Сразу после окончания "холодной войны" внимание ученых-международников было привлечено главным образом к политическим событиям, происходившим в Центральной Европе, на Ближнем и Среднем Востоке, где последствия распада биполярного миропорядка второй половины XX в. проявлялись особенно драматично, где США форсировали складывание системы однополярного мира, не пренебрегая при этом использованием военной силы и нарушая нормы международного права. В регионе Восточной Азии¹ окончание "холодной войны" на первый взгляд не ознаменовалось сколько-нибудь запоминающимися результатами. В самом деле, "Берлинская стена" на Корейском полуострове не была разрушена, а процесс воссоединения обоих корейских государств еще далек от завершения. Не произошло в восточноазиатском регионе и какого-либо существенного изменения государственных границ, как это имело место в Западной Европе в связи с распадом Советского Союза и, по сути, их восстановлением по состоянию на начало второй мировой войны. Не было здесь и вооруженных конфликтов с большим количеством жертв мирного гражданского населения, что имело место в Центральной Европе, в Афганистане и Ираке. Ничего похожего не происходило в Восточной Азии после окончания "холодной войны". Историческое время перемен, казалось, как бы временно замерло в этом регионе, взяло своеобразный тайм-аут.

Однако, на наш взгляд, это далеко не так, ибо динамично развивающиеся в Восточной Азии после "холодной войны" процессы формирования нового китайского полюса силы, грядущие изменения на Корейском полуострове, а также решение Тайваньской проблемы, в краткосрочной и среднесрочной перспективе способны не только существенно преобразить геополитический и геостратегический ландшафт региона, но и бросить серьезный вызов политике американского гегемонизма в новом, отстраиваемом Соединенными Штатами мировом порядке.

О том, что процессы будут динамично развиваться именно в этом направлении, косвенно можно судить хотя бы по весьма примечательной концентрации политических событий, которые происходили и были непосредственно связаны с регионом Восточной Азии всего лишь в течение одного летнего месяца 2004 г. Тогда в июле 2004 г. заместитель государственного секретаря США, ведущий специалист в команде Буша по Японии Ричард Армитидж впервые официально поставил перед японскими властями вопрос о необходимости скорого пересмотра Конституции 1947 г. и отказа от Статьи 9-й, запрещающей использование японской армии в военных операциях за рубежом. В том же месяце власти Тайваня провели необычные военные

¹ Под "Восточной Азией" здесь и далее мы пониманием географический регион, где расположены Китай, Япония, восток России, КНДР и Южная Корея.

стр. 78

учения национальных ВВС, впервые отрабатывая посадку боевых самолетов на национальные скоростные автомагистрали на случай, если самолеты ВВС Китая разрушат и выведут из строя основные военные аэродромы страны. В июле 2004 г. премьер-министр Японии Дзюнъитиро Койдзуми в неплановом порядке спешно совершил визит в Южную Корею для переговоров с южнокорейским президентом о необходимости крепить стратегическое партнерство Японии и Южной Кореи с Соединенными Штатами Америки и усиливать давление на руководство КНДР, настоятельно требуя от последнего замораживания ядерных и ракетных программ. В том же месяце власти Северной Кореи объявили об успешных испытаниях новой ракеты средней дальности (3 - 4 тыс. км), способной поражать цели на военных базах США на Гавайских островах. В июле 2004 г. администрация президента Буша и Пентагон объявили о подготовке к проведению крупномасштабных военно-морских маневров ВМС США в Тайваньском проливе, в непосредственной близости от западных границ Китая. Со своей стороны, Пекин также объявил о военно-морских учениях у берегов Тайваня.

Одного только этого, отнюдь не случайного набора фактов, вероятно, достаточно для того, чтобы сделать вывод о процессе накапливания в системе международных отношений в регионе Восточной Азии серьезного взрывоопасного материала. Вопросу о том, можно ли будет уладить сложные проблемы региона мирными, политическими средствами или вооруженного конфликта избежать будет все-таки невозможно, посвящена данная статья.

Три основные группы факторов, на наш взгляд, определяют сегодня повышенный академический и практический интерес к изучению развития ситуации в Восточной Азии в краткосрочной и среднесрочной перспективе.

Во-первых, это возрастающий политический и экономический вес региона в глобальной системе международных отношений в XXI в., с которым не может не считаться ни одна великая держава, и в первую очередь Соединенные Штаты Америки. Здесь проживает более половины всего населения планеты, от стратегической стабильности в Восточной Азии напрямую зависит стабильность мировой экономики, так как в странах региона в начале XXI в. производилось более одной трети мирового ВВП; от стабильности в восточноазиатских странах, в конечном счете, зависит и безопасность всей системы международных отношений на глобальном уровне. Закономерно поэтому, что американские ученые рекомендуют властям своей страны заблаговременно обеспечить сильные стратегические позиции в этом потенциально нестабильном районе мира [Quadrennial Defense Review Report, September 30, 2001].

Во-вторых, Восточная Азия - это регион древних цивилизаций, находящихся в стадии своего исторического ренессанса. Эти цивилизации способны бросить вызов самопровозглашенному лидеру мирового прогресса и единоличному законодателю системы ценностей в мире - Америке.

И, в-третьих, Восточная Азия соседствует со вторым (после стран Ближнего и Среднего Востока) центром международного терроризма в Юго-Восточной Азии, которому американские политики уже присвоили название "второго фронта" [Gershman, 2002, p. 60]. По мнению специалистов Центра по изучению проблем международного терроризма и политического насилия Университета Андреуса в Шотландии, Восточная и Юго-Восточная Азия уже демонстрировали в начале XXI в. самый высокий уровень терроризма в мире [Deasker and Ramakrishna, 2002, p. 161]. От того, какую позицию займут страны восточноазиатского региона в борьбе с международным терроризмом, в немалой степени зависит успех борьбы с ним и в других частях планеты.

стр. 79

ФАКТОРЫ НАРАСТАЮЩЕЙ НЕСТАБИЛЬНОСТИ

Стратегическая ситуация в Восточной Азии в XXI в., т.е. решение вопроса войны и мира в рамках региональной системы отношений, в первую очередь определяется особенностями формирования здесь нового баланса сил и внешнеполитическими интересами ведущих региональных игроков, а именно: Китая, США, Японии, обоих Корейских государств, а также России. Формулирование новых геополитических и стратегических задач лидерами ведущих восточноазиатских государств, адекватное их пониманию внешних угроз национальным интересам, в конечном счете, и будут определять развитие событий в регионе в XXI в. либо в направлении углубления сотрудничества и мирного решения спорных вопросов между суверенными государствами в рамках международного права, либо по конфронтационному сценарию с применением силы, на путях сопротивления попыткам американцев вмешиваться во внутренние дела суверенных государств региона. И если внешняя политика США после "холодной войны" уже не раз выступала в качестве дестабилизирующего фактора развития системы международных отношений, провоцируя конфликты и войны, то внешняя политика Китая в постконфронтационный период конца XX - начала XXI в., напротив, демонстрировала его заинтересованность в развитии мирного взаимовыгодного сотрудничества со странами региона, а также в использовании преимуществ глобализации в интересах дальнейшей модернизации страны. Вместе с тем власти КНР никогда не исключали возможности повторения рецидивов американского вмешательства, продемонстрированного в Центральной Европе, на Ближнем и Среднем Востоке в 90-е гг. XX в. и в начале XXI в., и в отношении стран Восточной Азии, и поэтому заблаговременно разрабатывали меры по укреплению оборонного и силового потенциала.

На процесс формирования новой внешней политики восточноазиатских держав решающее влияние оказывает внешнеполитическая философия правящих кругов США, которая в концентрированном виде нашла свое выражение в доктрине Буша, провозглашенной американским президентом в конце 2001 г., вскоре после известных событий 11 сентября 2001 г. Новая внешнеполитическая доктрина США определяет не только стратегические цели Америки в системе международных отношений на ближайшее будущее. Она декларирует средства, которыми эти цели будут достигаться. Новая американская внешнеполитическая доктрина включает в себя следующие четыре основных компонента. Во-первых, глубокую уверенность американского руководства в правоте и легитимности достижения стратегических внешнеполитических задач любыми средствами, включая и силовые, даже если это наносит ущерб национальным интересам других стран. Во-вторых, доктрина Буша объявляет готовность Америки развязывать на территории других стран превентивные войны, оправдывая свои действия попытками защитить интересы национальной безопасности США. В-третьих, доктрина допускает возможность для Соединенных Штатов осуществлять на мировой арене односторонние действия, т.е. без оглядки на мировое общественное мнение и даже без поддержки со стороны ООН. И, наконец, основополагающей идеей доктрины Буша является мысль о том, что политика обеспечения национальной безопасности для США - это не самоцель, а всего лишь средство укрепления их позиций как мирового лидера [Art, 2003, р. 87 - 92; Chance, 2002, р. 1 - 9; Krauthhammer, 2002/03, р. 5 - 17; Rosen, 2003, р. 51 - 62].

Для многих лидеров региональных держав в Восточной Азии уже в начале XXI в. стало очевидно, что новая внешнеполитическая доктрина американского руководства, официально провозглашенная нынешним президентом страны, не была всего лишь адекватной и эмоциональной реакцией на трагические события 11 сентября 2001 г. или оправданием силового вмешательства США в Ираке в 2003 г. для свержения существовавшего там режима. В странах Восточной Азии доктрина Буша была

стр. 80

воспринята как хорошо продуманная и долгосрочная стратегическая линия правящей элиты Америки, которая, безусловно, будет последовательно реализовываться всеми последующими президентами США вплоть до завершения процесса формирования нового мирового порядка в XXI в. по-американски, Pax Americana. Это подтвердил и тогдашний госсекретарь Колин Пауэлл, подчеркнув, что во второй президентский срок Буша США продолжат свою внешнюю политику. В интервью газете "Financial Times" в связи с президентскими выборами в ноябре 2004 г., он признал, что переизбранный президент не будет "приспускать паруса" или отступать назад, и в случае необходимости США будут действовать в одиночку по установлению мирового порядка [Financial Times, 8.11.2004]. Согласно социально-психологическим объяснениям практики международных отношений (например, теории Дерила Бема о самооправдании в политике), провозглашение государственными лидерами внешнеполитических доктрин нередко бывает необходимо для оправдания уже свершившихся событий. Другими словами, эти доктрины как бы подводят итог того, что уже имело место в политической практике, и призваны лишь оправдать принятие в прошлом тех или иных политических решений [Bern, 1972, р. 1 - 62; Larson, 1985, р. 3]. Однако в данном случае налицо хорошо продуманная и взвешенная линия внешнеполитического поведения единственной сверхдержавы на долгие годы вперед.

Новая внешнеполитическая философия американского руководства обязывает лидеров государств Восточной Азии как региона, испытавшего на себе в прошлом печальный опыт колониального подчинения, особенно внимательно относиться к складывающимся условиям, которые прямо открывают США дорогу к вооруженному вмешательству и превентивным войнам против других государств. И дело даже не в том, как об этом справедливо пишет известный американский ученый-теоретик международных отношений Роберт Джервиш, что власти США в начале XXI в. просто откровенно объявили политический курс, который в других странах постеснялись бы произносить громко [Political Science Quarterly, 2003, p. 386]. Дело в том, что заявленные американскими политиками цели вынуждают руководителей других стран так или иначе корректировать национальную внешнюю и внутреннюю политику, наращивать военные усилия для защиты национальной безопасности от непредсказуемого поведения единственной сверхдержавы на международной арене.

Народы Восточной Азии не только способны хранить историческую память о так называемой "цивилизаторской миссии" европейских (и шире - западных) держав на территории их стран. Сегодня народы этих стран вынуждены реально учитывать и опасаться возможности в один прекрасный день испытать на себе разрушительную мощь ударов огромной военной машины США, губительные последствия которой хорошо знакомы гражданскому населению Югославии, Афганистана, Ирака и Сомали. Доктрина Буша не только оказала на руководство государств восточноазиатского региона стимулирующее воздействие в плане ускорения военных приготовлений в своих странах. Она побудила лидеров ряда стран, и в первую очередь КНР и КНДР, активизировать разработку программ ракетного вооружения и ядерные программы, о чем, в частности, свидетельствуют шаги северокорейского руководства по внесению соответствующих корректив в этой области. Как сообщали, например, средства массовой информации Японии в июле 2004 г., руководство Северной Кореи объявило о постановке на боевое дежурство ракетных подразделений северокорейской армии ракет нового поколения с дальностью полета до 4 тыс. км, т.е. достигающих не только территории Японии, но американских военных баз на Гавайских островах [Асахи симбун, 8.07.2004].

Стало быть, в начале XXI в. власти США должны считаться с тем объективным фактом, что в отличие от стран Европы, Ближнего и Среднего Востока, в которых вмешательство их вооруженных сил прошло без больших потерь в живой силе, в ре-

стр. 81

гионе Восточной Азии попытка использовать военную силу против суверенных государств может обернуться для их страны национальной трагедией. США будет сложно заставить, например, руководство КНДР или Китая пойти на одностороннее разоружение в ущерб своей национальной безопасности. Скорее, в начале XXI в. в странах Восточной Азии можно будет наблюдать прямо противоположный процесс активного вооружения и закупок новых образцов современной военной техники. Повторяющиеся после окончания "холодной войны" рецидивы силовой политики США в других районах планеты только укрепляют решимость многих восточноазиатских лидеров усиливать обороноспособность своих стран и быть готовыми пойти на риск военного противостояния Америке с тем, чтобы не допустить превентивных военных акций с ее стороны и тем самым попытаться избежать возникновения силового конфликта в регионе.

Необходимо признать, что политика властей КНДР и Китая в начале XXI в., направленная на укрепление национального оборонного потенциала, оказывает определенное сдерживающее воздействие на Вашингтон, и его представители не раз были вынуждены садиться за стол переговоров с лидерами Северной Кореи для обсуждения вопроса о замораживании ею своих ядерных и ракетных программ. Итоги этих переговоров, однако, не удовлетворяют руководство Соединенных Штатов, поскольку последним пока не удалось добиться одностороннего разоружения партнера, создать условия для безнаказанного использования ими силы против соперника в случае принятия соответствующего политического решения. Вместе с тем Пхеньян в ходе переговоров не отказывался от поиска путей стабилизации ситуации на Корейском полуострове, от формирования новой конфигурации стратегических отношений в регионе, демонстрировал готовность идти до определенных пределов на уступки США.

Основные союзники Америки в Восточной Азии - Япония и Южная Корея по-своему реагируют на усиление американского гегемонизма как на глобальном, так и на региональном уровне. Давние стратегические партнеры США в Восточной Азии еще по периоду "холодной войны" и конфронтации с Советским Союзом в новых международных условиях не столько опасаются доминирующего превосходства американской военной мощи в регионе или нарушения здесь баланса сил. И Япония, и Южная Корея в первую очередь озабочены объемом и характером предоставления ими США стратегических услуг в рамках их новой внешнеполитической доктрины. Правда, Токио и Сеул готовы передавать Америке разведывательную информации о готовящихся против нее террористических актах, активно финансировать за счет своих бюджетов восстановление разрушенных американскими бомбардировками объектов на территории других стран, сотрудничать в области нераспространения ядерных вооружений и оружия массового уничтожения, поддерживать интересы американских транснациональных корпораций и т.п. Но эти страны сегодня не готовы "таскать каштаны из огня" ради американских стратегических интересов. Оба союзника Америки демонстрируют большую осторожность в направлении своих воинских подразделений в районы, которые подвергаются вооруженным акциям со стороны Соединенных Штатов. И хотя символически силы самообороны Японии и армии Южной Кореи были представлены в составе войск коалиции в Ираке, они не принимали активного участия в боевых действиях американской армии на территории этого государства.

Что касается США, то они удовлетворены тем, что их восточноазиатские партнеры, в отличие от европейских союзников по НАТО, таких как Франция или Германия, не составили Америке политической оппозиции при обсуждении, например, резолюций по Ираку в СБ ООН и не оказывали политического сопротивления американскому руководству в реализации амбициозных проектов формирования нового

стр. 82

мирового порядка по-американски. Власти Японии и Южной Кореи не только официально поддержали американскую интервенцию против Ирака, но и продемонстрировали солидарность с усилиями США по разоружению КНДР. Эти страны фактически смирились с гегемонистской политикой единственной сверхдержавы, но при этом, правда, хотели бы получить для себя стратегические выгоды от американского доминирования в Восточной Азии.

Вместе с тем внешнеполитическое поведение США в мире вызывает у их восточноазиатских союзников ряд вопросов к американскому руководству. К таковым можно отнести, например, желание знать, как долго американские власти будут руководствоваться доктриной Буша, оправдывающей нанесение превентивных ударов по потенциальному противнику, готов ли Вашингтон в дальнейшем учитывать национальные интересы своих союзников в Восточной Азии и в какой мере. Наконец, и Токио, и Сеул хотели бы знать, готовы ли американские власти вносить реальный вклад в стабилизацию региональной системы международных отношений или они будут считаться только со своими политическими и экономическими интересами и действовать по-своему усмотрению. Негативная реакция администрации Буша на критику американских силовых акций против Ирака в 2003 г. со стороны Франции и Германии не прошла незамеченной в Токио и в Сеуле. Там были сделаны соответствующие выводы о том, что США готовы сотрудничать только с теми странами Запада, которые им безоговорочно подчиняются и поддерживают их действия на мировой арене. Политическая независимость от Соединенных Штатов, а тем более критика курса Вашингтона со стороны их западных союзников, ставит последних в дискриминируемое положение, на что, разумеется, ни японские, ни южнокорейские лидеры пойти просто не могут. Поэтому, пренебрегая даже внутриполитическими издержками, в частности, критикой со стороны общественности и избирателей за поддержку непопулярной политики США в мире, власти Японии и Южной Кореи поспешили продемонстрировать руководству Америки свою готовность выполнять союзнические обязательства, как это было в связи с событиями в Ираке в 2003 - 2004 гг., за что и получили благодарность от президента Буша.

События на международной арене в начале XXI в. со всей очевидностью показали, что после разрушения биполярного миропорядка многополярный мир так и не был создан. Правда, такие специалисты в области теории международных отношений, как Кеннет Уольц, Джон Миаршейер и Кристофер Лейн, сразу после окончания "холодной войны" были единодушны в том, что однополярный мир не продержится сколько-нибудь длительное историческое время [Layne, 1993, р. 5 - 51 ; Mearsheimer, 1990, р. 5 - 56; Waltz, 1993, р. 44 - 79]. Эти ученые были уверены в том, что лидирующее положение США как единственной сверхдержавы после поражения СССР в "холодной войне" будет оспорено другими великими державами, и стратегический баланс сил в системе международных отношений будет восстановлен по модели биполярного мира. Кроме того, для них было очевидно, что сохранение Соединенными Штатами за собой лидерства в мире не отвечает их национальным интересам. Такие интересы в большей степени, по их мнению, корреспондировали с формированием многополярного мира, в котором США по праву заняли бы лидирующие позиции по отношению к другим центрам силы.

Однако, вопреки мнению видных авторитетов теории международных отношений, новая внешняя политика США не встретила в мире единодушного осуждения, сопротивления и отпора. Единственный реальный вызов гегемонистской политике США в первой четверти XXI в. был брошен лишь со стороны исламского мира, сопротивление которого приняло непопулярные формы партизанского движения террористических групп. Однако многие страны, включая Китай и Россию, предпочли пассивное несогласие с силовой политикой американского гегемонизма [Christensen,

стр. 83

2001, p. 5-40]. Это связано с тем, что в системе международных отношений в начале XXI в. Соединенные Штаты оказались единственной сверхдержавой, конкурировать с военным потенциалом которой другие страны просто не в состоянии.

Вместе с тем, по мнению многих специалистов-международников, КНР не сможет долго мириться с силовым диктатом США в мире и будет вынуждена составить им стратегическую конкуренцию в формирующемся миропорядке. Исходя из исторического опыта, ни одной мировой державе не удавалось длительное время сохранять лидерство без того, чтобы не провоцировать другие, соперничающие с ней державы, на сопротивление или на ускоренное приращение силового потенциала, превосходящего потенциал единственной сверхдержавы [Layne, 2002, р. 233 - 248; Snyder, 2003, р. 29-40]. Поэтому власти КНР считают, что исторический шанс дает их стране в XXI в. уникальную возможность стать стратегическим балансиром США в новом миропорядке, уравновесить в нем американский центр силы, заменив разрушенный Советский Союз в системе международных отношений.

Важнейшей проблемой формирующейся после "холодной войны" новой системы международных отношений в Восточной Азии является решение сложной задачи сбалансирования политики США в отношении стран региона, с одной стороны, и решимости властей КНР сформировать здесь многополярный мир, избежав при этом серьезной дестабилизации ситуации и силового конфликта с Америкой, - с другой. Очевидно, что ни США, ни Китай не справятся с решением столь сложных задач в одиночку, не опираясь на своих стратегических союзников и партнеров. Однако, как показал период после "холодной войны", даже такие надежные в годы конфронтации с Советским Союзом союзники Америки в Восточной Азии, как Япония и Южная Корея, уже в начале XXI в. далеко не всегда находили общий язык не только с Вашингтоном, но и между собой [Cha, 1999, р. 2, 17]. В годы "холодной войны" у них был общий враг в лице СССР, Китая и КНДР. Тем не менее даже тогда между двумя стратегическими союзниками США в регионе не было заключено ни соглашения о сотрудничестве в вопросах безопасности, ни договора о совместной обороне. Эти два американских союзника еще со времен первой половины XX в., когда Корея была японской колонией, питали по отношению друг к другу чувство недоверия и враждебности, которые глубоко укоренились в общественном сознании как одной, так и другой нации, и составляют на современном этапе развития, например в Южной Корее, основы национального самосознания и национализма.

Эти чувства стали проявляться еще более активно по мере того, как с окончанием "холодной войны" закончилась эра конфронтации. Именно недоверие и вражда между Японией и Южной Кореей мешают США создать в Восточной Азии аналог НАТО [Hemmer, Katzenstein, 2002]. В XXI в. Япония и Южная Корея скорее всего попытаются сдерживать друг друга, нежели совместными усилиями сдерживать Китай или КНДР и выполнять тем самым свои стратегические услуги в регионе ради интересов США. Последние в этом особенно нуждаются для сдерживания Китая как своего основного стратегического соперника не только на региональном, но и на глобальном уровне.

ТРУДНЫЕ ПУТИ ПОДДЕРЖАНИЯ СТАБИЛЬНОСТИ И БЕЗОПАСНОСТИ В РЕГИОНЕ

Динамичное экономическое развитие КНР в конце XX и начале XXI в. дает основания предполагать, что уже в первой четверти текущего столетия по накопленному силовому потенциалу она может, если ей не помешают, сравняться с Соединенными Штатами Америки, и стать их основным стратегическим конкурентом в Восточной Азии. Анализ формирующегося в регионе баланса сил свидетельствует о том, что Китай не будет иметь себе равных по военной мощи соперников из числа региональных держав, которые в лице Японии и Южной Кореи так и не смогли и едва ли смогут

стр. 84

объединиться в интересах восстановления стратегического равновесия сил. Ослабленная и проводящая противоречивую внутреннюю и внешнюю политику, Россия в обозримом будущем также будет не в состоянии уравновесить экономическое и военное могущество КНР в регионе [Friedberg, 2000, р. 10].

Формирование Китая как региональной сверхдержавы развивается в условиях, когда становится очевидным, что силовое доминирование Америки в Восточной Азии не может быть вечным как по финансовым, так и внутриполитическим соображениям. В случае, если она все же выведет свои войска из Восточной Азии, как об этом официально заявил в августе 2004 г. министр обороны Дональд Рамсфелд, то бремя сдерживания Китая как стратегического конкурента Америка переложит на своих союзников в регионе, т.е. на Японию и Южную Корею, партнерские отношения между которыми так и не сложились [Spiegel, 2004]. Более того, в период после "холодной войны" и Япония, и Южная Корея вооружаются быстрыми темпами. На фоне общей гонки вооружений в странах Восточной Азии, которая помимо обычных вооружений, не исключает и возможность ряда стран, и прежде всего КНДР и Японии, производить ядерное оружие, не трудно представить, что будущая безопасность и стабильность в регионе оказываются под вопросом.

Однако, сохраняя пока свое военное присутствие в Восточной Азии, США стремятся дать "зеленый свет" процессу милитаризации своих союзников, что, по расчетам Вашингтона, должно восстановить баланс сил с Китаем в регионе. При этом Америка активно сотрудничает со своими стратегическими партнерами на двусторонней основе в разработке не только оборонительного, но и наступательных видов вооружений [Christensen, 1999, р. 64 - 65]. Ускоренная милитаризация Японии, которую можно наблюдать на протяжении всего периода после окончания "холодной войны", в состоянии сама по себе серьезно дестабилизировать общую ситуацию в Восточной Азии, где предварительно так и не была сформирована атмосфера доверия и сотрудничества между ведущими региональными державами. Характерно, например, что не только общественность, но даже власти Южной Кореи не раз официально выражали озабоченность темпами военного строительства в Японии и идеологической обработкой японской общественности в плане необходимости пересмотра "устаревшей" мирной конституции 1947 г. и превращения Японии в "нормальную" державу. Однако в Токио предпочитают не замечать обеспокоенности своих соседей ускорением военного строительства японской армии и продолжают наращивать военный бюджет страны, который в начале XXI в. по своим размерам - 44.4 млрд. дол. в 2000 г. - являлся вторым в мире после военных расходов США.

В обстановке проведения Соединенными Штатами после "холодной войны" политики демонстрации силы, внешнеполитическое поведение КНР, напротив, отличается сосредоточенностью на подчинении дипломатии решению внутренних социально-экономических и политических задач развития, исключает использование силы для реализации внешних целей, не допускает в регионе дестабилизации и нарушения статус-кво. В отличие от традиционного конфронтационного подхода к борьбе за сферы влияния, характерного в прошлом для великих европейских держав и сопровождавшегося войнами и дестабилизацией всей системы международных отношений, власти Китая после "холодной войны" демонстрировали новую стратегию и тактику на пути превращения страны в региональный и глобальный центр силы. Они не прибегали для этого к внешнему насилию и интервенциям, что было убедительно продемонстрировано в июле 1997 г., когда Сянган (Гонконг) был включен в состав КНР в качестве особого административного района [Китай. Факты и цифры, 1999, с. 72 - 73]. Пекин активно участвует в процессах глобализации, но использует свое участие не только для ускорения развития национальной экономики, но также для того, чтобы воспрепятствовать Вашингтону эффективно реализовывать стратегию сдерживания

стр. 85

Китая. Более того, китайское руководство не отказывается и от идеи участия в глобализации для "размягчения" жесткого курса США, направленного на достижение мировой гегемонии и формирование однополярного мира [Yong Deng, Moore, 2004, p. 118].

Одновременно в политике нового китайского руководства во главе с председателем КНР Ху Цзиньтао и премьером Госсовета Вэнь Цзябао просматривается заинтересованность через участие в глобализации понизить уровень озабоченности в мире и в Восточной Азии относительно быстро растущего экономического и военного потенциала самого Китая. Посредством участия в глобализации Пекин рассчитывает ускорить процесс создания системы коллективной безопасности в Восточной Азии в новых, более сложных по сравнению с периодом "холодной войны" условиях нестабильности системы международных отношений. Руководство КНР заинтересовано в том, чтобы дать понять другим великим державам, включая США, Японию и Россию, своим соседям по региону, что Китай способен мирными, неконфронтационными методами завоевать свое "место под солнцем" и стать второй после США сверхдержавой мира² . Китайское руководство осуществляет эффективное политическое маневрирование в Тайваньском вопросе. Пекин предпочитает решать спорные проблемы мирными средствами на двусторонней основе, не обращаясь к третьей стороне и в первую очередь - к США.

В своей политике сдерживания КНР Вашингтон не смог на протяжении всего периода после "холодной войны" серьезно затормозить стабильно развивающуюся китайскую экономику, помешать КНР укрепить свой военный потенциал. Китайское руководство тем временем успешно решало задачи национального развития не в рамках теории игр с "нулевым результатом", а делало это в интересах получения равных преимуществ всеми участниками конкурентной борьбы и соперничества в системе международных отношений. Китай демонстрировал при этом свою готовность участвовать с США в мирном сосуществовании, несмотря на их попытки стратегически его сдерживать, разворачивая, в частности, в Восточной Азии ПРО ТВД, нацеленную на решение именно этой задачи.

Лидеры Соединенных Штатов в истории XX в. не раз ошибались с определением места великого Китая в системе не только региональных, но и глобальных международных отношений. После второй мировой войны американцы признали режим Чан Кайши в качестве единственного выразителя интересов китайского народа и предоставили ему место в Совете Безопасности ООН наравне с пятью другими победителями в войне против фашистской Германии и милитаристской Японии. Уинстон Черчилль, искушенный политик и знаток Китая, просил американское руководство не делать столь грубой ошибки, ибо оценивал гоминдановский Китай как весьма слабого игрока на сцене не только мировой, но и региональной политики. Лидеры США тогда, однако, не прислушались к мнению английского политика, не захотели учитывать его аргументы [Tucket, 1994, р. 16]. В то же время Америка недооценила решимость и политическую волю Мао Цзэдуна, когда в начале 1950-х гг. Пекин направил в Корею сотни тысяч солдат Народно-освободительной армии Китая, помешав тем самым США решить свои стратегические задачи по закреплению на Корейском полуострове. Другой политический просчет в отношении Пекина был сделан в 1972 г. президентом США Ричардом Никсоном. Согласившись на нормализацию американо-китайских отношений, он предположил, что Китай как великая азиатская держава взамен будет способен оказать давление на руководство СССР и побудить последнее отказаться от стратегического соперничества с США в пользу "общечеловеческих

² Правда, такой взгляд на внешнюю политику Китая по мирному превращению в сверхдержаву оспаривается многими зарубежными военными специалистами [см., например: Li Jijun, 2004].

стр. 86

ценностей", добиться разрушения советской системы и замены ее на западную модель развития. Но в начале 70-х годов XX в. Китай был еще достаточно слаб экономически для того, чтобы лидеры советской сверхдержавы могли прислушиваться к мнению китайских руководителей и пойти на разрушение государства ради окончания "холодной войны". В 1989 г. американцы ошибочно истолковали события на площади Тяньаньмэнь как свидетельство того, что "недемократический режим" в КНР не способен в короткие исторические сроки не только вывести экономику страны в число мировых лидеров, но и провести модернизацию НОАК, оснастить ее современными видами вооружений и боевой техники.

Вероятно, только в начале XXI в. США в полной мере осознали, что в лице Китая они имеют дело с серьезным стратегическим противником, способным существенно осложнить Америке реализацию ее планов и даже сорвать амбициозную стратегию глобального доминирования. Лидеры США, не забывая о своих прошлых ошибках в оценке места и роли Китая в системе международных отношений, на этот раз весьма сдержанно относятся к таким "дружественным" шагам китайского руководства, как сотрудничество с США в борьбе с международным терроризмом или поддержка Америки в переговорах с КНДР по замораживанию ядерных и ракетных программ этой страны в обмен на предоставление Пхеньяну экономической и финансовой помощи.

Объективно оценивая сильные и слабые стороны экономического, военного и государственного строительства в КНР, необходимо иметь ответ на вопрос, действительно ли Пекин будет способен и заинтересован противостоять американской гегемонии в Восточной Азии в начале XXI в., или национальным интересам КНР больше отвечает другое - договориться с Америкой о разделе сфер влияния в мире и продолжить процесс модернизации страны. В начале XXI в. Китай уже серьезно влияет на развитие мировой экономики и одновременно является крупнейшей военной и политической державой в Восточной Азии. Вместе с тем очевидно, что влияние КНР в мире неизмеримо возрастет, если руководству страны удастся мирными, политическими средствами решить проблему Тайваня и присоединить остров. В отличие от мессианской политической линии Мао Цзэдуна, ориентированной на возвеличивание Китая как мировой державы, современные прагматические китайские лидеры не ставят перед страной амбициозных глобальных задач. Они концентрируют внимание на решении внутренних экономических, политических и социальных проблем развития, не забывая, правда, при этом, о нестабильном международном положении, чреватом угрозами их стране.

Как бы то ни было, несомненно, что по мере превращения Китая в глобальную сверхдержаву, руководство страны будет проявлять больше настойчивости в признании за страной места одного из мировых лидеров и члена клуба мировых держав. В 1980-е гг. лидеры КНР определили 20-летний срок для того, чтобы сосредоточиться на решении неотложных задач внутреннего строительства. В начале XXI в. эти задачи ими были в основном выполнены. При этом Китай продолжает демонстрировать всему миру свою готовность осуществлять политику мирного сосуществования и сотрудничества с окружающими его странами, мирными способами решать возникающие международные проблемы.

Помимо Китая, важным игроком региональной политической сцены Восточной Азии после "холодной войны" являлась Япония. В начале XXI в. ее внешняя политика была непоследовательна и противоречива, и потому в целом не оказывала стабилизирующего воздействия на развитие ситуации в Восточной Азии. Еще в начале 90-х гг. XX в. сразу после окончания периода конфронтации двух сверхдержав у наблюдателей были основания предполагать, что Япония в новой постконфронтационной эре будет играть роль ответственного и самостоятельного центра силы в Восточ-

стр. 87

ной Азии и даже претендовать на место глобальной политической державы. Однако уже в начале XXI в. стало очевидно, что представившийся Японии после "холодной войны" уникальный исторический шанс восстановить свои глобальные позиции как самостоятельного центра влияния был упущен ее лидерами, которые предпочли сохранить привычное и удобное для них положение в фарватере американской политики, и, судя по всему, отказались от идеи занять независимое от США место в системе международных отношений. Применительно к Японии можно даже сказать, что ошибочным оказался тезис о соответствии экономического потенциала политическому весу в мировой политике. Этот тезис был подтвержден на примере США или Евросоюза, но не Японии. Здешние правящие круги отказались привести свой политический вес в мировых делах в соответствие с экономическим потенциалом страны, во всяком случае, они, вероятно, предпочли выждать какое-то историческое время и посмотреть со стороны, как США и Китай будут "пробовать силы" в ближайшем будущем на восточноазиатском пространстве.

После "холодной войны" Япония не внесла ощутимого вклада в стабилизацию системы международных отношений ни на глобальном, ни на региональном уровне, не участвовала в восстановлении нарушенного глобального баланса сил. Японская внешняя политика в целом оставалась достаточно пассивной и ограниченной, но, вероятно, она удовлетворяла японские национальные потребности. Япония конструктивно не участвовала в работе влиятельных международных организаций, а в ООН всегда поддерживала при голосовании позицию США. Протянула она руку помощи США и в связи с вооруженной акцией последних против Ирака в 2003 г. Япония продолжает сосредоточиваться на решении своих специфических экономических и политических задач, в частности, продолжает упорствовать в своих территориальных требованиях к России о возвращении ей "незаконно оккупированных Южно-Курильских островов". Она обеспечила себе доступ к основным мировым источникам снабжения национальной экономики сырьем и топливом. В целом Япония удовлетворена международными условиями экспорта японской готовой промышленной продукции, доступом на финансовые рынки других стран. Токио поддерживает мирные отношения со всеми государствами, но при этом последовательно укрепляет стратегические связи с США на случай обострения международной ситуации в Восточной Азии, в зоне ее жизненных интересов.

В распоряжении Японии как второй экономической державы мира остается немало несиловых рычагов влияния на стабилизацию системы международных отношений, которыми она успешно могла бы пользоваться. Важнейшими компонентами японского "несилового" потенциала продолжают оставаться ее финансовый и совокупный промышленный потенциал, наличие огромных капиталов за рубежом, возможности направлять прямые и портфельные инвестиции в развитие экономик других стран, а также манипулировать с предоставлением экономической помощи развитию. Это значит, что Япония сохраняет свой основной несиловой потенциал, которым она пользуется, оказывая воздействие на политическое поведение других государств, как в собственных национальных интересах, так и в интересах своего важнейшего стратегического партнера - Соединенных Штатов Америки.

Японские власти в целом удовлетворены сохранением за страной нынешнего статус-кво в системе международных и региональных отношений. Однако при этом они весьма озабочены возможным развитием негативных процессов в стратегическом поле вокруг Японии в Восточной Азии с нежелательными последствиями для ее мирного и стабильного развития в будущем. Очевидно, что состояние подчиненного и зависимого партнера в японо-американском союзе устраивает нынешнее японское руководство. В свою очередь, США удовлетворены стратегическим "послушанием" Японии, которая в нарушении своей мирной конституции поддержала Америку в ее

стр. 88

военной акции в Ираке и приняла участие в коалиционных силах, участвовавших в оккупации страны. И после "холодной войны" Япония продолжает проводить внешнюю политику с оглядкой на США, хотя и стремится развивать добрососедские отношения со всеми государствами региона Восточной Азии, заботясь в первую очередь о том, чтобы такие отношения не наносили вреда экономическим интересам страны.

Национальным интересам Японии, безусловно, отвечает экономически стабильное и политически неконфронтационное развитие ситуации в Восточной Азии и она готова вносить свой вклад именно в такой сценарий будущего региона. Современная Япония не заинтересована в проведении политики давления на своих восточноазиатских соседей. В отличие от Соединенных Штатов, не удовлетворенных возникающими для них сложностями на пути формирования однополярного мира, Япония старается проводить экономную внешнюю политику, решая непосредственные задачи обеспечения ее национальной безопасности и экономической стабильности. И с этим власти в Токио пока справляется. Однако при этом они не забывают наращивать свой военный потенциал, рассчитывая использовать его в случае возникновения в Восточной Азии чрезвычайной ситуации.

Особое место в развитии стратегической ситуации в Восточной Азии занимает Корейский полуостров, обстановка на котором в начале XXI в. отличалась неопределенностью и взрывоопасностью. Слом биполярной системы и разрушение Советского Союза в 90-е гг. XX в. нарушили сохранявшийся здесь в годы "холодной войны" статус-кво. КНДР полностью лишилась поддержки стран социалистического содружества, и прежде всего СССР, оказалась в политической и экономической изоляции, ее лидеры начали искать пути нормализации отношений с Южной Кореей и Японией. На повестку дня впервые после окончания корейской войны в 1953 г. по инициативе северокорейского руководства был поставлен вопрос об объединении обоих корейских государств. Курс руководства КНДР по этому принципиальному вопросу не только двусторонних отношений Пхеньяна и Сеула, но и будущего баланса сил в Восточной Азии, прошел стадии от признания за будущей федерацией "переходного" статуса (курс на воссоединение обоих корейских государств, но в рамках федерации был объявлен правительством КНДР еще 14 августа 1960 г.) до объявления северокорейскими властями курса на воссоединение с южнокорейским народом как главной стратегической национальной задачи. Наблюдатели процесса воссоединения на Корейском полуострове усматривают в изменении стратегии северокорейского руководства попытку подтолкнуть общественность Южной Кореи к осознанию необходимости воссоединения на условиях Пхеньяна [Wan-kyu Choi, 2001, p. 99 - 122]. Однако, очевидно, что такие условия неприемлемы не только для лидеров Южной Кореи и ее правящей элиты, но и в первую очередь для США и Японии.

Путь к стабилизации положения на Корейском полуострове и к налаживанию взаимовыгодного сотрудничества в регионе в интересах не только корейского народа, но и народов соседних стран, будет долгим и непростым. Разумеется, что в этом процессе многое будет зависеть от общей ситуации в Восточной Азии в условиях формирования в мире нового порядка Pax Americana, а также от внутриполитической стабильности в Южной Корее. В Пхеньяне, судя по всему, не хотели бы осуществлять объединение государства насильственными методами, устраивая "революции роз", "каштановую революцию" и тому подобные политические шоу. Власти Пхеньяна рассчитывают на получение поддержки со стороны южнокорейской общественности, часть которой выступает за скорейшее воссоединение с КНДР [Yung Myung Kim, 1987, p. 304 - 330]. Объединительные настроения присутствуют и у части правящей в Сеуле политической элиты. Очевидно, однако, что процесс воссоединения на Корейском полуострове не будет протекать легко и гладко, очевидно и то, что от его окон-

стр. 89

чательного решения зависит стабильность во всем обширном регионе Восточной Азии.

Национальным интересам России в восточноазиатском регионе, безусловно, отвечает такое развитие событий, которое в первую очередь способствовало бы процессам мирного и взаимовыгодного международного сотрудничества со всеми региональными державами. Вместе с тем такой процесс может быть легко торпедирован нынешней гегемонистской политикой США, и народам Восточной Азии трудно будет предотвратить новый силовой конфликт.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Асахи симбун. 8.07.2004.

Китай. Факты и цифры. Пекин, 1999.

Art R. A Grand Strategy for America. N. Y., 2003.

Bern D. Self-Perception Theory // Berkowits L. (ed.) Advances in Experimental Social Psychology. Vol. 6. N.Y., 1972.

Cha V. Alignment Despite Antagonism: The US-Korea-Japan Security, Triangle. Stanford, 1999.

Chance J. Imperial America and the Common Interest // World Policy. N 19. Spring 2002.

Christensen T. Posing Problems without Catching Up: China's Rise and Challenges for US. Security Policy //International Security. Vol. 25, N 4, Spring 2001.

Christensen T. China, the US-Japan Alliance and the Security Dilemma in East Asia // International Security. Vol. 23. N 4. 1999.

Desker B. and Ramakrishna K. Forging an Indirect Strategy in South-East Asia // Washington Quarterly. N 25. Spring 2002.

Financial Times. 8.11.2004.

Friedberg A. The Struggle for Mastery in Asia // Commentary. November 2000.

Gershman J. Is Southeast Asia the Second Front? // Foreign Affairs. N 81. July-August 2002.

Hemmer C, Katzenstein P. Why is There No NATO in Asia?: Collective Identity? Regionalism, and the Origin of Multilateralism // International Organization. Vol. 56. N 3. 2002.

Krauthhammer С The Unipolar Movement Revisited // National Interest N 70. Winter 2002/03.

Larson D. Origins of Containment: A Psychological Explanation. Princeton, 1985.

Layne С The Unipolar Illusion: Why New Great Powers Will Rise // International Security. Vol. 17. N 4. Spring 1993.

Layne С Offshore Balancing Revisited // Washington Quarterly. Vol. 25. N 2. Spring 2002.

Li Jijun. China's National Security in the Globalization Era // Outlook Weekly. 27.03.2004.

Mearsheimer J. Back to the Future: Instability in Europe after the Cold War // International Security. Vol. 15. N 1. Summer 1990.

Political Science Quarterly. Vol. 118. N 3. 2003.

Quadrennial Defense Review Report. Washington, Department of Defense. September 30, 2001.

Rosen S. An Empire, If You Can Keep It // National Interest. N 71. Spring 2003.

Snyder J. Imperial Temptations // National Interest. N 71. Spring 2003.

Spiegel P. US Troops Withdrawal Part of a Plan to Revamp Cold War Military Infrastructure // Financial Times. August 16, 2004.

Tucket N. Taiwan, Hong Kong and the United States. N.Y., 1994.

Waltz K. The Emerging Structure of the International Politics // International Security .Vol. 18. N 2. Fall 1993.

Wan-kyu Choi. North Korea's New Unification Strategy //Asian Perspective. Vol. 25. N2. 2001.

Yong Deng, Thomas G. Moore. China Views Globalization: Toward a New Great-Power Politics // The Washington Quarterly. Vol. 27. N 3. Summer 2004.

Yung Myung Kim. The Impact of South Korean Politics upon North Korea's Unification Policies // Korea and World Affairs. Vol. 6. N 2. Summer 1987.

Permanent link to this publication: