый. "Метательным оружием расстраивались ряды противника, - говорит историк, - шоковая атака с копьями полностью ломала строй врага и обращала его в бегство, клинками уничтожалась его живая сила..." [Горелик, 1995, с. 381].

Однако то, что хорошо зарекомендовало себя в ходе "малой" пограничной войны, не вполне соответствовало условиям гористой Малой Азии, где традиционные преимущества легкой иррегулярной степной конницы не могли быть в полной мере реализованы. Легковооруженные всадники-акынджи, составлявшие основу османского войска в XIII - начале XIV в., как показал опыт сражений с византийцами в Малой Азии, обладали недостаточной боеспособностью. Они могли нанести поражение неприятелю, но тот всегда мог отойти под защиту фортификаций многочисленных городов и крепостей, против которых акынджи были бессильны. Превосходная иррегулярная кочевническая конница нуждалась в срочном усилении пехотой и современной осадной техникой, если османские султаны желали стать гегемонами в Малой Азии. Кроме того, султаны нуждались в надежной военной силе, которая могла быть стать противовесом племенным ополчениям и дружинам вассальных беев.

Необходимость обзавестись пехотой, которая могла бы с успехом действовать в горах Малой Азии и при осадах византийских городов и крепостей, привела к тому, что легкая иррегулярная конница акынджи, основу которой составляли дружины вассальных уджбеев и добровольцы-гази, была дополнена отрядами пеших ополченцев-азапов, набираемых из числа свободных общинников. Можно предположить, что на первых порах значительная часть их состояла из принявших ислам греков-акритов, опытных воинов-пограничников [Орешкова, 2001, с. 480 - 481, 483]. Однако этого оказалось недостаточно, а потому, согласно сообщениям турецких хроник, в 1329 г. старший брат

стр. 32

второго османского правителя Орхана, Алаэддин, занимавший пост везиря, сформировал поселенное войско (яя ве мюселлем). Это войско состояло из организованных по десятичному принципу отрядов пехоты (яя) и конницы (мюселлем). Набирались в отряды яя ве мюселлем свободные тюрки-общинники, освобожденные в мирное время от уплаты налогов и трудившиеся на своих участках земли, а в военное время выступавшие в поход по повелению правителя и получавшие помимо военной добычи еще и жалованье из казны в размере одного акче в день [Петросян, 1984, с. 191 - 192]. Эти полупрофессиональные воины были приближенными бея, своего рода его гвардией, и служба в рядах этих войск считалась весьма почетной и выгодной [Орешкова, 2001, с. 482; Константин Михайлович, 1978, с. 46].

Однако ни акынджи, ни азапы, ни военно-поселенцы не стали "визитной карточкой" османского войска. Главными отличительными элементами османской военной машины, созданной и отработанной в годы завоевательных походов первых турецких султанов в Малой Азии и на Балканах, были конная милиция тимариотов и корпус рабов-воинов капыкулу, основу которого составили знаменитые янычары.

Начало военно-ленной тимарной системы было положено еще основателем османского государства беем Османом (1258 - 1324), который начал раздачу своим соратникам на правах условного держания города и земли. Главное условие пользования таким даром для всадника-сипахи - выступать в поход по первому призыву бея (затем султана) "конно, людно и оружно". С течением времени правила службы тимариотов были отрегулированы, и к середине XVI в., как писал в своем трактате "Асаф-наме" Лютфи-паша, великий везирь султана Сулеймана I Кануни, "...имеющий тимар [с доходом] шесть тысяч акче выставляет двух джебелю (воин-всадник. - П. В.), [с доходом] десять тысяч акче - трех джебелю. Зе'амет [с доходом] двадцать тысяч акче выставляет четырех джебелю..." [Лютфи-паша..., 1974, с. 96]. Об этом же спустя сто лет говорил другой турецкий писатель, Кочибей Гюмюрджинский: "...Каждому займу следует вывести на каждые 5000 акча [дохода] одного снаряженного латника (джебелю), а владельцу тимара - на каждые 3000 акча [дохода] одного снаряженного джебелю. По древнему закону тимар с доходом до 20000 акча дает трех джебелю" [Второй трактат..., 1953, с. 239]. Относительно дешево обходившаяся султанской казне и вместе с тем отличавшаяся на первых порах высокой боеспособностью тимариотская милиция быстро оттеснила акынджи на вспомогательные роли.

Вторым и едва ли не самым известным столпом османской военной машины, ее символом стали знаменитые янычары. Их создателем считается внук Османа, Мурад I (1362 - 1389), который при помощи кади Биледжика Кара Халила сформировал первую тысячу "нового войска" - янычар. Янычары представляли весьма серьезную силу, тем более что в последующем их отряды были дополнены подразделениями конных воинов-сипахи (алты бёлюк халкы), артиллеристов (топчу оджагы), оружейников-джебеджи и обслуживающего персонала, образовав корпус капыкулу - султанской гвардии, постоянного войска, полностью находившегося на содержании султана. В отличие от яя янычары считались собственностью султана, поскольку по своему социальному статусу являлись рабами. Отсюда и название гвардейского корпуса, в который янычары вошли как составная часть капыкулу, - "рабы двора".

Капыкулу с самого начала полностью находились на содержании султанской казны и долгое время вели образ жизни, схожий с монашеским. Главная цель их жизни - война против неверных, а основное занятие (на первых порах) - военные упражнения [Шамсутдинов, 1986, с. 34 - 38]. Вышколенные бойцы-профессионалы, отличавшиеся отменной дисциплиной, преданностью султану и религиозным фанатизмом, воины корпуса капыкулу быстро превратились в главную ударную силу османского войска и верную опору султана. Заслуживает внимания тот факт, что султаны обзавелись по-

стр. 33

стоянной армией с очевидными признаками регулярной на столетия раньше, чем это было сделано в Европе.

Таким образом, к середине XV столетия османская военная машина приобрела в целом законченный вид, в котором она и просуществовала без малого двести лет. Она включала в себя помимо корпуса капыкулу и тимариотской милиции полупрофессиональное пешее и конное поселенное войско (яя ее мюселлем), отряды конных добровольцев-акынджи, дружины уджбеев, пешее ополчение - азапов, отряды кочевников-юрюков и воинские контингенты, выставляемые христианскими вассалами султана (войнуки, мартолозы). Такая армия в целом соответствовала потребностям и возможностям развивающегося многоукладного османского государства и общества, где крепнувшая центральная власть, приобретавшая все более и более деспотический характер, сосуществовала с элементами местного самоуправления [Зеленев, 2003, с. 268].

Завершение формирования военной машины совпало по времени с вступлением Турции на путь "военной революции". На первом ее этапе наиболее яркими признаками перемен являлись стремительное увеличение численности армий и поступление на вооружение войск во все возрастающих количествах огнестрельного оружия. Оба эти признака четко прослеживаются в развитии османского военного дела в XIV-XVII вв. Если при Орхане и Мураде I султан мог выставить в поле не более 50 тыс. воинов, то спустя сто лет в поход выступали до 140 тыс. бойцов [Константин Михайлович, 1978, с. 99; Петросян, 1984, с. 194; Радушев, 1990, с. 108; Шамсутдинов, 1986, с. 34 - 35, 38]. К середине XVI столетия численность османского войска перевалила за 150 тыс. человек. По свидетельству османских писателей, только под началом румелийского бейлер-бея, согласно реестрам, состояло 12 тыс. сипахов и 18 тыс. выставляемых ими джебелю, не считая сверхштатных, "...словом сказать, для того, чтобы дать отпор немецкому королю, волею Всевышнего, достаточно было одного только румелийского войска..." [Кочибей Гомюрджинский, 1873, с. 92].

Особенно стремительно росла численность корпуса капыкулу и его основы - янычарской пехоты. Если в 1514 г. на жалованье состояло 10156 янычар, то в 1567 г. - 12798, а в 1609 г. - уже 37627. К этому необходимо добавить также и быстрый рост численности личного состава артиллерийского корпуса (включавшего в себя артиллеристов - топчу, фурлейтов - топ арабаджи и оружейников - джебеджи), который с 1171 человек в 1514 г. увеличился к 1567 г. до 2671 человека, а в 1609 г. составил 7966 человек. Увеличение численности капыкулу продолжалось на протяжении всего XVII в., хотя к этому времени очевидным стал прогрессирующий упадок боеспособности как корпуса в целом, так и янычар в частности. К 1680 г. численность янычарской пехоты составила 54222 человек [Agoston, 2005, p. 26, 30]. Однако необходимость в такого рода войсках оставалась настолько высока, что только неудачная война со Священной лигой в 1683 - 1699 гг. и, как следствие поражения в войне, громадный бюджетный дефицит и невозможность далее держать столь многочисленное постоянное войско вынудили султанский двор резко сократить состав капыкулу.

Таким образом, приведенные факты демонстрируют общую тенденцию к росту численности османской армии. Другая характерная особенность - это поступление во все возрастающих масштабах на вооружение османской армии огнестрельного оружия. Процесс освоения технологии производства артиллерийских орудий, пороха и выработка навыков обращения с новой техникой занял у османов примерно 30 лет, и уже в конце XIV в., в 1394 г., они использовали артиллерию в осадной войне. В 1422 г. османская артиллерия в полный голос заявила о себе во время предпринятой Мурадом II осады Константинополя, а в 1444 г. османы впервые использовали пушки для стрельбы не только по городам, но и по движущимся мишеням - по кораблям, которые попытались воспрепятствовать переброске султанских войск через Дарданеллы.

стр. 34

Османские военачальники оценили те перспективы, которые раскрывались перед ними с появлением артиллерии. Превосходно овладев искусством применения артиллерии как в полевых сражениях, так и при осадах, турки уделяли для своего времени чрезвычайно большое внимание развитию как полевой, так и осадной артиллерии. В частности, специально для централизованного обеспечения армии крупными партиями более или менее однообразного ручного огнестрельного оружия, артиллерии и амуниции в Стамбуле были построены две крупные мастерские, в Топхане и Джебхане, работавшие на султанские арсеналы. Ничего подобного в Европе в то время не существовало. Точно так же значительно раньше, чем европейцы, турки обзавелись корпусом пушкарей-профессионалов, названных выше топчу, а также отрядами профессиональных фурлейтов - топ-арабаджи. Мобильная полевая артиллерия была с успехом использована турками за 20 лет до того, как французский король Карл VIII отправился в свой знаменитый Итальянский поход в 1494 г.

Исследовавший процессы внедрения в турецкую военную практику артиллерии венгерский историк Г. Агостон отмечал, что османское осадное искусство превосходило фортификационное искусство Габсбургов вплоть до самого конца XVI в. [Agoston, 2005, с. 35]. О том, что турки были "искусными градоимцами", свидетельствует тот факт, что в ходе предпринимавшихся османами кампаний в 1521 - 1566 гг. только четыре венгерских крепости сумели выдержать турецкую осаду, но при этом только одна из них, Кесег, была в 1532 г. осаждена главной султанской армией. Технический уровень османской артиллерии на протяжении большей части XVI в. был чрезвычайно высок, не говоря уже о том, что турецкие пушкари, представлявшие собой кадровый, высокопрофессиональный корпус, находившийся на содержании султана, наголову превосходили своих европейских коллег. Достаточно указать лишь на то, что турки раньше, чем европейцы, перешли на применение преимущественно бронзовых орудий.

Обращает на себя внимание, с какой быстротой турки освоили ручное огнестрельное оружие. Османские хроники сообщали, что ручницы-тюфенги появились на вооружении турецкой пехоты еще в 1421 г., и даже если предположить, что это преувеличение, тем не менее, необходимо признать, что начиная с середины XV в. турки все шире и шире использовали ручное огнестрельное оружие - сначала при обороне крепостей, а затем и в полевых сражениях.

Особое внимание было уделено перевооружению ручным огнестрельным оружием янычар. Стоит обратить внимание на то, что янычары изначально были по преимуществу вооружены метательным оружием - луками и арбалетами. Турки никогда не использовали в больших масштабах тяжелую пехоту, оснащенную главным образом древковым оружием (по типу швейцарцев или ландскнехтов), что являлось характерной чертой ренессансной военной школы. И хотя лук использовался янычарами еще в ходе кампании 1663 - 1664 гг. против габсбургских войск, однако в качестве основного их оружия он был вытеснен турецким аналогом европейского фитильного мушкета в первой половине XVI в. Во всяком случае, в ходе кампании 1532 г. из 10 тыс. янычар 9 тыс. были вооружены тюфенгами, и только тысяча - древковым оружием [Agoston, 2005, с. 24]. Весьма примечательное соотношение - в Европе в то время оно было практически обратным.

Османские власти перед началом очередной военной кампании призывали под знамена конных и пеших добровольцев, вооруженных огнестрельным оружием, - тюфенгчи. Позднее их называли секбанами, сарыджа, левенды, причем их численность на протяжении всего XVI в. непрерывно росла. Этому способствовало и снижение цен на ручное огнестрельное оружие: фитильный мушкет турецкого производства стоил в конце XVI в. от 300 до 600 акче - вдвое-втрое меньше, чем хороший конь [Inalcik, 1978, р. 198]. Отряды наемников-секбанов (секбан булюклери), вооруженных огнестрельным оружием, к концу XVI в., как отмечал современный турецкий историк Х. Инал-

стр. 35

джик, не просто стали "...одним из наиболее эффективных родов войск османской армии", но смогли существенно потеснить традиционные воинские формирования, даже тимариотскую милицию [Inalcik, 1973, р. 48].

Новое оружие потребовало от османов и совершенствования традиционной тактики. Сохранив ее основу, прагматичные турецкие военачальники внимательно следили за тем, что делается у соседей, и быстро перенимали те тактические новации, которые казались им полезными и важными. Так случилось, к примеру, с использованием для защиты пехоты вагенбурга, без которого янычары и тюфенгчи не могли бы выстоять на поле боя. Столкнувшись впервые с применением вагенбурга в ходе кампании против Яноша Хуньяди в 1443 - 1444 гг., османы быстро переняли это новшество и с успехом применяли его как против европейцев, так и против своих восточных противников - например, против Сефевидов. В классическом османском боевом порядке пехота, вооруженная холодным и огнестрельным оружием, становилась в центре, укрывшись за деревоземляными укреплениями - валами, рвами, палисадами, большими деревянными щитами-чапарами или же огородившись заимствованным у венгров вагенбургом. Здесь же устанавливалась и артиллерия. Конница тимариотов выстраивалась на флангах. Пехота, поддержанная огнем артиллерии, играла роль своеобразной крепости, опоры боевого порядка. Под ее прикрытием конница, если она не сумела с первого налета опрокинуть неприятеля, могла привести себя в порядок и повторять атаки снова и снова, пока не добивалась успеха [Константин Михайлович, 1978, с. 86 - 87, 101 - 102; Каменев, 1984, с. 140; Agoston, 2005, р. 19; Хюсейн Хезарфенн, 1990, с. 271; Второй трактат..., 1953, с. 228 - 229].

Таким образом, к середине XVI в. османская военная школа приобрела более или менее завершенные очертания. Ее характерными чертами стали стремительность и подвижность, широкое применение обходных маневров и военных хитростей, хорошая организация снабжения и коммуникаций, строгая дисциплина, высокий уровень подготовки воинов, тесное взаимодействие на поле боя пехоты, оснащенной огнестрельным оружием, артиллерии, легкой и тяжелой конницы. Техническое превосходство султанских армий над своими неприятелями, дополненное наличием постоянного корпуса капыкулу, религиозным фанатизмом, строжайшей дисциплиной и профессионализмом воинов, способствовало стремительному расширению пределов державы потомков Эртогрула и Осман-бея. Падение Константинополя в 1453 г., разгром в 1473 г. армии Усун-Хасана, султана восточноанатолийского государства Ак-Коюнлу, победы над классическими восточными конными армиями персидского шаха Исмаила в 1514 г. и египетских мамлюков в 1516 г.; взятие Родоса, оборонявшегося рыцарями-ионнитами, в 1522 г.; уничтожение венгерского войска в 1526 г. при Мохаче - все это наглядно свидетельствовало о превосходстве османской военной школы перед ее противниками как в Европе, так и в Азии.

Однако кризис был неизбежен хотя бы потому, что достоинства османской военной машины были обратной стороной ее недостатков. Пусть и доведенная до высокой степени совершенства, она все равно оставалась типичной средневековой, вполне традиционной. Хотя к началу XVII в. численность османской пехоты и артиллерии неизмеримо выросла со времен султанов XIV - первой половины XV в., тем не менее основа османской военной машины не изменилась. Как отмечал Ю. А. Каменев, "...сложившаяся в XV-XVI вв. военно-ленная система закрепляет обычное для феодальных войск предшествующих эпох преобладание конного ополчения, вооруженного холодным оружием - саблями, пиками, луком и т.д. На протяжении XVI-XVII вв. численность сипахийской кавалерии составляла 150 - 200 тыс. человек, тогда как пехотные части (в основном янычары) в XVI в. насчитывали не более 30 тыс., а в XVII в. порядка 50 тыс. человек" [Каменев, 1984, с. 140].

стр. 36

Эти цифры могли меняться, но сущность оставалась прежней: перед нами типичное азиатское, кочевническое войско, в котором преобладала традиционная иррегулярная легкая конница с не менее традиционным набором оборонительного и наступательного холодного и метательного оружия и соответствующей тактикой [Пинк, 2003, с. 9 - 12.]. До тех пор, пока османы имели дело с европейскими армиями, сражавшимися по правилам ренессансной системы, недостатки турецкой военной машины были не слишком заметны. Европейские армии той эпохи были слишком малоподвижны и зависели от регулярного снабжения, чтобы успешно противостоять османскому войску, обладавшему более гибкой и универсальной тактикой, значительным численным превосходством и лучшей индивидуальной подготовкой воинов [Chase, 2003, р. 17 - 18, 62]. К тому же турки вплоть до конца XVII в. сохраняли преимущество над войсками своих наиболее опасных противников, Габсбургов, венецианцев и поляков, в организации правильного снабжения своих войск и в артиллерийской мощи [Agoston, 2005, р. 9].

Однако в Европе военное дело не стояло на месте, и уже в середине XVI в. наметились первые признаки кризиса османской военной машины. Тяжелые бои с переменным успехом в Северной Африке с испанцами, неудачная осада Мальты в 1565 г., поражение при Лепанто в 1571 г. - все это были лишь первые звонки, сигнализирующие о начале заката османского военного могущества. Стремительное развитие огнестрельного оружия и растущая насыщенность разными его видами европейских армий делала борьбу с ними для турок все более тяжелой. Особенно очевидно это стало в годы войны Порты со Священной Римской империей в 1592 - 1606 гг. Габсбургские генералы хорошо усвоили уроки, преподанные им османами в предыдущие десятилетия во время венгерских кампаний. Уклоняясь от полевых сражений, имперцы стремились свести боевые действия к крепостной войне. Осаждая многочисленные крепости неприятеля, укрепленные по новой системе, trace italienne (как отмечал французский историк Ф. Бродель, ее распространение на юге Европы во многом было обусловлено именно турецкой угрозой [Бродель, 2003, с. 710]), турки теряли драгоценное время. Это и нужно было имперцам, так как они были прекрасно осведомлены об уязвимом месте османской стратегии - ее сезонности. С наступлением осени боеспособность оттоманской армии, как отмечал X. Иналджик, начинала стремительно падать из-за проблем со снабжением и ухудшения погоды [Inalcik, 1973, р. 114].

Европейские генералы также усвоили, что сильной стороной османов было их численное превосходство и лучшая индивидуальная подготовка бойцов. Поэтому они сделали упор на ведение схватки на дистанции. Как писал имперский генерал Р. Монтекуколи, в бою с турками необходимо "...с самого начала к неприятелю подходя, надобно ево пушечною пальбою встретить. Потом ближе подошедши, из мушкетов и пистолет пулями осыпать; за тем уже копьями в него ударить, а во окончание дела, на палашах или на штыках с ним схватиться..." [Записки..., 1760, с. 10]. Уклоняясь от ближнего боя, имперцы сделали ставку на бой огневой, и на рубеже XVI-XVII в. смогли превзойти в этом османов. Не случайно османский военачальник Мехмед-паша писал султану Мехмеду III в 1602 г., анализируя причины неудач султанских войск в борьбе с имперцами: "В поле или во время осады мы находимся в сложном положении, так как большая часть вражеских сил - пехота, вооруженная мушкетами, в то время как большинство нашей армии - всадники, и нам не хватает опытных стрелков из мушкетов..." [цит. по: Inalcik, 1978, р. 199].

Кроме того, не имея возможности превзойти турецких воинов в индивидуальном мастерстве, их европейские противники попытались использовать свое преимущество в дисциплине. Индивидуальному бойцу-профессионалу, мастерски владеющему холодным и огнестрельным оружием, были противопоставлены слаженные действия десятков и сотен солдат и офицеров, сражавшихся как единое целое. Именно об этом и писал Р. Монтекуколи, когда подчеркивал, что "...варварские народы всю свою силу и

стр. 37

надежду ставят в великом числе и свирепстве людей; а християнская регулярная армия уповает на храбрость и доброй порядок войск своих" [Записки..., 1760, с. 212].

Очевидно, что на рубеже XVI-XVII вв. структура, организация, тактика и стратегия османского войска перестали в полной мере отвечать требованиям времени. Возникла настоятельная необходимость к переходу на более высокую ступень его развития, от "природы" к "искусству", от иррегулярной, конной в своей основе армии к постоянной, регулярной, в которой преобладала бы пехота, вооруженная огнестрельным оружием. И нельзя сказать, что турки этого не ощущали. Можно с уверенностью сказать, что признаки начала перехода ко второму этапу военной революции уже начали проявляться. Самым главным из них было отмеченное выше возрастание роли отрядов секбанов. Набиравшиеся преимущественно из безземельных крестьян Анатолии, Боснии и Албании, руководимые опытными капитанами-булюк баши, секбаны быстро выдвигаются на первые роли в османском войске, существенно потеснив не только азапов, яя и мюселлемов, но даже тимариотскую милицию. К этому же времени османы накопили и определенный опыт массированного применения вооруженной огнестрельным оружием пехоты на поле боя: так, в 1526 г. в битве при Мохаче с венграми построенные в девять шеренг янычары непрерывной пальбой расстроили ряды атакующей венгерской конницы и облегчили тем самым ее разгром сипахами. Казалось, туркам осталось сделать последний шаг - придать отрядам секбанов регулярный характер и, самое главное, отработать линейную тактику.

Однако коренные преобразования османской военной машины, несмотря на достаточно благоприятный момент в первые десятилетия XVII в., после подавления так называемой Джелялийской смуты, не были осуществлены. Ответ надо искать, очевидно, в самой сущности османского государства, которое было не способно и далее столь же гибко приспосабливаться к изменившимся условиям, как на первых этапах своего существования. Переворот в военном деле в Западной Европе оказался теснейшим образом связан с переходом от ремесла к мануфактуре. Отнюдь не случайно новая, характерная для второго этапа военной революции линейная тактика родилась в Голландии, технически и экономически наиболее развитой стране Западной Европы.

Османская же империя и османское общество оказались не готовы к этому переходу. Как отмечала С. Ф. Орешкова, "...имперская государственная структура восточного типа и ислам, выступавшие главными социально образующими факторами, способствовали на первых порах прогрессу тюрко-мусульманского общества. Впоследствии же именно они вели к замедлению темпов общественного развития, не позволяя совершенствованию того, что было приобретено этим обществом в период завоеваний и становления государства... Сохранение раннеклассовых черт в османской государственной структуре, выразившееся в длительном использовании института капыкулу и все нараставшем отрыве государственного управления от общества и общественного развития, и исламский контроль за деяниями султана... порождали застойность и ощущение кризиса, который османским обществом начинает осознаваться уже с конца XVI в." [Орешкова, 2001, с. 493 - 494).

Негативную роль в замедлении темпов развития вооруженных сил сыграла военная прослойка - "люди меча", "аскери". Как отмечал Е. И. Зеленев, сложившиеся в годы формирования империи "...традиционно организованные восточные армии... сравнительно долгое время удовлетворяли потребностям авторитарного государства и соответствовали возможностям многоукладного восточного общества с сильными элементами местного самоуправления. Кроме того, зависимость армии от политики и экономики, науки и культуры, идеологии и морально-психологического состояния населения всегда уравновешивалась очень сильным ее собственным влиянием на все сферы общественной жизни, защищая удобные ей формы политической и социальной организации общества (выделено мною. - П. В.)... В Османской империи в целом... армия на

стр. 38

протяжении всего периода XVI - начала XIX в. играла ключевую роль в политической жизни, часто выступая субъектом по отношению к государству и всему гражданскому обществу" [Зеленев, 2003, с. 268, 378].

Видимо, одной из причин отказа от серьезных перемен было и то, что традиционная османская военная машина в первые десятилетия XVII в. еще не исчерпала до конца своего потенциала. Безусловно, она уже устарела, но при умелом использовании могла еще длительное время сохранять достаточную эффективность. Отнюдь не случайно предпринимавшиеся на протяжении XVII в. кланом Кёпрюлю реформы, получившие название "традиционных" [Витол, 1987, с. 41], были нацелены на восстановление именно традиционных военных институтов, доказавших свою эффективность во времена Селима I и Сулеймана Кануни.

Кроме того, тяжелый социально-политический и экономический кризис, потрясший османское государство и общество на рубеже XVI-XVII вв., не был сопряжен с угрозой утраты национальной независимости и территориальной целостности империи (как это было, к примеру, в России начала XVII в.). Тем самым степень его серьезности и, следовательно, необходимость перемен не была до конца осознана османской правящей верхушкой.

Сложившиеся в годы подъема имперского могущества военные структуры с конца XVI в. стали тормозом на пути серьезных перемен. Потребовалась серия серьезных военных неудач во второй половине XVII-XVIII в., чтобы султан Селим III (1789 - 1807) приступил к крупным военным преобразованиям и созданию армии, обученной и вооруженной по последним европейским образцам. Однако момент для завершения "военной революции" и перехода на новые принципы организации военной машины был упущен. Турция в первой половине XIX в. окончательно превратилась в "больного человека" Европы, разделом наследства которого всерьез озаботились великие державы.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. Т. II. М.: Языки славянской культуры, 2003.

Витол А. В. Османская империя (начало XVIII в.). М.: Наука, 1987.

Второй трактат Кочибея // Ученые записки Института востоковедения АН СССР. М., 1953. N 6.

Горелик М. В. Вооружение народов Восточного Туркестана // Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. М.: Издательская фирма "Восточная литература" РАН, 1995.

Дэвис Н. История Европы. М.: ООО "Издательство АСТ", 2004.

Записки Раймунда графа Монтекукули, генералиссимуса цесарских войск, генерал-фельдцейгмейстера и кавалера Злотого Руна, или главные правила военной науки вообще. М., 1760.

Зеленев Е. И. Государственное управление, судебная система и армия в Египте и Сирии. СПб.: Издательство С. -Петерб. ун-та, 2003.

Каменев Ю. А. К истории реформ в османской армии в XVIII в. // Тюркологический сборник 1978. М.: Наука, 1984.

Клаузевиц К. О войне. Т. 1. М.: ООО "Издательство АСТ", 2002.

Константин Михайлович. Записки янычара. М.: Наука, 1978.

Кочибей Гомюрджинский и другие османские писатели XVII века о причинах упадка Турции. СПб., 1873.

Лютфи-паша и его трактат "Асаф-наме" // Письменные памятники Востока. Историко-филологические исследования 1974. М.: Наука, 1981.

Мак-Нил У. Восхождение Запада: История человеческого сообщества. М.: Старклайт, 2004.

Орешкова С. Ф. Византия и Османская империя: проблемы преемственности // Византия между Западом и Востоком. СПб.: Алетейя, 2001.

Пенской В. В. Военная революция в Европе XVI-XVII веков и ее последствия // Новая и новейшая история. 2005. N 2.

Петросян И. Е. К истории создания янычарского корпуса // Тюркологический сборник 1978. М.: Наука, 1984.

Пинк И. Б. Конница Турции XV-XVII вв. // Воин. 2003. N 13.

стр. 39

Радушев Е. Р. Место вооруженных сил в структуре османской феодальной системы на Балканах // Османская империя: государственная власть и социально-политическая структура. М.: Наука, 1990.

Хюсейн Хезарфенн. Изложение сути законов османской династии // Османская империя. Государственная власть и социально-политическая структура. М., 1990.

Шамсутдинов А. М. Проблемы становления османского государства по турецким источникам XIV-XV вв. // Османская империя. Система государственного управления, социальные и этнорелигиозные проблемы. М.: Наука, 1986.

Agoston G. Guns for the Sultan. Military Power and Weapon Industry in the Ottoman Empire. Cambridge: Cambridge University Press, 2005.

Chase K. Firearms. A Global History to 1700. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.

Inalcik H. The Ottoman Empire. Classical Age 1300 - 1600. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1973.

Inalcik H. The Ottoman Empire: Conquest, Organization and Economy. L.: Variorum Reprints, 1978.

Hale J. R. War and Society in Renaissance Europe, 1450 - 1620. N. Y.: St. Martin's Press, 1985.

Lynn J. Giant of the Grand Siecle. The French Army 1610 - 1715. Cambridge: Cambridge University Press, 1997.

Roberts M. The Military Revolution, 1560 - 1660 // Roberts M. Essays in Swedish History. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1967.

Permanent link to this publication: