Появление российских частей на территории Хивинского ханства в феврале 1920 г. и заключение военного союза с туркменскими вождями, соперничавшими в борьбе за власть со своим могущественным единоплеменником Джунаид-ханом, привели к свержению с трона его узбекской марионетки Сеид Абдулла-хана и провозглашению в апреле Хорезмской советской народной республики во главе с лидером младохивинцев Палванниязом Юсуповым. Но, хотя разгромленный Джунаид-хан бежал в пески Каракумов, а вожди Кош-Мамед, Гулям-Али и Шамурад Бахши стали членами Совета народных назиров, давняя вражда между воинственными туркменами и издавна третировавшимися ими мирными узбеками не способствовала дружной работе. Пойдя на поводу у младохивинцев, председатель коллегии российского полпредства Р. Шакиров и входивший в ее состав командир 2-й Туркестанской бригады В. В. Дубянский заподозрили вождей в измене и, заманив Кош-Мамеда и Бахши с их людьми в западню, позволили учинить над ними кровавую расправу [Генис (2), 2000]. Сентябрьские казни и попытка насильственного разоружения туркменских племен ввергли республику в новую жестокую междоусобицу, которая привела к усилению Джунаид-хана. Хотя члены коллегии полпредства были преданы суду, а их преемник М. В. Сафонов, встав в демонстративную оппозицию к младохивинскому правительству, добился хрупкого примирения с туркменами, одновременно был взят "курс на социалистическую революцию", и в марте 1921 г. власть перешла к Ревкому. Но Политическая экспедиция на правах Чрезвычайного посольства РСФСР во главе с уполномоченным Наркоминдела в Туркестане Д. Ю. Гопнером посчитала, что переворот в Хиве совершен "руками русских работников", сыгравших "несомненную роль завоевателей и советских колонизаторов" [РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 116, л. 12, 22; Генис, 2004]. Сафонов был отозван в Ташкент, и 26 мая в Хиву выехал очередной российский полпред.

Член Бунда с 1901 г., записавшийся в большевики в 1917 г., бывший врач-эпидемиолог и не искушенный в дипломатии армейский политработник, новый полпред И. М. Бык, как и его предшественники, считал, что хорезмское правительство "ни по своему составу, ни по подготовленности не приспособлено к самостоятельному руководству страной". Но, заверял он Ташкент, "все наше внимание будет обращено на выпячивание вперед местной хорезмской власти и оттягивание в тень нашей суфлерско-дирижерской роли" [РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 143, л. 25; д. 87, л. 28]. Тем не менее свою деятельность полпред начал с подписания мирного договора с Гулям-Али и санкционирования ареста, с последующей высылкой в Ташкент, трех членов Совета назиров1, каковые действия председа-

1 В ночь на 22 августа из Хивы были высланы за пьянство секретарь ХорЦИК и назир просвещения Шакир Ситдыков, председатель Экономического совета Мухамад-Рахим Нуруллаев и его заместитель Бабаджан Якубов.

стр. 50
тель Турккомиссии ВЦИК и Совнаркома РСФСР М. П. Томский расценил как недопустимое вмешательство в дела братской республики.

Хотя, пытаясь исправить свою ошибку, Бык инспирировал повторное рассмотрение вопроса о высланных, президиум ХорЦИК и Совет назиров категорически отказались вернуть их в Хиву. Поясняя столь неожиданный "бунт" местных руководителей, член Турккомиссии Я. З. Суриц отмечал, что их полная зависимость от российских полпредов, частая смена которых сопровождалась обычно "переходом от ориентации на буржуазию к социалистическим опытам и обратно", вызвала усиливающееся стремление "вырвать Хорезм из-под такого непосредственного влияния РСФСР, создать более устойчивую обстановку, обеспечить самостоятельное развитие страны собственными национальными силами, ввести ее в семью других восточных мусульманских государств" [РГАСПИ, ф. 544, оп. 4, д. 31, л. 1].

Первый бой полпреду был дан по кандидатуре военного назира, бывшего петербургского рабочего, члена РКП(б) татарина Хасана Мухамеджанова, настаивавшего на закрытии турецкой военно-инструкторской школы. Еще в начале августа в районе Ташауза местным шуро (советом) были арестованы по обвинению в грабеже двое ее преподавателей, и, хотя Бык дал согласие на их освобождение, 18 августа он заявил, что считает пребывание в Хиве турецких офицеров "вредным из-за панисламистской агитации" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 247, л. 13]. Но высылка инструкторов в распоряжение штаба Туркфронта вызвала недовольство со стороны хорезмских "националистов" во главе с умным интеллигентным узбеком Муллой Бекчан Рахмановым, который, являясь назиром просвещения в правительстве Юсупова, был командирован им в качестве полпреда в Москву, а после возвращения в Хиву редактировал "Известия ХорЦИК".

Под влиянием Рахманова сессия ХорЦИК вынесла 12 сентября постановление об отстранении Мухамеджанова от должности военного назира, сменив его на молодого узбека Миркамиля Миршарапова, командовавшего Хорезмским полком [РГАСПИ, ф. 544, оп. 4, д. 33, л. 1; ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 62]. Но, узнав об этом, Бык предложил исполняющему обязанности председателя ХорЦИК казаху Халимбетову заявить, что командование Туркфронта не согласится с кандидатурой "мальчика с неизвестным прошлым и определенно плохой репутацией командира". Поскольку Халимбетов указывал на неловкость принятия важного кадрового решения, затрагивавшего военные интересы обеих республик, без учета мнения полпреда, на совместном заседании ХорЦИК и Совета назиров постановление о назначении Миршарапова было аннулировано, но одновременно подтверждено увольнение Мухамеджанова "на основании рапорта о болезни" [РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 85, л. 27].

Президиум ХорЦИК признал необходимым сохранить и турецкую военно-инструкторскую школу, однако полпред сумел взять реванш. "На этом же заседании, - сообщал в Ташкент уполномоченный Исполкома Коминтерна молодежи в Хиве Салим Галлиулин, - было решено Рахманова послать в Кунград, от чего он весьма решительно отказывался. А вскоре после отъезда Рахманова военным назиром был назначен Халимбетов. Эти факты - отсылка Рахманова, невыборы Миршарапова - явились непосредственным толчком, сгруппировавшим не оформившуюся раньше оппозицию против русского влияния..." [РГАСПИ, ф. 544, оп. 4, д. 32, л. 58].

Назначение "чужака", российского подданного Халимбетова военным назиром, с сохранением за ним и поста секретаря ХорЦИК, было воспринято хорезмцами как очередное унижение, требующее отпора [РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2208, л. 11]. Поэтому, как объяснял полпред, образовавшийся блок "националистов" (в лице председателя Совета назиров казаха Менглиходжа Ибенияминова, назира внутренних дел узбека Хасана Ирматова и секретаря Реввоенсовета башкира Усмана Терегулова) с муллами (назиром юстиции Ата-Максумом Мухаммадрахимовым), "фактически руководимый извне Рахмановым, Абдаловым (бывшим секретарем правительства Юсупова. - В. Г) и турками",

стр. 51
решил во что бы то ни стало добиться смещения Халимбетова. И хотя Бык, предчувствуя опасность потери своего "агента", за два дня до открытия очередной сессии ХорЦИК созвал в полпредстве заседание членов правительства - коммунистов, его упования на партийную дисциплину оказались тщетны. Уже 5 октября Халимбетов, которому инкриминировали расхищение государственных средств, пьянство и мужеложство, лишился всех постов и был арестован. Миршарапов опять стал военным назиром, а Ата-Максум, которого полпред считал "хитрым, без политического лица"2 муллой и "упорным защитником вакуфов", был избран председателем ХорЦИК.

Бык уверял Москву, что его невмешательство в работу сессии, уступки в вакуфном вопросе и допущение на пост главы ХорЦИК представителя духовенства показали всю несостоятельность заявлений Джунаид-хана о защите им шариата от русских и только подняли авторитет полпредства. Но, как указывал Суриц, попытки Быка подчинить себе правительство и нейтрализовать влияние националистических элементов на ХорЦИК окончились полной неудачей, и те ликвидировали установившийся обычай не обсуждать ни одного мало-мальски значимого вопроса без полпреда. Всем своим поведением хорезмские руководители давали понять Быку, что они совершенно самостоятельны в своих решениях и не нуждаются в его опеке. Заседания правительства стали закрытыми, а о принимаемых решениях полпреда даже не считали нужным ставить в известность [РГАСПИ, ф. 544, оп. 4, д. 33, л. 2].

В свою очередь, Гопнер указывал, что после высылки из Хивы по обвинению в пьянстве "наиболее ревностных сторонников Советской власти" дружба Быка с "авантюристом" Халимбетовым оттолкнула от него все группы хорезмского общества, включая даже коммунистов, являвшихся главными проводниками российского влияния. Поэтому на сессию ХорЦИК полпред "явился один, в полном неглиже, без всякой связи с какой бы то ни было группой и принес туда изумительное упорство в отстаивании Халимбетова, ненавидимого всеми хивинцами без исключения" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 56].

Хотя туркменское совещание, созванное по инициативе полпредства, но расценивавшееся в Хиве как попытка Быка скопировать антиузбекскую политику своего предшественника, признало Джунаида "врагом шариата и всего народа", одновременно Ата-Максуму доставили послание вождя с предложением мира - при условии предоставления ему возможности поселиться вместе со своими людьми в выбранной им местности с удалением оттуда русского гарнизона. 27 октября в Куня-Ургенч, куда Бык отправился вместе с Ата-Максумом и Миршараповым, прибыли делегаты Джунаид-хана с подтверждением его согласия заключить мирный договор и даже поселиться в местности, которую выберет хорезмское правительство. "Присылка делегатов с просьбой мира, - отмечал Бык, - вызвала среди населения, преимущественно туркмен, сильный радостный подъем. Хорезмское правительство настроено покончить с Джунаидом мирным путем, обеспечив его безвредность" [РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2208, л. 18].

Посетивший тогда же Хиву чрезвычайный уполномоченный РСФСР А. А. Иоффе докладывал 6 ноября В. И. Ленину и Г. В. Чичерину, что вопрос о невмешательстве полпреда в дела "самого независимого из советских правительств" разрешается весьма своеобразно, но руководить им "совершенно необходимо, ибо нельзя и внутреннюю политику оставлять в руках таких варваров и разбойников", а, "имея некоторую агентуру, можно и должно через нее, находясь совершенно за кулисами, науськивать одну часть хорезмской общественности на другую для проведения своей политики".

2 В отличие от полпреда Д. Ю. Гопнер писал, что очень авторитетный среди хорезмцев Ата-Максум стоял во главе либерального духовенства и сыграл на 2-м курултае "немаловажную роль в деле примирения умеренных и религиозных элементов хорезмской буржуазии с советской властью". Но, хотя Ата-Максуму вручили "портфель шариатского ведомства (назира юстиции)", его группа "не была допущена в президиум ХорЦИК, чтобы не сделать Ата-Максума председателем республики и хозяином положения" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 55].

стр. 52
Именно в этом духе Иоффе и наставлял Быка: в оставленной ему инструкции говорилось, что, поскольку "в среде хорезмских политических и даже партийных лидеров нет ни одного человека вполне "нашего", а юный хорезмский национализм особенно зорко блюдет свою формальную "независимость"... Полпредставитель РСФСР свою задачу внешнего демонстрирования полной самостоятельности Хорезма, при фактическом действительном управлении всей внешней и внутренней политикой его, должен осуществлять с максимальной осторожностью и гибкостью, методами, при которых не только соблюдается внешний декорум независимости и все решения являются решениями соответственных хорезмских государственных органов, но так, чтобы сами руководимые не чувствовали руководства, а, будучи руководимы, воображали, что они сами руководят" [РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2156, л. 57 - 60, 73 - 76].

6 ноября проект мирного договора с Джунаид-ханом был утвержден на заседании ХорЦИК с участием Быка и членов комиссии по переговорам в составе назира внутренних дел Ирматова (председатель), назира финансов Мухамедьяра Атаджанова, назира юстиции Исса-Максума, военного назира Миршарапова и члена президиума ХорЦИК Амида Мухамеджанова. В договоре в очередной раз объявлялось о решении обеих сторон "уничтожить навсегда" вражду между туркменами и узбеками (п. 1), для чего амнистировать Джунаида и его приближенных при условии их разоружения или получения разрешения на право ношения оружия (п. 2). Вождю разрешалось выбрать место жительства "по его желанию с утверждения хорезмского правительства" (п. 3), а Джунаид изъявлял согласие "жить, не выходя из рамок законов шариата" (п. 4), и вернуть захваченных им пленных и военное имущество (п. 5). Хорезмские власти клялись тоже освободить пленных туркмен и не препятствовать Джунаиду и его людям в "посещении ими всех кишлаков республики" (п. 6). Предусматривалось, что "в случае калтаманства (басмачества) люди Джунаид-хана подвергаются самому строгому наказанию со стороны Хорправительства, на что со стороны Джунаид-хана никаких препятствий не встречается" (п. 7) [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 20].

После одобрения договора к Джунаиду выехал Мулла Бекчан Рахманов, вернувшийся в Хиву 18 ноября. Но к этому времени резко ухудшились отношения между комсоставом хорезмских и российских частей, ибо, как показывал начальник особого отдела Михалкевич, военный назир был недоволен, что "все делается без его ведома, а часто и помимо его воли". В результате образовались две враждебные группировки: с одной стороны - Миршарапов и Терегулов, поддерживаемые "военным руководителем" республики, бывшим комбригом, А. В. Юнгеровым и почти всем правительством, с другой - командир 3-го Туркестанского стрелкового полка Соколов-Скворцов, его военком М. К. Волошин и другие русские политработники во главе с полпредом.

Атмосфера еще больше сгустилась из-за столкновения Быка с Ата-Максумом, который отказался визировать мандат сотрудника полпредства, направленного в Кунград для расследования "киргизо-хивинских отношений". Миршарапов и его сослуживцы позже объясняли, что, узнав о появлении в пределах республики бродившего по Закаспию "известного разбойника Тупа-Нияза, из племени адаевских киргиз, со своей вооруженной бандой", производившей грабежи и поджоги, хорезмские власти решили принять меры для ее разоружения, о чем их просил и Мангышлакский уездный ревком [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 90]. Но Бык заявил, что "адаевцы - вооруженные граждане РСФСР, почему трогать их не имеют права". Опасаясь "тайного соглашения с помирившимся Джунаидом против русских", Бык, по мнению его оппонентов, был готов "натравить адаевцев против Джунаид-хана, признавшего Советскую власть, и этим снова разжечь пожар гражданской войны в Хорезме" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 90].

Поэтому семнадцать членов ХорЦИК и Совета назиров поставили свои подписи под обращением к Ленину, Чичерину и председателю ВЦИК М. И. Калинину с просьбой о замене полпреда. Но, обсудив 29 ноября "телеграмму из Хивы об отзыве т. Быка", Турккомиссия решила указать хорезмцам на недопустимость такой постановки вопроса, а у

стр. 53
полпреда запросить объяснения [РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 49, л. 181]. Связь с Быком удалось наладить только 3 декабря, когда происшедшие в Хиве события уже нельзя было повернуть вспять...

25 ноября Рахманов писал Джунаид-хану: "Бык ненавидит нас потому, что мы заключили мирный договор с Вами, и смотрит на нас враждебными глазами... Ему не нравятся политические убеждения настоящего правительства... Он говорит, что настоящее правительство - буржуазное и на днях приклеивал прокламации против нас на улицах. И мы в свою очередь даем телеграмму в Москву о том, чтобы отозвать Быка... Днем и ночью работаем, не покладая рук. Население не поддается провокации русских... Если русские захотят свергнуть настоящее правительство и поднимут бунт, то и нам останется только воевать с русскими, и Вы пока, на этот случай, приготовьтесь. Мы будем как можно больше писать Вам, и Вы пишите. Умрем, так будем в одной могиле, а, если живы будем, вместе будем жить. Может быть, между нами и русскими совсем испортятся дела, и <если> с перерывом всяких отношений откроется война, то мы с нашими людьми поедем к Вам и вместе с Вами будем работать..." [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 82]

Одновременно Ата-Максум и Ибенияминов уведомили афганского посла в Бухаре, что российский полпред "хочет прервать дружественные отношения", вследствие чего ХорЦИК и Совет назиров "дали сообщение по беспроволочному телеграфу в Москву и сделали строгое предложение о том, чтобы РСФСР взяло своего представителя из Хорезма". Власти республики просили выслать в Хиву афганское посольство [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 81].

О телеграмме в Москву сам полпред узнал от бывшего лидера младохивинцев Юсупова, выпущенного им из тюрьмы и выступавшего теперь в роли его конфидента [Юсупов, л. 237]. Это известие стало, видимо, той последней каплей, которая заставила Быка отбросить всякую дипломатию.

Свою версию о сложившейся тогда в Хиве ситуации полпред изложил исполнявшему обязанности председателя Турккомиссии Я. Х. Петерсу в телеграмме, составленной 30 ноября, но отправленной только 5 декабря: "В течение последних недель правительство и все население Хорезма было совершенно терроризировано контрреволюционной шайкой, главари которой занимали в правительстве самые ответственные посты ПредЦИК, Предсовназиров, военного назира, назира внудел. Представительство было совершенно изолировано и под угрозой расстрелов, высылок, арестов было запрещено туда ходить кому-либо из работников-мусульман. Последние дни наглость достигла высших пределов. Открыто говорили, расклеивались бумажки, о необходимости выгнать русских. Было вынесено постановление выгнать не только комвойска, но и полпреда. Русское население пережило тревожное состояние. Русский гарнизон состоял в это время из 70 необученных недисциплинированных новобранцев, недавно прибывших в Хиву. Представительство хорошо было осведомлено о всей преступной работе шайки, но было бессильно предпринять какие-нибудь решительные меры хотя бы против заведомых русских контрреволюционеров. Просьба отзыва Юнгерова Туркфронтом еще до сих пор не разрешена положительно, несмотря на мои три настойчивые телеграммы. Других русских, занимавших более ответственные места, вырвать из хорезмского контрреволюционного лагеря было безнадежно ввиду защиты их влиятельными сообщниками и в правительстве...".

Далее Бык утверждал, что "из вполне авторитетных источников" поступали сведения о "тайном соглашении с Джунаидом против русских", которое якобы заключил ездивший к вождю Рахманов. Главари заговора, уверял Бык, "все состоят членами "Комитета национального объединения", поставившего себе целью при помощи панисламистского союза ликвидировать советскую власть. Поддерживалась тесная связь с Бухарой, Афганистаном и другими странами. Настоящий момент считался временем решительного наступления ввиду истолковываемого ими ослабления советской власти в связи с новой экономической политикой и голодом. Смелость и наглость действий объясняется уверенностью в невозможности активного реагирования России в связи с афганским договором и общей нашей политикой на Востоке. Ближайшей задачей в Хиве было инсценировать ненависть народа Хорезма против русских "угнетателей Шариата" и при помощи спровоцированных туркмен провести свой адский план. Этим объясняется посылка заведомо провокационной телеграммы о нежелании полпредом мира с Джунаидом с целью всю вину должной произойти резни свалить на самих русских".

стр. 54
Так как связь с Ташкентом поддерживалась только по радио, медлить, по мнению Быка, было нельзя. "Все надежды, - пояснял он, - все внимание было устремлено на организацию здоровых элементов. Трусливая восточная масса с ужасом ждала событий, не решаясь ни на какие действия, хорошо понимая, что им не миновать туркменских насилий после попыток к резне русских. Усиленным трудом полулегально сколоченная партия организовалась и было решено созвать съезд, который правительством был запрещен и отменен. Тем не менее удалось тайно прибыть представителям районов. Они вместе с Центральным Комитетом партии постановили заставить всех членов ЦИК и Совнарназиров, кроме четырех негодяев, собраться, объявить четырех негодяев и всех русских соучастников врагами народа, сменить их, арестовать и предать суду. Члены правительства, что характерно для психологии Востока, безмолвно исполняли все приказания главарей контрреволюционной шайки и сами неспособны были ни на какое решительно противодействие, кроме трусливого шушуканья по сторонам, и только под давлением партии вынесли указанное постановление. Требование партии поддержал и коммунист - командир Хорезмского батальона, коммунисты - студенты университета и начальник гарнизона" [РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 153, л. 11 - 12].

В ночь на 28 ноября и на следующий день российские части, вызванные Быком из Петро-Александровска и Ташауза, разоружили курсантов военно-инструкторской школы и арестовали всех "врагов народа", за исключением Ата-Максума, которому удалось скрыться и за предоставление сведений о местонахождении которого власти пообещали вознаграждение в 5 млн. рублей. Хотя о смерти Ата-Максума ходили самые невероятные слухи, Бык утверждал, что бывший глава ХорЦИК "умер у себя на дому почти через два месяца после ноябрьских событий, по заключению врача, от тяжелейшей малярии" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 536, л. 4]. Арестованным инкриминировалось участие в контрреволюционном заговоре, подготовленном Комитетом национального объединения (КНО) - хорезмским отделением полулегальной Федерации национально-демократических объединений мусульман Средней Азии, возглавляемой в Бухаре небезызвестным Ахмедом Заки Валидовым.

Хотя, как заявлял Бык, "чекистская операция прошла абсолютно бескровно", взятые под стражу Миршарапов, Терегулов, братья Юнгеровы (младший служил начальником оперативного штаба), заведующий организационно-осведомительным отделом Политуправления (Пурхива) Гайнуллин и начальник административного отдела Военного назирата Муратов в своем заявлении от 14 декабря отмечали, что обстрел квартиры военного назира и секретаря Реввоенсовета продолжался в течение двух с лишним часов "пехотой и кавалерией в числе 300 человек с 6 пулеметами, несмотря на полное отсутствие с их стороны какого бы то ни было сопротивления, и, только благодаря простой случайности и отсутствию прямых поводов со стороны арестованных к их расстрелу при аресте, все остались живы. Зато личные оскорбления и издевательства со стороны Быка над арестованными доходили до крайней бесчеловечности, о чем каждый может подтвердить..." [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 91]

В протоколе от 27 ноября объединенного заседания двух десятков переметнувшихся на сторону Быка членов ХорЦИК и назиров объявлялось, что "правительство фактически находилось в руках контрреволюционеров - предЦИК Ата-Максума, предсовназиров Ибенияминова, назира внутренних дел Ирматова и военного назира Миршарапова", которыми извне "руководили Рахманов и Абдалов, а также находившиеся в Хиве русские инструктора Терегулов, Юнгеров, Муратов, Агайдаров и другие". Эта группа "делала, что хотела", угрожая несогласным "всеми казнями", из-за чего они, мол, "были вынуждены подчиниться", но теперь им "стало ясно, что с Джунаид-ханом велись тайные переговоры против русских". Учитывая изложенное, заседание постановило: "Ата-Максума, Ибенияминова, Ирматова, Миршарапова, Рахманова, Абдалова и других, русских, Терегулова, Муратова, Юнгерова, Агайдарова считать врагами народа, снять со всех должностей и арестовать. Если из них кто-либо убежит, то приказать всем органам при-

стр. 55
нять все меры к поимке их как великих преступников... Всех русских контрреволюционеров передать т. Быку".

Для расследования преступлений арестованных была учреждена комиссия, которой поручалось немедленно уведомить Москву о "ложности" обвинений, предъявлявшихся Быку прежним хорезмским руководством [РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2208, л. 24]. На объединенном заседании был также сформирован новый состав правительства, изменившегося, по определению Сурица, "в пользу бедноты и полубайских элементов", но "чрезвычайно слабого" в деловом отношении [РГАСПИ, ф. 544, оп. 4, д. 33, л. 1]. Кроме того, обсудив вопрос "О мире с Джунаид-ханом", собравшиеся подтвердили ранее заключенный договор с вождем при условии, что он "должен быть с приехавшими из России революционными войсками в дружеских отношениях", ибо о тайном соглашении, направленном против русских, "могут думать только враги хорезмского народа".

Но поскольку существование КНО в Хиве требовало доказательств, всех арестованных граждан РСФСР заперли в полпредстве, где их, как показывал Михалкевич, допрашивали уполномоченный Аму-Дарьинской облЧК Моцков, начальник секретно-оперативного отдела ХорЧК Питкевич и сам Бык, который "топал на допрашиваемых ногами и всячески ругал". В ответ Миршарапов "кричал, что его могут убить, но он чувствует себя совершенно правым". Бывших руководителей вывозили на кладбище, "где инсценировался их расстрел, во время которого пули пролетали над головами арестованных. Наряду с этим Питкевич, переодетый, чтобы не быть узнанным, в шубу и хивинскую шапку и выдававший себя за бухарца, избивал арестованных рукояткой маузера, причем Ибенияминову пробил очень глубоко череп. Несмотря на это, все обвиняемые упорно отрицали свое участие в какой-либо организации. Сознался лишь один Ирматов, впоследствии, однако, заявивший на суде, что его вынудили дать ложные показания, приставляя к его груди револьвер" [РГАСПИ, ф. 544, оп. 4, д. 33, л. 96].

На совершенно недопустимые методы следствия указывал и Гопнер, вновь командированный в июле 1922 г. в Хиву во главе Чрезвычайного посольства РСФСР, который писал: "Имели место издевательства, побои, угрозы расстрелами во время следствия (людей вывозили ночами в степь, раздевали и стреляли над головами, вымогая показания). Дом Российского Посольства был превращен в тюрьму, где некоторых назиров содержали, допрашивали и где им, под угрозой смерти, диктовали показания. В допросах принимали участие Бык, его жена Бравая, Летышев, Мацков и мальчик-зверь Питкевич. Особенно усердствовала Бравая, посещая арестованных по ночам, увещевая их не доводить себя до расстрела и с готовым списком в руках диктовавшая Ирматову имена участников КНО, которые он должен подтвердить в своих показаниях. То обстоятельство, что среди арестованных находились подданные РСФСР, узбеки из Туркестана, Миршарапов и Ирматов не может нисколько оправдать карательной политики Быка, так как в их лице население знало назиров (и очень хороших назиров), а также и то, что они - узбеки и что, конечно, они ни на кого не производили впечатления русских. В частности, Миршарапов, у которого имеется свойственный всем туркестанцам автономистский уклон, был одним из храбрейших краскомов, любимец хорезмских и русских красноармейцев, участвовал во многих сражениях с Джунаид-ханом и подавал всегда боевой пример" [РГАСПИ, ф. 544, оп. 4, д. 32, л. 59].

2 декабря в Москву и Ташкент была отправлена радиограмма Быка с объяснением происшедших в Хиве событий и сенсационным известием о раскрытии "организации национального объединения" и ее якобы обширных связях: "Цель организации - объединение мусульман всех стран и восстание против Сов<етской> России. В Хиве предполагалось в ближайшие дни устроить резню русских при помощи всадников Джунаида. Связь установлена с афганским консулом в Бухаре, с Джунаид-ханом, с Ташкентом - Ходжаевым Низаметдином. В Бухаре - главный организатор Валидов с его помощниками Имутовым (Мутиным. - В. Г.) и Юмагуловым; входят в организацию Предсовназиров в Бухаре Ходжаев Файзулла, в Москве - Аллакулов из Хорезмского Представительства. Во главе всех комитетов стоит Энвер-паша. Центр - в Бухаре и Баку. Все установлено показаниями и документами. Следствие <по делам> русских арестованных (их большин-

стр. 56
ство) ведется в Хиве предоблЧеКа. Хорезмские арестованные находятся за Верховным хорезмским трибуналом и специальной тройкой, назначенной ЦИК" [РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2208, л. 21].

Но хотя полпред утверждал, будто КНО, возглавляемый бывшим лидером младотурок и тогдашним вожаком бухарских повстанцев Энвер-пашой, распростер свои контрреволюционные щупальца не только на Хиву и Бухару, но и на Баку и Ташкент, добытый следствием обвинительный материал основывался на признаниях всего лишь двух арестованных.

Наиболее детальные показания о КНО удалось получить от башкира Сеид Али Агайдарова, в прошлом - "мусульманского учителя", преподававшего до революции в Кунграде и вернувшегося на родину после эвакуации из Хивы русских войск. В 1918 г. Агайдаров, как показывал он следователю Моцкову 30 ноября, жил в деревне Казаткуль Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии, где и познакомился со скрывавшимся от большевиков Валидовым. В качестве "заведующего информацией" Агайдаров проработал у него "до заключения мира соввластью с Башкирией", а после решения Валидова порвать с большевиками отправился вместе с ним в Баку, откуда, по его же поручению, вернулся в Кунград, где с октября 1920 г. заведовал отделом народного образования.

О том, что Валидов избран в Бухаре главным руководителем КНО3, Агайдаров узнал от заезжавшего к нему Рахманова, говорившего, что "в Туркестанском крае находятся фальшивые коммунисты, которые пишут одно, а делают другое, и что они - колонизаторы..." Рахманов уверял, что КНО добьется их удаления из Хивы и пошлет телеграмму в Москву "от имени, якобы, народа, что мы хотим заключить мир с Джунаид-ханом, но Бык этого не хочет и пишет в Москву, что мы - контрреволюционеры". По этой причине, утверждал Рахманов, мы сами "заключим мир с Джуна-идом и возьмем от него его войско, чтобы потом бороться с фальшивыми русскими коммунистами", а на вопрос, почему Бык препятствует заключению договора, пояснил, что тот - "колонизатор". Рахманов подчеркивал, что "наша партия - советская, но не такая как российская, и что программа российской партии для Востока не годится и к тому же все республики Востока самостоятельны".

На следующем допросе, который вел следователь Летишев, на вопрос: "Сколько человек состояло в организации и кого из них знаете?", Агайдаров заявил: "Мне сказал Мулла Бекчан, что в этой организации в Хиве состоят около 300 человек, но лично я знаю: 1) Ата-Максума, 2) Ибенияминова, 3) Матьякуба, назира финансов, 4) Миршарапова, 5) Ирматова, но говорят, что в этой организации состоит еще Юнгеров". На вопрос, кто из членов организации находится в Бухаре, Агайдаров назвал известных ему "главарей" Валидова, Хариса Юмагулова и Ильдерхана Мутина, добавив, что в Баку, откуда переправляются деньги для организации, находятся другие ее члены - турок Мустафа Субхи и Эфендиев, а в Москве - еще пять человек. "По словам Бекчана, - показывал далее Агайдаров, - в этой организации состоит еще главнокомандующий турецкими восставшими против англичан Мустафа Кемаль, у которого имеется около 120 тысяч войск. В Афганистане есть еще член нашей организации Джемаль-паша - главнокомандующий афганскими войсками, у которого имеется 80000 войск. В Индустане есть член нашей организации Баракатулла, которого Москва послала туда для агитации против империалистических государств".

После ареста, сетовал Агайдаров, я спросил Рахманова: "Что ты наделал, что я из-за тебя попал в тюрьму?" Но тот ответил: "Пусть убивают наших пять человек, но этим мы покажем другим государствам, какую свободу дают большевики..." А на возражение, что к расстрелу их приговорят не русские, а свои, хорезмцы, Рахманов заметил, что их судьи будут "тоже агентами Быка, но это не весь народ". Рахманов говорил, что в Москву наверняка уже выехали дипломатические миссии от главнокомандующих афганскими и турецкими войсками, которые расскажут о произошедшем в Хиве. "Наша борьба не против Советской власти, - доказывал Рахманов, - а против фальшивых коммунистов-колонизаторов. Мы, как знающие больше восточные народы и их условия жизни, сумеем подготовить их против империалистов, и все главари нашей организации придерживаются такой точки зрения".

3 Валидов писал, что "приступил к обязанностям председателя объединенного Комитета Национальной Федерации Туркестана", включавшего две фракции - социалистическую и либеральную (джадидскую), 2 августа 1921 г. [Заки Валиди Тоган, 1997, с. 297].

стр. 57
На состоявшемся 2 декабря очередном допросе Агайдаров, ссылаясь на слова Рахманова, заявил, что в КНО состоят также "председатель <Совета назиров> Бухарской республики Ходжаев Файзулла и Усман Ходжаев, должность какового не знаю, но ответственная; в Ташкенте - Низаметдин Ходжаев, Рыскулов и еще там есть несколько, которых не знаю; в Оренбурге - Ахмед Байтурсунов; в Казани - два человека: Рахматуллин, имя забыл, и другой, имя и фамилию забыл; в Баку - Мустафа Субхи (турок), Эфендиев, Файзулла Сеид". Наконец, в еще одном добавочном протоколе Агайдаров, повторяя, что в организации состоят Валидов, Рыскулов и Байтурсунов, добавил к ним Ильяса Алкина и снова заявил, что "главным организатором является Энвер-паша" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 86 - 88]. Получалось, что едва ли не все наиболее видные "мусульманские" коммунисты ведут двойную игру и, мечтая освободиться от диктата России, связаны с вождем "басмачей", что, впрочем, если верить мемуарам Валидова, похоже на правду [Заки Валиди Тоган, 1997, с. 253 - 254, 296 - 297].

Еще одни признательные показания, ставшие основой для обвинительного материала против арестованных, принадлежали бывшему назиру внутренних дел Хасану Ирматову - 27-летнему узбеку, из рабочих, который, не окончив учительской семинарии, служил в Коканде в качестве помощника повара на заводе Крафта и писарем у волостного правителя, а позже вступил в Красную Армию, учился в школе военных инструкторов в Ташкенте и с 1919 г. состоял членом большевистской партии.

"Я запутался с тех пор, как поступил в назиры, - объяснял Ирматов следователю Летишеву. - Главный организатор национальной группы - Рахманов, <а также> Миршарапов (сын купца, был на военных курсах в Ташкенте, но не окончил), Терегулов (бывший белый офицер, прибывший из Баку), Ибенияминов (киргиз), Ата-Максум (предЦИКа), Юнгеров старший... Во время секретных заседаний собирались в доме предЦИКа Ата-Максума, Ибенияминова и Рахманова. Письменных постановлений не было - только словесные. Было несколько постановлений убрать отсюда Полномочного представителя РСФСР т. Быка и представителем от Хорреспублики в Москву назначить Аллакулова. Связь с Аллакуловым национальная организация имела через курьера, который привозил документы и передавал их непосредственно Рахманову, который читал и сжигал их немедленно".

По поводу КНО подследственный утверждал, что "эта организация старалась объединить мусульман всех стран, а потом воевать с РСФСР", ибо хотела "выгнать русских из Хорезма". Рахманов, вернувшись от Джунаид-хана, говорил, что рассказал ему о целях "национальной организации", и тот согласился участвовать в ней. Ирматов также подтверждал тесную связь КНО с Файзуллой Ходжаевым в Бухаре и Низаметдином Ходжаевым в Ташкенте.

На следующем допросе, 29 ноября, Ирматов оправдывался, что вступил в подпольную организацию под давлением угроз Ата-Максума и Ибенияминова, грозивших-де в противном случае изгнать его из Хивы. Далее Ирматов показал: "Национальная организация имеет центр в Хиве, <где> состоят в президиуме Ата-Максум, Ибенияминов, Миршарапов, Терегулов и Рахманов. В Кунграде есть Баширов (работает по указу центра), в Ходжейли - Зия Максум, в Чимбае есть какой-то бывший волостной, имя которого я забыл, а в Турткуле есть мулла Таврук, учитель... В Хиве из членов я знаю следующих лиц: Мат-Курбанова, Заргарова, Атаджанова, Юсупова и Аташ Ходжи".

В дополнительных показаниях Ирматов назвал еще двух участников организации - ферганца Киргизова и турка Хусаина Исмаилова и, ссылаясь на Рахманова, сообщил, что фактическим руководителем КНО является Валидов, но "главой организации состоит Энвер-паша", а ее центр, дабы избежать подозрений со стороны большевиков, переведен в Бухару, куда месяц или полтора назад отправлен за инструкциями некто Аликаев, "приехавший тоже из Баку вместе с Терегуловым". Сам Ирматов, отправившись 19 ноября в поездку по республике для раздачи денег шуро на покупку арб и ревизии на местах, вернулся в Хиву 27 ноября, а на следующий день был арестован [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 83 - 85].

Поскольку Агайдаров и Ирматов согласились дать показания, Бык держал их при себе, Рахманова и Ибенияминова передал в ХорЧК, а Миршарапова, Терегулова, братьев Юнгеровых и Муратова заключил в "исправительный дом" в Петро-Александровске. Туда же Бык отпустил потом и Ирматова, "взяв с него подписку с обязательством явиться в суд" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 58]. Определенный на жительство в Аму-Дарьинской области без права выезда, Ирматов был освобожден из ссылки лишь через

стр. 58
полгода, а Агайдаров трудился переводчиком и техническим работником в полпредстве и редакции партийной газеты в Хиве.

Ссылаясь на то, что "народ (базар) высказывается за казнь, особенно ненавистного Рахманова", и опасность побега арестованных, Бык убеждал Москву и Ташкент в желательности "самого быстрого гласного суда", ибо обвинительных материалов вполне, мол, достаточно. Как свидетельствовал назначенный защитником подсудимых Галлиулин, в течение недели в кабинете Быка проводились "репетиции" будущего процесса, но расстрельный приговор был уже заранее вынесен полпредом, который лично составил обвинительное заключение и написал все речи. Сам Бык запальчиво объяснял это тем, что когда чуть ли не впервые за весь период существования Хорезмской республики должно произойти открытое судебное разбирательство, "где в присутствии многочисленной аудитории встретится дехканин от сохи, сидящий за столом судьи, с подсудимым Бекчан Рахмановым, окончившим университет в Константинополе", то какой разумный человек станет удивляться, что "были мобилизованы все партсилы, среди которых шла обычная не только для Хивы, но особенно уместная в Хиве, подготовка к суду, а приговор обсуждался, как обычно, заранее в ЦК ХКП" [РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 153, л. 16; ф. 17, оп. 84, д. 536, л. 9].

В ночь перед судебным процессом Бык поинтересовался у Галлиулина, что он думает о приговоре. "Я ответил, - указывал тот, - что обвинительный акт очень красиво и хорошо изложен, но относительно мнения об арестованных я, как Вам уже сказал, <полагаю>, что здесь организованного "комитета", по материалу, нет, но из них некоторые, по своим убеждениям, действительно настроены националистически>... Что касается наказания, то в случае доказательства <обвинения> свидетелями, я бы из них, <подсудимых>, некоторым только дал бы два года <заключения>. Он (Бык) испуганно посмотрел на меня и начал читать лекцию о том, что при коммунистическом строе защитники не должны оправдывать, а, наоборот, должны играть роль обвинителя, и так рассуждают только меньшевики и старые адвокаты. Я... сказал, что если он докажет мне официально такой взгляд или даст мне, как члену партии, секретную бумагу от своего имени или ЦК ХКП, то я возьму на себя такую роль, а иначе я отказываюсь". После такого разговора отношение к Галлиулину изменилось и, посчитав его скрытым националистом, Бык назначил защитником начальника Пурхива Свободина [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 93].

Подсудимые обвинялись в государственной измене, а именно - заключении "тайного договора" с Джунаид-ханом о передаче под его управление пяти городов и "контрреволюционном заговоре", ставившем-де целью вырезать русских и свергнуть советскую власть в республике, в подтверждение чего Бык ссылался на просьбу вождя освободить его арестованных "приятелей" [РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2208, л. 32]. На состоявшемся 5 марта 1922 г. процессе Верховный трибунал единогласно, как не без удовлетворения подчеркивал Бык, "признал всех виновными и постановил расстрелять, но по отношению к двум (Абдалов и Атаджанов) заменить казнь принудительными работами. Дело подсудимого Аллакулова выделить и судить по доставлении в Хиву. Присутствовавшая многолюдная толпа требовала безусловной казни для всех".

Иначе описывал суд Юсупов, вспоминавший, что "подсудимым говорить не дали" и лишь Ибенияминов, обнажив свою пробитую голову, воскликнул: "Можно ли допустить, чтобы при Советской власти учиняли насилие, мучили и разбивали головы заключенным?" [Юсупов, л. 242]. Но его прервали и стали зачитывать приговор. Об этом же сообщал и Михалкевич, рассказывавший, что на суде, в ходе которого устроившийся ...под столом (!) Питкевич играл роль суфлера, Ибенияминов, указывая на свою забинтованную голову, заявил, что его избивали, вследствие чего в зале поднялся "страшный шум". Публику смогли успокоить лишь заявлением председателя, что факт избиения проверит специальная комиссия, но в ее составе оказались тот же

стр. 59
Питкевич4 и жена полпреда Бравая, которые нашли, что "Ибенияминов не был избит, а сам себя случайно поранил" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 96].

Поскольку же расстрельным приговором суда большинство хорезмцев, включая и некоторых членов правительства, остались весьма недовольны, Бык нехотя согласился принять во внимание "молодость и раскаяние" Ибенияминова, но возможность отмены казни "опаснейшего контрреволюционера" Рахманова допускал лишь при "полной гарантии изоляции его". Поэтому открывшаяся 12 марта сессия ХорЦИК заменила смертную казнь заключением Рахманова в тюрьму на срок "до укрепления Советской власти в Хиве". Уже в декабре 1922 г. Гопнер сообщал, что "единственный участник организации КНО Мулла Бекчан Рахман Берганов, хотя и считается отбывающим наказание, в действительности работает в политбюро Хорчека" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 62]. Но Бык поправил Гопнера, отмечая, что Рахманов5 "находится интернированным в ХорГПУ, где используется для хоз<яйственной> работы, а не работает" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 536, л. 4]. Лишь 7 мая 1923 г. Секретариат ЦК ХКП постановил "отозвать <Рахманова> от ГПУ и командировать в распоряжение Главполитпросвета", а еще через неделю включил его в "комиссию по изданию учебников после азбуки" [РГАСПИ, ф. 62, оп. 2, д. 13, л. 85, 87].

Тем временем за арестованного Миршарапова вступился якобы тоже входивший в КНО бывший член Крайкома партии и товарищ председателя ТуркЦИК Низаметдин Ходжаев, обратившийся 1 апреля в Исполбюро ЦК КПТ с заявлением, в котором напоминал о геройском поведении своего товарища во время "осиповского" мятежа в Ташкенте в январе 1919 г. Тогда Ходжаев и Миршарапов, являвшийся командиром партийной боевой дружины Старого города, отправились в разведку, но были схвачены мятежниками, которые предложили арестованным свободу при условии перехода на их сторону. На это согласились 16 человек, но Миршарапов предпочел "умирать за идею коммунизма", и той же ночью, вспоминал Ходжаев, "мы были расстреляны залпами палачей и лежали в объятиях смерти между трупами погибших товарищей". Ходжаев просил о немедленном освобождении Миршарапова, обещая лично доставить его для судебного разбирательства "во всякое удобное время". Поэтому 3 апреля 1922 г. секретарь ЦК КПТ и член Туркбюро ЦК РКП(б) Назир Тюрякулов распорядился "о немедленном переводе Миршарапова в Ташкент и передаче его на поруки т. Низамутдин-Ходжаеву".

Но приказ освободить Миршарапова страшно возмутил Быка, который 5 апреля телеграфировал заместителю уполномоченного НКИД в Туркестане В. М. Цукерману: "Вновь должен выразить категорически протест против защиты заведомого басмаческого деятеля Миршарапова. Когда наши красноармейцы кладут головы в Бухаре и здесь с трудом удерживаем фронт против Джунаида, с которым Миршарапов, военный назир, тайно заключил предательский мир, и дальше обнаруживаются заговоры в Хорезмармии..., защита и требование освободить его до суда недопустимы. Освобождение Миршарапова, как и всей прочей компании и агентов Валидова, зависит от ТурЧеКа. Я же вновь категорически протестую и прошу мой протест довести до сведения ЦК РКП. Борьба с басмачеством, стоящая тысячи жертв, немыслима без беспощадного уничтожения идейных и активных руководителей". Но Цукерман ответил Быку: "Головы красноармейцев нам также, как и Вам, дороги, но не в этом дело. Нельзя игнорировать ходатайство видных мус<ульманских> коммунистов - тем более, что столь затянувшееся следствие не вяжется с серьезностью

4 Уже 14 июля 1923 г. Секретариат ЦК ХКП постановил: "Предложить Назирату внутренних дел запретить жительство Питкевича в пределах Хорреспублики" [РГАСПИ, ф. 62, оп. 3, д. 13, л. 97].

5 Председатель хорезмского ревтрибунала Ахмед Махмудов выступал против освобождения Рахманова, ибо тот, мол, "вместе с Рыскуловым на съезде народов Востока в Баку снюхался с Энвер-пашой и поэтому является отрицательным элементом", на что новый полпред Б. Г. Городецкий возразил: "Если он совместно с Рыскуловым заключал союз с Энвер-пашой, то сейчас Рыскулов является председателем СНК в Ташкенте. Следовательно, Рахманова тоже назначить председателем совета назиров?" [Юсупов, л. 259 - 260].

стр. 60
обвинения. Наконец, Ташкент не избавляет от суровой кары - только бы обвинительный материал был достаточно солидным..."

Но Бык не успокоился и инспирировал обращение к Туркбюро ЦК РКП(б) со стороны новых хорезмских руководителей, выражавших "недоумение и протест" в связи с ходатайством коммунистов за "главного виновника предательского тайного мира с Джунаидом", ибо "не даром последний так настойчиво добивался его освобождения". Уверяя, что "хорезмские преступники, за исключением Рахманова, были менее виновны и вовлечены в организацию русскими белогвардейцами", авторы заявления "добивались выделения дела Миршарапова, Терегулова и других русских бандитов, чтобы доказать хорезмскому населению, как расправляются в Советской России со своими гражданами за контрреволюционную работу в союзной совреспублике" [РГАСПИ, ф. 62, оп. 2, д. 6, л. 78 - 79, 83 - 85]. Но старания Быка оказались тщетны, и 9 мая он жаловался в НКИД, что освобождение Миршарапова6 "будет немедленно учтено в кругах его тайных и явных соучастников как победа и сила организации... При таких условиях проведение предстоящих выборов <на курултай> тяжело, ибо оставшиеся корни организации снова воскресли" [РГАСПИ, ф. 62, оп. 2, д. 6, л. 39].

Впрочем, в Ташкенте к информации Быка о хорезмской контрреволюционной организации отнеслись с явным недоверием, и уже 14 декабря Цукерман телеграфировал Чичерину: "Все объяснения Быка полны противоречий, поскольку не подтверждают версии широкого заговора. В деле с высылкой назиров он в свое время так же убедительно, как и теперь, доказывал невозможность поступить иначе, также оперировал с требованиями народа и констатировал всенародное ликование в результате высылки назиров, как теперь в результате ареста им же посаженных. Еще недавно в разговоре со мной он защищал всячески теперь арестованных им лиц, считал всех своими ставленниками и <возражал> только против Миршарапова. Теперь все арестованные оказываются негодяями, а оставшиеся - не лучше, по свидетельству самого Быка. Есть поэтому все основания опасаться нового переворота в ближайшем будущем, - тем более, что все теперь свалены в одну кучу: и Гулям, и Джунаид, примирение с которым Бык ставил в центре своей политики. Я все время поддерживал Быка, специально ездил в Хорезм, чтобы разобраться совместно с ним в обстановке и наметить линию поведения. Но я теперь убежден, что Бык безнадежен и его дальнейшее пребывание в Хиве приведет к <новым> переворотам. Вся его работа - сплошная паника и истерия, что дискредитирует всю нашу восточную политику. Суриц и я настаиваем на замене Быка более уравновешенным товарищем".

Телеграмму Цукермана, по распоряжению Ленина, послали на отзыв бывшего председателя Турккомиссии Г. Я. Сокольникова, который ответил: "С т. Быком имел случай встречаться. Считаю его человеком, способным зарываться. Необходима тщательная проверка его хивинской политики" [РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 443, л. 1 - 2]7.

С большим скепсисом относился к донесениям Быка и Суриц, на которого Средазбюро ЦК РКП(б) возложило "общее наблюдение и руководство делами внешней политики"

6 После освобождения Миршарапов командовал национальными частями в Фергане, а в 1924 г. вновь работал военным назиром в Хорезме и, с лета, в Бухаре, где заслужил орден Золотой звезды 1-й степени. В 1926 - 1929 гг. Миршарапов учился в Военной академии им. Фрунзе, по окончании которой командовал отдельным узбекским кавалерийским полком, переформированным в 1932 г. в бригаду; в 1935 г. служил военным атташе в Монголии. Командир Отдельной кавалерийской бригады горских национальностей на Северном Кавказе, Миршарапов был арестован 28 октября 1937 г. и расстрелян 10 октября 1938 г.

7 Едва ли Сокольников мог тогда предположить, что его женой станет дочь Быка, впоследствии - известная писательница Г. И. Серебрякова, сохранившая фамилию своего первого мужа. Она вспоминала, что отец слыл "увлекающимся и неутомимо деятельным человеком", но, будучи "упрямым, вспыльчивым и всегда искренним", "не выносил лжи и, приравнивая ее к клевете, считал их источником подлости" [Серебрякова, 1975, с. 566 - 568]. Однако в Хиве, по мнению Гопнера, полпред руководствовался, прежде всего, "личными счетами и обидами", а "все, кто когда-либо и где-либо плохо отзывался о Быке, обязательно попадали в тюрьму" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 60].

стр. 61
[РГАСПИ, ф. 122, оп. 2, д. 49, л. 162]. Уже 2 февраля 1922 г. Суриц докладывал Чичерину: "Впечатление, создавшееся у меня при первых же известиях о заговоре как о сильно раздутом и совершенно лишенном той "универсальности", которые пытались придать ему первые шифровки т. Быка, значительно укрепилось после внимательного изучения материалов, поступивших в органы ЧК и после многочисленных бесед с очевидцами событий" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 33, л. 1].

Поскольку же депеши Быка оставляли "невыясненными как происхождение имевшего якобы место контрреволюционного заговора, так и историю происшедшего в Хорезме антиправительственного переворота", туда было решено направить Гопнера в качестве "чрезвычайного полномочного представителя РСФСР" [Генис (1), 2000, с. 464; РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 66]. В инструкции от 15 июля, составленной для него замнаркоминдела Л. М. Караханом, в частности, говорилось: "События первого полугодия 1922 г. в Восточной Бухаре, сопровождавшие контрреволюционное выступление Энвер-паши, требуют от нас напряженного внимания. Наличность Ферганского и Бухарского фронтов, а также невыясненное отношение к ним Афганского правительства требуют от нас тщательного изучения политической ситуации в Средне-Азиатских республиках и принятия своевременных мер к ликвидации создавшихся осложнений и к предупреждению возможности дальнейших успехов антисоветской пропаганды. Принимая во внимание, что среди прочих областей Средней Азии Хорезмская Советская Республика может также стать ареной контрреволюционных или антантовских интриг под флагом национализма или панисламизма, является существенно необходимым проверить истинное положение дел в Хорезме, инструктировать Полномочное Представительство РСФСР и иметь дружеский контакт с правительством Хорезмской Республики, чтобы путем доброжелательных ему советов достигнуть полного единомыслия".

Хотя еще 21 июня Бык обратился в НКИД с просьбой об освобождении его от должности полпреда по состоянию здоровья, "расшатанного годом пребывания в тяжелых климатических условиях", на 3-м курултае развернулись новые баталии между полпредом и "ожившими", по его словам, националистическими элементами во главе с ...Галлиулиным, который хотел-де передать власть панисламистской группе. "Произвести это, - докладывал Бык, - они намерены были при помощи хорезмийских войск, среди которых вели соответствующую агитацию и призывали открыто к аресту правительства, "не заботящегося об их нуждах". Среди русских частей, измученных малярией и тоской по родине, велась агитация - обещание в случае назначения воен<ным> назиром турка Хуссейнова, активного <участника> панисламистской группы, отпустить их из Хорезмии. Благодаря исключению Галлиулина из членов курултая и аресту его, а также дружному блоку правых с левыми, провокационная работа панисламистов потерпела крах и кандидатура Хуссейнова не была принята" [РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2208, л. 42, 49].

Однако Юсупов, выехавший 3 июля во главе хорезмской делегации на Нижегородскую ярмарку, рассказывал, что избранный в президиум курултая Галлиулин резко критиковал деятельность Быка, который в ответ заклеймил его изменником и, разгневанный, покинул заседание. На следующий день Бык предложил делегатам курултая, солидарным с его политикой, отойти в одну сторону, а их оппонентам - в другую. Прибывшие из кишлаков встали, конечно, на сторону начальства, после чего Бык приказал арестовать Галлиулина, а работа курултая приняла совершенно иной оборот: делегаты беспрекословно принимали все указания полпреда и, избрав предложенных им кандидатов в состав ХорЦИК, были поощрены за это дефицитным ситцем [Юсупов, л. 252 - 253].

Сразу после завершения курултая, 31 июля, Бык повторил свою просьбу об отставке, ибо отсутствие доверия к полпреду делает невозможной его работу. "Измученные малярией, - заявлял Бык, - я и весь состав Представительства оставаться здесь дольше не можем и ждем смены" [РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 2208, л. 49].

стр. 62
Но 1 сентября в Хиву прибыл Гопнер, который докладывал: "Недовольные Хорпра<вительством> и политикой нашего Полпреда, помня о роли Чрезмиссии, посланной в Хорезм после знаменитого квазикоммунистического переворота 6 марта 1921 г., как и следовало ожидать, связывали с моим приездом неминуемые якобы изменения в составе Хорпра и смену Полпреда РСФСР. С другой стороны эти же ожидания разделялись нашим Полпредом и Хорпра, которые опасались ответственности за ноябрьское "предприятие", были выведены из спокойствия и не могли скрыть своего волнения в момент прибытия Чрезмиссии в г. Хиву. Естественно, что Хорпра устроило мне встречу мрачную, как туча, и холодную, как лед. Представители от населения к встрече допущены не были, и версты две за городом Чрезмиссия была встречена т. Быком в сопровождении ПредхорЦИКа, Предсовназиров и Назира Индел. Несколько верховых милиционеров сопровождали наш печальный кортеж. Траурные лица и гробовое молчание встретивших невольно придавали этому кортежу характер погребальной процессии".

Стремясь внести спокойствие и не нарушать своим появлением работу полпредства и послушного ему правительства, Гопнер старался показать, что его приезд вызван лишь желанием поприветствовать избранных курултаем руководителей и поблагодарить хорезмцев за дружбу и верность союзному договору с РСФСР, особенно в период выступления Энвер-паши.

"Несмотря, однако, - продолжал Гопнер, - на несколько даже утрированную предупредительность с моей стороны, правительство т. Быка проявило величайшую подозрительность. За всеми, кто посещал меня, и за моим маленьким штатом (секретарем т. Сыркиным и переводчиком т. Даудовым, абсолютно надежными работниками и членами РКП) было установлено наблюдение тремя разведками: а) разведкой Тюнина, сотрудника т. Быка (которую Бык называет "партийной" разведкой), б) разведкой предЦИКа Хаджи Баба (о существовании которой меня информировал сам т. Бык) и в) разведкой ХорЧеКа. Были установлены ночные и дневные посты, которые после их обнаружения и после моего категорического требования Быку были лишь 17 сентября сняты" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 38 - 40].

В отношении полпреда Гопнер был однозначен: "Чрезмиссии удалось с точностью установить из ряда вон выходящее своеволие и совершенно недопустимый цинизм в деятельности т. Быка, особенно ярко проявившиеся в предпринятой им без санкции центра инсценировке контрреволюционного заговора, в котором якобы принимал участие весь состав Хорпра, и в импровизации (тоже без малейшего запроса к центру) квазиреволюционного переворота, в результате которого у власти были якобы поставлены пролетариат и беднейшее крестьянство. Благодаря этому возмутительному делу... в глазах населения Хорезма чувствительно пострадал как престиж РСФСР, так, в особенности, идея республики и советской власти. Если даже не касаться каких-либо других сторон деятельности т. Быка, то одной ноябрьской авантюры вполне достаточно, чтобы считать абсолютно нежелательным работу т. Быка на восточных окраинах...".

Вместе с тем Гопнер учитывал, что у хорезмцев сложилось впечатление, будто правительство РСФСР не только признает допустимым "политические манипуляции подобные ноябрьским", но и всецело одобряет деятельность полпреда. "Чрезмиссия, - пояснял Гопнер, - не могла, конечно, заняться исправлением на глазах у хивинцев ошибки, допущенной нашим центром, как равно не могла какими-нибудь неосторожными действиями сделать хивинский базар судьей в деятельности Полпреда РСФСР".

В докладе от 20 декабря 1922 г. Гопнер указывал, что в республике существуют три политические силы. Первая - это компартия, постепенно начинающая выражать интересы беднейшего крестьянства, с примыкающими к ней комсомолом и дехканским союзом.

Вторая - бывшие младохивинцы, которые, не сумев разрешить национальный вопрос, оказались "политически раздавлены вызванной ими междоусобной войной", но среди которых еще пользуются известной популярностью Баба-Ахун Салимов и Джуманияз Султан-Мурадов: первый, будучи "в стороне от политической жизни, преподает в главном медресе", а второй заведует отделом землеустройства в Назирате земледелия. "В Москве, - замечал Гопнер, - некоторые товарищи приписывают большое влияние

стр. 63
Палванниязу Юсупову (председатель первого правительства и главный виновник сентябрьской резни). Но в действительности Юсупов имеет в Хорезме печальную славу хитрого ханского чиновника и вороватого купца. Кроме того, его имя - символ узбекского погромного шовинизма". При этом Гопнер с симпатией отзывался о едва не расстрелянном "контрреволюционере" Рахманове, которого характеризовал "панисламистом, националистом (из группы Валидова) и мистиком, но честнейшим человеком в Хорезме".

Третья, совершенно неоформленная организационно, сила - реакционно-исламистское течение, которое опирается на "незначительную часть высшего духовенства (ишанов), некоторые средневековые ремесленные цеха и наиболее консервативную часть базара". Клеймя их за шовинизм, русофобство, желание сохранить феодальные отношения и установить гегемонию мулл, Гопнер в то же время доказывал, что в Хиве совершенно нет панисламизма или пантюркизма, а эмиссары Валидова так и не смогли завоевать никакого влияния среди населения, которое осталось в стороне и от басмаческих экспериментов Энвер-паши. Тем более что в экономическом отношении республика настолько связана с Россией, что если даже воздвигнуть между ними каменную стену, то хорезмцы наверняка разрушат ее. Поэтому если и нашелся единственный человек, Мулла Бекчан Рахманов, который был связан с КНО, то о существовании его организации в Хорезме говорить не приходится, а все попытки Быка доказать обратное повисли в воздухе.

Вместе с тем, пояснял Гопнер, среди хорезмской интеллигенции существует "автономистское" настроение, которое "питается, с одной стороны, глубоким убеждением, что провозглашенное революцией право каждой национальности на самоопределение не может быть истолковано в сепаратистском духе, а означает лишь целесообразность внутреннего самоуправления окраинных мусульманских республик", а с другой стороны, проводившейся Турккомиссией кампанией по борьбе с "колонизаторством". Гопнер считал, что хорезмские "автономисты" значительно умереннее и безвреднее многих стоящих у власти туркестанцев или бухарцев, а Миршарапов, Ибенияминов, Ирматов и другие в гораздо меньшей степени страдают уклоном в сторону национализма, нежели Турар Рыскулов и Низаметдин Ходжаев. "Только бестактность и цинизм т. Быка, - негодовал Гопнер, - бросили этих людей в оппозицию к представительству РСФСР, а затем и в тюрьму, где они были подвергнуты совершенно незаслуженным издевательствам. Пострадавшие от Быка назиры заслуживают того, чтобы ими не только не пренебрегать, не только не морить их в тюрьмах, а всячески приближать к нам и воспитывать из них полезных работников на Востоке. В Хорезмской компартии такие люди, как Миршарапов, Ирматов, Галлиулин и другие, составляли лучшую ее часть и ни в коем случае не заслужили понесенных ими репрессий" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 49 - 54].

Но, ознакомившись с докладом Гопнера, полпред обвинил его в искажении фактов и категорически не согласился с выводами.

"Не надо приезжать в Хиву, - язвил Бык, - чтобы провозглашать такие истины, что в Хорезме нет экономических оснований для процветания панисламизма. Во всех своих докладах я проводил мысль, что массы не имеют ничего общего ни с панисламизмом, ни с пантюркизмом, но из этого нельзя делать выводов, как Гопнер, что панисламистские организации не могут в Хорезме делать нам фронт. Ведь Башкирия не менее Хорезма экономически связана с РСФСР, тем не менее там вырос Валидов. Панисламизм - это движение политическое и старается захватить в свои руки верхушку власти, а через нее проводить свои задания. То обстоятельство, что авантюра Энвер-паши не коснулась Хивы, не является доказательством отсутствия почвы для панисламистских организаций в Хиве (Гопнер), а вытекало как результат своевременно снятой панисламистской верхушки в ноябрьские дни. Это предохранило Хорезм и создало довольно устойчивое спокойствие в стране, несмотря на Джунаида, в то время как Бухара горела в огне и превратилась во фронт, стоящий нам стольких жертв".

стр. 64
Далее, заявлял Бык, по "авторитетному" мнению Гопнера, в Хиве нашлось всего два члена КНО - Агайдаров и Рахманов, но тот - "человек твердый, от которого выжать показания также трудно, как от Гопнера слово правды, сам признал и расписался за своей подписью, и его еще теперь вторично можно допросить, что сам Валидов ему говорил, что Терегулов является его уполномоченным в Хорезме"8. Итак, торжествовал Бык, налицо уже три панисламиста, а все остальные, Ата-Максум, Миршарапов, Ибенияминов и другие, "находились под руководством этой кампании и сами признают, что сходились чуть ли не каждый день (будто бы есть плов), но, по мнению Гопнера, сохранили свою невинность и на всякий случай им приписывается автономический уклон". Бык по-прежнему доказывал, что хорезмская организация КНО существовала, но оказалась "сравнительно оторвана от своего центра и имела директивы только общего характера, а персонажи в ней были более примитивные и действия их поэтому - более грубые" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 536, л. 12 - 14].

Но пытаясь оправдать свою репрессивную политику в отношении мнимых или реальных "заговорщиков", Бык9 оказался не в состоянии документально подтвердить их "контрреволюционные" планы, о чем подробно говорилось в записке, составленной секретарем Чрезвычайной миссии РСФСР в Хорезме А. Сыркиным. Приступив к ознакомлению с документами следствия, тот обнаружил наличие двух не вполне идентичных производств: "русского текста, долженствующего быть переводом с мусульманского оригинала, представленного в распоряжение Миссии т. Быком и частично сообщавшегося им в Москву, и оригинала дела на мусульманском языке, хранящегося в архивах Верховного трибунала Хорреспублики". Но, хотя правительство Ата-Максума обвинялось в антирусской политике и тайном соглашении с главой туркменских басмачей, в качестве изобличающих документов в деле фигурировали только незаверенные копии писем хорезмских руководителей афганскому консулу в Бухаре и Рахманова Джунаид-хану, содержавшие выпады лично против Быка [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 76].

Сыркин также подметил, что свидетельские показания Ирматова и Агайдарова "составлены явно по одному шаблону", и если первый сообщил имена членов КНО в своих дополнительных показаниях от 1 декабря, то такие же показания, и тоже дополнительно, дал на следующий день Агайдаров. Причем оба свидетеля выставляли Хиву "чуть ли не центром какой-то мировой панисламистской организации", разветвления которой находятся едва ли не во всех мусульманских странах, а позже Ирматов отказался от своих показаний, заявив, что их вырвали у него под угрозой смерти. "Рассматривая и сопоставляя документальные данные по делу и ряд свидетельских показаний, - подчеркивал Сыркин, - нам приходится признать все обвинения, выдвигаемые против правительства Ата-

8 Валидов характеризовал Терегулова как своего "бывшего адъютанта и самого близкого товарища по военным делам с 1917 г." [Заки Валиди Тоган, 1997, с. 280].

9 В декабре 1922 г. Бык был отозван в Москву и по обвинению "в неправильном проведении политической линии, будучи полпредом в Хиве", предстал 8 мая 1923 г. перед Партколлегией ЦКК РКП(б), которая, предложив снять его с работы в НКИД, постановила: "Дело считать ликвидированным" [РГАСПИ, ф. 613, оп. 1, д. 16, л. 17]. Партколлегия рекомендовала также снять с дипломатической работы Гопнера, и, хотя 1 июля отменила свое постановление, впоследствии он занимал должности замнаркома юстиции и прокурора Туркменской ССР в Полторацке, где скончался 10 февраля 1925 г. после тяжелой болезни. Перейдя на хозяйственную работу, Бык стал председателем ревизионной комиссии Сахаротреста, но в декабре 1927 г. за участие в левой оппозиции был исключен из рядов ВКП(б). До восстановления в партии в январе 1929 г. он трудился заместителем заведующего отделом сбыта Сахаротреста и в Центральном НИИ сахарной промышленности, а позже - начальником управления отдела учета и отчетности Союзсахара (с 1931 г.), директором Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина (с 1932?), заместителем председателя Комитета по охране памятников революции, искусства и культуры при президиуме ВЦИК (1934), директором курортного треста Восточно-Сибирского крайздравотдела. Арестованный 10 июля 1936 г. по обвинению в контрреволюционной террористической деятельности, Бык 5 октября был казнен. Та же участь постигла и его жену - врача Иркутской санэпидемстанции Р. М. Бравую, арестованную 27 мая 1937 г. и расстрелянную 22 сентября 1938 г.

стр. 65
Максума и послужившие материалами обвинительного акта, с юридической точки зрения совершенно необоснованными и голословными, а само ведение дела и построение всех обвинений на основании копий с несуществующих документов преступными и недопустимыми" [РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 363, л. 79].

Уже 16 сентября 1923 г., рассмотрев заявление Ибенияминова и других осужденных с просьбой о реабилитации, Исполбюро ЦК ХКП решило "просмотреть дело по обвинению этих товарищей", после чего 30 сентября постановило: "Ходатайствовать перед Хорциком о восстановлении в гражданских правах тт. Ибниаминова, Абдалова и Рахманова, принимая во внимание их пролетарское происхождение и понесенное ими в течение трех лет моральное и физическое наказание" [РГАСПИ, ф. 62, оп. 2, д. 13, л. 65, 102].

Командированный в Хиву в качестве представителя ЦК РКП(б) Г. И. Бройдо, выступая 4 апреля 1924 г. на партийной конференции, возмущался, что "Быки и прочие идиоты сажали в тюрьмы представителей прогрессивной буржуазии, выполняя задания рвачей-нэпманов", которым "Юсуповы, Рахмановы мешали обворовывать казну" [РГАСПИ, ф. 544, оп. 4, д. 34, л. 10]. Считая КНО "выдуманным в канцелярии Быка и основанным на подложных "документах"", Бройдо настоял, чтобы сессия ХорЦИК приняла предложенную им резолюцию: "Дело о КНО является образцом лжи и изворотливости, к которым прибегали различного рода нэпманы типа Махмудова, присосавшиеся к соваппарату и под левыми лозунгами совершавшие свои темные дела. Сессия Хорцика постановляет считать дело по обвинению Рахманова10, Ибниаминова11 и Абдалова12 возникшим по измышленным и подложным материалам преступных людей, ввиду чего приговор в отношении упомянутых лиц считать аннулированным" [РГАСПИ, ф. 62, оп. 2, д. 83, л. 42, 105].

Впрочем, один вопрос по-прежнему остается без ответа: если КНО был выдуман полпредом для оправдания насильственной смены неугодного ему хорезмского правительства, то как объяснить, что, казалось бы, "подложные" материалы следствия об участии видных "мусульманских" коммунистов в "националистической" организации Валидова подтверждаются его же мемуарами?

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Генис В. Л. (1) Красная Персия. Большевики в Гиляне. 1920 - 1921. Документальная хроника. М., 2000.

Генис В. Л. (2) "Бутафорская революция", или российское полпредство в Хиве в 1920 году // Восток (Oriens). 2000. N 2.

Генис В. Л. Свержение младохивинского правительства в 1921 году // Вопросы истории. 2004. N 1.

Заки Валиди Тоган. Воспоминания. Борьба мусульман Туркестана и других восточных тюрок за национальное существование и культуру. М., 1997.

РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории).

Серебрякова Г. Избранные произведения. В 2-х т. М., 1975. Т. 2.

Юсупов Палваннияз. Воспоминания. 284 л. - Рукописный фонд библиотеки Каракалпакского отделения АН Республики Узбекистан / Перевод Б. В. Чепурнова.

10 Автор работ по истории музыки хорезмских узбеков и ряда учебников, Рахманов с 1924 г. трудился заместителем назира просвещения ХССР, после ликвидации которой заведовал народным просвещением в Хиве, но был убит в конце 1920-х гг.

11 В феврале 1924 г. член Исполбюро ЦК ХКП Керим-Берген Сафаев писал в ЦК РКП(б), что руководство партии не соглашалось с предложением Б. Г. Городецкого снова ввести Абдалова и Ибниаминова (1898 - 1938) в состав правительства, так как "эти люди в свое время были обвинены в узком национализме и по приговору суда должны были быть расстреляны", но "после одного года заключения их выпустили, лишив гражданских прав". Полпред настоял на своем, и Ибниаминов был назначен заместителем назира внутренних дел [РГАСПИ, 17, оп. 84, д. 536, л. 21]. В 1924 г. он уже работал в качестве назира и даже председателя ХорЦИК, а с 1925 г. состоял управляющим Кара-Калпакским областным отделом внутренней торговли, но впоследствии был репрессирован.

12 В октябре 1923 г. ЦК ХКП рекомендовал Абдалова на пост назира торговли и промышленности ХССР, после ликвидации которой он заведовал Хорезмским агентством Сельхозбанка.

Permanent link to this publication: