24 - 26 октября 2005 г. в Институте востоковедения РАН состоялась научная конференция "Древность: историческое знание и специфика источника", организованная Отделом истории и культуры Древнего Востока института и посвященная памяти его ярчайших представителей Э. А. Грантовского и Д. С. Раевского.
В работе конференции приняли участие ученые Института востоковедения РАН, Института археологии РАН, Государственного музея искусств народов Востока, Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, Российского государственного гуманитарного университета (Москва), Центра археологических исследований ГУОП г. Москвы, Государственного исторического музея (Москва), Института истории и археологии УрО РАН (Челябинск), Карагандинского государственного университета им. Е. А. Букетова (Казахстан).
Открыл конференцию заместитель директора ИВ РАН ИВ. Зайцев. Со вступительной речью выступил проф. Б. А. Литвинский, подробно осветивший всю многогранность научных исканий и глубину познаний Э. А. Грантовского и Д. С. Раевского.
Доклады участников конференции были посвящены различным аспектам проблем, связанных в той или иной степени с научными интересами Э. А. Грантовского и Д. С. Раевского (I. Древняя Евразия. Специфика материальной культуры и феномен миграций. Пути моделирования. Возможность альтернативных вариантов. II. Особенности текстовых традиций древних обществ в осмыслении историко-культурных феноменов Древнего Востока.).
Доклад В. И. Мельник (Ин-т археологии) "Миграционные процессы на Ближнем Востоке и их связь с аридизацией климата в 3 - 2-м тыс. до н.э." был посвящен нескольким волнам массового перемещения народов, совершавшегося в довольно узкие отрезки времени. В рассматриваемую эпоху, по мнению автора, они были следующие: вторая четверть 3-го тыс. до н.э., конец XXIII-XXII вв. до н.э., вторая половина XVIII-XVII вв. до н.э., конец XIII-XII вв. до н.э. Сопоставив эти данные с данными состояния климата в различных районах Ближнего Востока и кривой температуры режима для Северного полушария (по В. В. Клименко), учитывая при этом дендропоправки, автор продемонстрировал следующую картину: фаза аридизации (XXVIII-XXVI вв. до н.э.) (2400 - 2100 до н.э. - некалибр.) ярче всего проявляется в Месопотамии, к этому времени относится нарастание температурного пика в Северном полушарии; фаза увлажнения и падения температур XXV-XXIII вв. до н.э. (около 4000 лет назад - некалибр.); общая аридизация - отчетливо зафиксированная для южной Туркмении (период Намазга V/VI) - XXII-XXI вв. до н.э., нарастание температуры; XVIII-XVII вв. до н.э. - новый температурный пик в условиях падения увлажненности; затем снижение температур и некоторое их повышение к концу 2-го тыс. до н.э. с все более усиливающейся аридизацией; около 1300 г. до н.э. отмечается засушливость. Автор считает очевидным, что фиксирующиеся крупные перемещения населения совпадают с ухудшающимися природными условиями. Таким образом, учитывая климатическую ситуацию названных периодов, можно составить представление о причинах и характере некоторых миграций давних времен.
Л. Т. Яблонский (Ин-т археологии) в докладе "Материалы к вопросу о языковой принадлежности саков Приаралья (в связи с проблемой их происхождения)" отметил, что проблема языковой принадлежности саков решается сложнее, чем вопрос о языковой атрибуции скифов, а спектр мнений по этой проблеме оказывается более многоцветным. Данные палеоантропологии, по мнению автора, представляют еще более противоречивую картину. Если поддерживать
стр. 144
идею о прямой генетической преемственности андроновцев и ранних саков, следовало бы ожидать, что и носители раннесакских культур хотя бы до некоторой степени (с учетом вероятной эпохальной изменчивости) проявят сходный с андроновцами краниологический комплекс. Но этого не происходит. В эпоху раннего железа хорошо заметная монголоидная примесь фиксируется в Приаралье именно в краниологических материалах, происходящих из могильников сакского типа. Автор отмечает две миграционные гипотезы о происхождении монголоидной примеси у саков Приаралья. Одна предполагает прародину восточных мигрантов где-то в Центральной Азии, на территории Монголии или Северного Китая; другая - не исключает возможности генетического родства саков Приаралья с населением лесостепного Зауралья и Минусинской котловины. Археологические материалы раннесакской эпохи, полученные с территории Присарыкамышской дельты Амударьи, демонстрируют элементы исторически кратковременной культурной диффузии двух групп мигрантов. Эта диффузия, по мнению докладчика, была бы затруднена в том случае, если бы представители обеих групп говорили не на разных диалектах одного языка, а на разных языках. Скорость приближения к решению затронутой проблемы зависит, по мнению автора, от поступления новых археологических и палеоантропологических материалов, в том числе из наиболее восточных регионов степи и с территории Синьцзяна.
В докладе С. В. Кулланды (ИВ РАН) "К этимологии иранского farnah" отмечалось, что для изучения генезиса иранских представлений о фарне/хварне - царственном блеске, эманации божественного сияния, обеспечивающей государю власть, а его подданным благоденствие и процветание, необходимо учитывать фонетические особенности передачи этого понятия в различных иранских языках. Автор акцентировал внимание на том, что понятие (или, по крайней мере, слово для обозначения) "фарн" не было общеиранским, а распространилось из одного источника. С. В. Кулланда этим источником считает язык, в котором xv- переходил в f-, что заставляет вернуться к гипотезе о "мидийском" происхождении лексемы farnah: пусть нельзя строго доказать, что в мидийском, точнее, в каком-то из иранских диалектов на территории современного Ирана, имел место переход ху- >f-, нельзя доказать и обратное, зато можно продемонстрировать, что ни для какого другого дошедшего до нас древнеиранского языка подобный переход не был характерен. Сравнительно-историческая фонетика иранских языков свидетельствует, по мнению автора, что понятие "фарн" вошло в скифский язык во время пребывания его носителей в Передней Азии, что немаловажно в свете споров о генезисе скифской культуры.
Доклад С. Я. Берзиной (ГМИНВ) "Ахеменидские геммы из Хорезма" был посвящен геммам-печатям, найденным на территории древнего Хорезма. Автор отметил, что именно в Хорезме ахеменидские геммы (хотя их значительно меньше в количественном отношении и они менее разнообразны, чем аналогичные памятники из Согда) по форме и содержанию стали прототипами местной хорезмийской глиптики, а сюжеты и образы, запечатленные на них, дали изобразительное начало хорезмийскому космогоническому мифу, воплощенному в рельефах ритуальных фляг из храмов Калалы-гар 2, Кой-крылган-калы и Гяур-калы 3. Автор относит ахеменидские геммы из Хорезма к двум группам. Первая - подвесные печати с изображением бога-героя, поражающего льва или львиноголового грифона (сюжет восходит к ассирийским цилиндрическим печатям); вторая - скарабеоиды с изображением сокологолового/орлиноголового грифона (сюжет восходит к памятникам малоазийского круга). В докладе отмечалась вероятность того, что ахеменидских скарабеоидов в Хорезме было много больше по сравнению с тем, что было найдено, поскольку именно они стали образцом для первых собственно хорезмийских печатей, появившихся в VI в. до н.э.
С. А. Зинченко (РГГУ) в докладе "О принципе нетождественности как о важном параметре художественно-образной программы скифского звериного стиля" пришла на основе детального анализа предметов раннескифского искусства к выводу о том, что неполная тождественность присутствует практически во всех произведениях звериного стиля. Отмечалось, что обязательное наличие непременной вариативности в деталях снимает "единообразие" изобразительного решения не только в образах, связанных одним иконографическим типом (как отмечал Д. С. Раевский), но и в рамках одного изобразительного комплекса в случае многократного повторения изобразительного мотива. Соблюдение общей схемы образа не требует четкости детального, "дословного" повторения, построенного на принципе простого "тиража" одной модели, а, наоборот, выделяет в качестве одной из главных задач при создании одного и того же изображения передачу вариативности или неполной тождественности. Более того, С. А. Зинченко акцентировала внимание на том, что принцип нетождественности присутствует не только в рамках произве-
стр. 145
дений, принадлежащих одному иконографическому типу, представленному различными памятниками, но и в рамках одного археологического комплекса. Автор сделал предположение, что выделенное правило не просто являет некую художественную особенность скифского искусства, а представляет собой важный иконографический параметр, часть неизменной "формулы" образов звериного стиля, что подтверждает известный тезис Д. С. Раевского.
Доклад Ю. Г. Кокориной (МГУ) и Ю. А. Лихтер (Центр археологич. исслед. ГУОП) "О некоторых особенностях скифской изобразительной традиции" основывался на выборке в 255 предметов вооружения, происходящих с территории Европейской степи, лесостепи и Северного Кавказа, традиционно входивших в рамки скифской археологической культуры VII-IV вв. до н.э. В декоре скифского оружия авторами были выделены ассиро-урартская, скифская, скифо-греческая, греческая, скифо - греко-персидская, персидская, скифо-восточная традиции. Традицию украшения ряда предметов скифского вооружения определить не удалось. Интересно, что иногда на одном предмете встречаются изображения, выполненные в разных изобразительных традициях. Изучению этого феномена может помочь, по мнению авторов, системный подход, в рамках которого описание вещи может быть разбито на подсистемы - морфологию, материал, технологию, функцию. Внутри морфологии выделяются свои подсистемы - конструкция и форма, декор, цвет, размеры. Основополагающим в изучении конструкции вещи является понятие "конструктивный элемент". На любой конструктивный элемент может быть нанесен декор, определяемый авторами как знаковая система. Анализ конструкции 255 вещей позволил выявить 693 конструктивных элемента, изображения на которые нанесены в 425 случаях. Доля скифской изобразительной традиции составляет 60.47%, греческой - 14.35, скифо-греческой - 11.76, ассиро-урартской - 5.41, скифо-греко-персидской - 5.65%. В докладе акцентируется внимание на том, что 154 из 425 декорированных конструктивных элементов скифского оружия украшены в виде фигурной формы, принадлежавшей в основном к скифской традиции. Декорирование же характерно в большей степени для инокультурных и смешанных традиций. Развитие фигурной формы во времени подчиняется закону нормального распределения, что свидетельствует о естественном характере процесса. Развитие декора идет иначе, говоря о влиянии извне. Наибольшее количество конструктивных элементов с фигурной формой приходится на V в. до н.э., а с декором - на IV в. до н.э., что связано с доминированием в это время в декоре скифского оружия инокультурных и смешанных традиций, обусловленным социально-политическими и культурными изменениями в Скифии данного периода.
В докладе Е. В. Переводчиковой (Гос. историч. музей, Москва) "О названии скифского кургана "Козел"" акцентировалось внимание на том, что сам акт называния в архаических культурах являлся серьезным магическим действием, направленным на освоение окружающей действительности. Курган как таковой, отметил автор, представляет собой рукотворное воспроизведение Мировой горы, практически универсального образного эквивалента вертикальной Оси мира. В условиях степного ландшафта сакрализации и освоению, по мнению автора, подлежит не некий замкнутый мир, а вся степь, и средства этого освоения должны быть особо действенными, более сильными, поэтому приходится вступать в контакт непосредственно с доминантой местности - либо просто с ее наиболее высокой точкой, либо, что еще более действенно, с уже сооруженным в древности курганом. В реальности такой контакт выражается в совершении впускных захоронений, установке изваяний на вершинах курганов, а также в наречении курганов именами. Название кургана "Козел" записано со слов русскоязычных крестьян, переселенных в степь из Черниговской губернии. Оно странно сочетается, по мнению автора, с тем отношением к кургану, которое описано у И. Е. Забелина, и выбивается из ряда названий скифских курганов Нижнего Приднепровья. Докладчик обращает внимание на соседство кургана "Козел" с большим царским курганом "Огуз" ("Бык" в переводе с тюрк, яз.) и на другое, малоизвестное, название кургана - "Сагыр" ("Глухой", "Маленький", "Сирота" - в словарях разных тюркских языков). Если учесть, что название было записано на слух, то вариации гласных в безударном слоге выглядят вполне допустимыми, а само слово может звучать "сыгыр". Слова этого корня в разных тюркских языках могут обозначать различных рогатых животных. Таким образом, есть возможность, по мнению Е. В. Переводчиковой, полагать, что из их не вполне разделенных значений и было извлечено слово "сагыр" ("сыгыр") и впоследствии переведено как "козел".
Л. И. Авилова (Ин-т археологии) в докладе "Металлопроизводство Ирана и Месопотамии в энеолите - среднем бронзовом веке (к вопросу о переднеазиатских связях майкопской культуры)" пришла к следующим выводам: 1. Развитой характер раннего иранского металлопроизвод-
стр. 146
ства проявляется уже в энеолите, и практически полностью отсутствует металл в синхронных убейдских памятниках Месопотамии. Масштаб иранского металлопроизводства по сравнению с Месопотамией еще более выразителен, если учесть высокую степень исследованности последней и низкую - Ирана. 2. На раннем этапе бронзового века (РБВ) потребность урукского общества в металле ведет к развитию интенсивных контактов с центрами его добычи и обработки в Иране. Сравнение модели металлопроизводства Ирана в РБВ с соседними регионами Северной Месопотамии и Северного Кавказа свидетельствует не только об их вхождении в единую культурную зону, но и о принадлежности к единой производственной традиции. 3. Иранская модель металлопроизводства характеризуется плавным развитием с постепенным ростом объема производства от одного периода к другому, а также консерватизмом. Месопотамская модель характеризуется резкими взлетами числа металлических изделий в РБВ и СБВ (средний этап бронзового века). 4. В СБВ единой культурно-производственной зоны не существует, хотя прослеживаются контакты Ирана с соседней Месопотамией и более удаленными территориями к западу (Анатолия, Сирия, Левант) и к северо-востоку (Средняя Азия). Связи с Северным Кавказом прерваны, он идет в этот период по пути автономного развития.
В заключение своего доклада Л. И. Авилова сделала акцент на необходимости пересмотра уже привычной "месопотамоцентричной" модели культурного и производственного развития Западной Азии, указывая на то, что именно с территории Ирана в энеолите исходили передовые навыки и технологические импульсы, воспринятые и развитые в Месопотамии, а в РБВ привнесенные и на Северный Кавказ.
В докладе Е. В. Антоновой (ИВ РАН) "Феномен БМАК и миграции. Поиски культурной специфики" было высказано категорическое несогласие с определением культуры БМАК (Бактрийско - Маргианского археологического комплекса) как эклектичной. В связи с феноменом БМАК особый интерес, по мнению автора, представляет анауская культура энеолита периода Намазга III. Е. В. Антонова считает, что начиная по крайней мере с энеолита, складывается обширная зона взаимодействия, по которой циркулируют вещи, материалы, образы мировосприятия. Общение приводило к заимствованиям, трансформировавшимся, как это свойственно традиционным культурам, в соответствии со своими традициями. Население подгорной полосы Копет-Дага сыграло важную роль в сложении БМАК. В докладе говорилось, что динамика заселения территории Маргианы и Бактрии все еще остается далекой от ясности. Не исключалась возможность заселения, предшествовавшего эпохе поздней бронзы. Прямое указание на возможность обитания в регионе БМАК пришлого населения - хараппский эмпорий Шортугай. По мнению автора, нет оснований думать, что освоение дельты Мургаба и Бактрианы было следствием одномоментной катастрофы. Скорее это постепенное продвижение, спланированные предприятия, а не паническое бегство в связи с ней. Старые и особенно новые находки в Маргиане (Гонур) свидетельствуют о высокой роли управленческой функции. Не вызывает сомнения важная в существовании обществ БМАК роль обмена. Возникает цивилизация в собственном смысле с обособившейся элитой. С ее существованием, говорилось в докладе, связано нарастание визуализации образа мира - появляются изображения ритуальных действий правителей (трапезы, охота, пахота), вероятно привязанных к календарным праздникам, знаки высокого статуса, в частности парадное оружие. Новые находки подтверждают гипотезу о существовании во второй половине 3-го - начале 2-го тыс. до н.э. общности "Внешнего Ирана" от юга Персидского залива на северо-восток и далее через Керман в сторону Афганистана, юга Туркмении и долины Горгана. Примечательны признаки связей побережья Омана, Бахрейна, БМАК с сиро-каппадокийским регионом начала 2-го тыс. до н.э. В последней четверти 3-го тыс. до н.э. БМАК оказывается в зоне эламского культурного влияния, не исключена и более тесная связь с эламским культурным миром. Специфический облик БМАК с обнаружением новых памятников становится все более явным. Автором доклада был сделан акцент на том, что новые находки требуют расстаться со стереотипом: эпоха великих открытий в области археологии не кончилась с обнаружением Трои, хараппской культуры и Шумера. Своеобразие этого образования (БМАК), по мнению Е. В. Антоновой, заставляет пристальнее посмотреть на его отличительные черты. Контакты с близкими и отдаленными соседями служили раскрытию потенций, заложенных в культурах региона его распространения. Окраинность по отношению к древнейшим цивилизациям способствовала сохранению древних черт, которые по традиции считают архаическими. Высказано предположение, что носители БМАК были знакомы с письменностью, а их язык относился к протоэламодравидским, как и языки народов от Суз до долины Инда. Однако до сих пор были
стр. 147
обнаружены только отдельные знаки. Это тоже признак специфики культуры. Вряд ли с точки зрения современных представлений об особенностях трансформаций в развитии обществ, говорилось в докладе, это следует называть архаизмом. Просто это другая культура.
Доклад Т. А. Габуева (ГМИНВ) и В. Ю. Малашева (Ин-т археологии) "Новые памятники раннеаланской культуры Центрального Предкавказья (к проблеме раннеаланской культуры региона)" был посвящен результатам работ совместной экспедиции Института археологии РАН и Государственного музея искусств народов Востока (2002 - 2003) на одном из опорных памятников раннеаланской культуры - курганном могильнике Брутского городища. В общей сложности было исследовано около 50 погребальных комплексов. Важным итогом работ авторы доклада считают получение наиболее ранних на сегодняшний день погребальных комплексов (захоронений в подкурганных катакомбах Т-образной конструкции) раннеаланской культуры, датирующихся по предметам ременных гарнитур и фибулам второй половины II в. н.э. Кроме этого, получена серия несколько более поздних погребений рубежа II-III - начала III в. Это обстоятельство позволяет делать вывод о том, что раннеаланская культура Северного Кавказа во всех своих компонентах (касающихся как поселенческих памятников, так и погребальных) оформилась, по крайней мере, ко второй половине II в. н.э. Начальная фаза формирования культуры в этом случае, по мнению авторов, относится к более раннему времени, чем середина II в. н.э. Исследованные погребения в целом охватывают временной интервал от второй половины II до начала VII в. и дают непрерывную линию эволюции погребального обряда на территории предгорий Центрального Кавказа от начала позднесарматского времени до раннего средневековья. Исследованные погребения оставлены населением, жившим на Брутском городище. Вокруг городища, как и на синхронном ему, близлежащем Зилгинском городище, зафиксированы громадные по площади курганные поля. Аналогичная картина прослежена и в других районах Предкавказья. С середины III в. погребальные памятники, генетически восходящие к центральнокавказским, распространяются и на Нижнем Дону. Их следует связывать с продвижением населения из Предкавказья. Таким образом, в центральных районах Северного Кавказа в первые века нашей эры наблюдается культурно-исторический феномен: на огромной территории в сравнительно короткое время распространяется в сложившемся виде единая культура, фиксируется резкий, по сравнению с предшествующим временем, рост населения. В докладе было высказано предположение, что в формировании аланской культуры свою роль сыграли разные этнические компоненты, как местный, так и пришлый. Однако остаются вопросы: каково соотношение этих культурных и этнических компонентов и с какими группами степного населения соотносить мигрантов. Авторы доклада надеются, что хотя бы частично можно будет ответить на поставленные вопросы после анализа всех раскопанных материалов, а также с учетом результатов антропологических исследований.
Л. А. Чвырь (ИВ РАН) в докладе "Миграции в зеркале этнографии" выделила два этапа в изучении миграции отечественными этнографами: а) на протяжении всего XX в. их рассматривали "диахронически", т.е. преимущественно как элемент этногенеза народов; б) в 1980 - 1990-х гг. ситуация изменилась, и миграции стали предметом "синхронического" анализа современного среза жизни традиционалистских обществ. Это иное видение "миграционной тематики" придало, по мнению автора, особую актуальность исследованию культурных последствий переселений. На первый план выдвинулись такие проблемы, как сложение полиэтнических культурных сообществ, функционирование диаспоры и др. Рассмотрение на этнографическом материале модной ныне темы "встреча с Другим" привело, как считает Л. А. Чвырь, к ряду парадоксальных выводов: например, об огромной роли детей и женщин в процессе вживания в чужую культуру, о разных трансформациях этнокультурной идентичности у депортированных народов и др. В докладе было отмечено, что в культуре всегда побеждает традиция старожилов (обряды, не сохранившиеся у старожилов, исчезают и у новых переселенцев).
Доклад А. Ю. Скакова (Ин-т археологии) "Некоторые проблемы истории Северо-Западного Закавказья в эпоху поздней бронзы - раннего железа" акцентировал внимание на необоснованности разговоров об этническом единстве населения Западного Закавказья во 2-м -1-м тыс. до н.э. Столь же необоснованно, по мнению автора, было бы напрямую связывать его с картвельским или абхазо-адыгским кругом. А. Ю. Скаков отметил, что территория, занятая собственно колхами по Псевдо-Скилаку, совпадает с выделенным им Ингури-Рионским (или Мегрельским) вариантом колхидской культуры; область гелонов соответствует Бзыбскому варианту колхидской культуры, с меланхленами можно связать памятники типа Гагринского могильника; во вну-
стр. 148
тренней части Западной Грузии им выделяется Лечхумо-Имеретинский вариант колхидской культуры. Все эти варианты или же самостоятельные культуры, отличающиеся ярким своеобразием, формировались самостоятельно, хотя и находились в постоянном взаимодействии. В докладе было особо отмечено, что для Лечхумо-Имеретинского варианта погребальные памятники почти неизвестны (вероятно, в связи с особенностями погребального обряда), а судить о культуре населения этого региона можно почти исключительно по кладам, которые были скорее культовыми приношениями или кенотафами. В докладе также отмечалось, что металл верхнего слоя Эшерских дольменов первой половины - середины 2-го тыс. до н.э., как и ряд случайных находок с территории Абхазии, находит параллели в протокабанских материалах Центрального Кавказа; материалы второй половины 2-го тыс. до н.э. позволяют говорить о преемственности населения на этой территории, но в X-IX вв. материальная культура Бзыбской Абхазии, как и культура прилегающих регионов, резко меняется. В сфере металлообработки важную роль, по мнению автора, сыграл импульс из Центрального Кавказа, с территории центрального варианта кобанской культуры. Под этим воздействием в IX в. до н.э. формируется своеобразный абхазский вариант кабано-колхидского графического стиля, переживавшего расцвет в VIII в. до н.э. Однако в VII-VI вв. до н.э. количество памятников сокращается, культура региона в значительной степени утрачивает свою специфику, сближаясь с культурой более южных районов Колхиды. Причину этого автор связывает с перемещениями киммерийцев (автор считает, что путь их проходил через Клухорский перевал, связывая Кисловодскую котловину и территорию Абхазии, и перевалы Гебеафцаг и Гурдзиафцаг, соединяя Дигорию и Рачу, а не вдоль труднопроходимого побережья между Геленджиком и Гаграми) и других групп кочевников. Лишь во второй половине VI в. до н.э. в Бзыбской Абхазии формируется своеобразный вариант позднеколхидской культуры, переживший расцвет в V-IV вв. до н.э. Но во второй половине IV в. до н.э. на территории Абхазии происходят какие-то катастрофические события. В комплексах III-II вв. до н.э. местная культура теряет свои отличительные особенности, становясь частью эллинистической культуры Западной Грузии.
Выступлением, вызвавшим, пожалуй, наиболее продолжительную дискуссию, был доклад С. А. Григорьева (Ин-т истории и археологии Ур.О РАН, Челябинск) "Ближний Восток и Северная Евразия: проблема миграций и взаимодействия в эпоху средней бронзы". По мнению автора доклада, роль миграций, которые с древности пронизывали наш континент, остается недооцененной в культурогенезе. Основной формой коммуникации в древности автор считает непосредственный контакт, поэтому многочисленные миграции имели место, и на примере эпохи средней бронзы Восточной Европы и Зауралья это видится достаточно отчетливо. Для иллюстрации своего тезиса о привнесении не отдельных черт, а целого комплекса черт материальной культуры и обрядовой практики (что может объясняться лишь миграциями) автор выбрал появление серии катакомбных культур в Восточной Европе в начале эпохи средней бронзы. Еще более определенную ситуацию автор видит в формировании синташтинской культуры в Зауралье (в период СБВ II) и переоформлении катакомбных культур и формировании культуры многоваликовой керамики в Восточной Европе. Особенный акцент в докладе был сделан на технологии металлообработки и металлургии синташты, имеющих аналоги в Восточной Европе, но более обширные и точные все же на Ближнем Востоке. Заимствование металлургических технологий через большие безрудные пространства, по мнению автора доклада, немыслимо, и речь, следовательно, может идти исключительно о миграциях. Это подкрепляется и всем остальным комплексом материальной культуры. Был отмечен факт очень быстрого переноса комплекса материальной культуры и обрядовой практики из Передней Азии в Зауралье. Однако С. А. Григорьев отметил, что, обнаружив параллели всем чертам синташтинской культуры на Ближнем Востоке, ему пока не удалось выявить там такую культуру, в которой все эти черты полностью бы сочетались. Наиболее перспективным районом для дальнейших поисков автор считает территорию Турецкого Курдистана, а именно провинцию Диярбакыр. Далее в докладе высказывалось предположение о большой роли в оформлении культур эпохи поздней бронзы Северной Евразии двух дополнительных к синташтинскому импульсов, истоки одного из которых, по мнению автора, следует искать не в Анатолии, а в Северо - Западном Иране. Иные сюжеты автор предлагает рассматривать на базе проблем культурогенеза на рубеже поздней и финальной бронзы в Центральной Азии. В заключении была высказана надежда на то, что с привлечением серьезных научных сил значение Ближнего Востока в культурогенезе Евразии в древности удастся показать в полной мере.
стр. 149
В докладе А. С. Балахванцева (МГУ) "Александр Македонский и дахи" отмечалось, что исследователи по-разному отвечают на вопрос, какие районы Средней Азии были заняты дахами в 331 - 328 гг. до н.э., когда они оказали ожесточенное сопротивление войскам Александра Македонского. По мнению автора, ключевым местом для решения вопроса о занимаемых дахами территориях служит замечание Арриана о них как о "живущих с этой стороны Танаиса". А. С. Балахванцев специально остановился на этом обстоятельстве, так как в широко используемый исследователями перевод М. Е. Сергеенко вкралась весьма досадная неточность: вместо "с этой стороны Танаиса" в русском тексте стоит "за Танаисом". Проанализировав несколько случаев употребления выражения feu xase, взятых как у самого Арриана, так и из других источников, автор пришел к выводу, что это выражение могло распространяться лишь на те территории, границы которых были известны читателю либо из контекста самого сочинения, либо из других источников. Следовательно, "эта сторона Танаиса" в сочинении Арриана равнозначна левому берегу Сырдарьи. При этом речь может идти лишь об известных историкам Александра районах, расположенных на пути следования греко-македонской армии после ее переправы через Оке. Основным районом обитания известных Александру и его историкам дахов автор доклада считает долину Зеравшана между Самаркандом и Бухарой, уделяя особое внимание последней. Однако, по его мнению, есть данные, позволяющие считать, что при этом долина Политимета была все же не единственным районом проживания дахов. Дахи не просто упоминаются вместе с хорасмиями, но и наряду с массагетами включены Курцием Руфом в список племен, о чьей покорности Александру заявил в 328 г. до н.э. царь Хорезма Фратаферн. Эти дахи, возможно, являлись союзниками Хорезма и, конечно, никак не могли быть дахами - обитателями Согда: последние подчинялись не хорасмийскому царю, а бактрийскому сатрапу Ахеменидов, и воевать с ними македонцы будут еще несколько месяцев. Поэтому, учитывая также данные археологических источников, А. С. Балахванцев пришел к выводу, что дахи жили на окраинах Левобережного Хорезма.
М. Н. Погребова (ИВ РАН) выступила с докладом "Белоинкрустированная керамика Восточного Закавказья (конец 2-го - начало 1-го тыс. до н.э.) (орнамент как возможное свидетельство миграции)". Автор считает очевидным, что характер, направления, расстояние миграций, тот культурный фон, в котором оказывались мигранты, во многом определяют и оставленные ими материальные следы. В докладе была сделана попытка интерпретировать в качестве таких следов орнаментацию керамики, отражающую представления, особенно важные для людей, оказавшихся в новом для себя месте. Имелась в виду посуда с нарезным, заполненным белой пастой орнаментом, изготовлявшаяся в конце 2-го - начале 1-го тыс. до н.э. в бассейне реки Гянджачай, правого притока Куры (современный Северо - Западный Азербайджан). Установление относительной хронологии самых ранних памятников гянджачайской посуды, по мнению М. Н. Погребовой, позволяет опровергнуть тезис об одновременном сложении всех составляющих его элементов, ранее неоднократно отмечавшийся. Автор отметила, что представленный белоинкрустированной керамикой орнамент состоит из комбинации практически универсальных знаков, распространенных чрезвычайно широко как во времени, так и в пространстве. Поэтому на их основании невозможно выводить белоинкрустированную керамику из того или иного региона или археологической культуры. В то же время, было отмечено в докладе, отличительную черту гянджачайской посуды составляет особая концентрация универсальных знаков и их сочетаний. Неоднократно отмечалось, что такие фигуры, как крест, квадрат, ромб, изображали образ ограниченного пространства, ориентированного среди сторон света и отделенного от внешнего мира. Стремление особенно ограничить, выделить свою территорию могло быть свойственно коллективу, обосновавшемуся на новом, ранее не принадлежавшем ему месте. На вопрос о том, откуда могли появиться люди, в новых условиях создавшие керамику с белой инкрустацией, ответа нет. Возможно, считает М. Н. Погребова, модель данного движения представлена не передвижением группы людей из одного места обитания в другое, а постепенным заполнением сравнительно свободной территории из нескольких вряд ли особенно удаленных центров.
Э. Е. Кормышева (ИВ РАН) в докладе "Календарные праздники в Куше" сделала попытку реконструировать календарные праздники в храмах Куша при XXV династии и Напатских царях. На основании сравнительного анализа надписей автором был сделан вывод о том, что текст описывает празднества опет, которые были приурочены к коронации царей Куша.
В докладе Г. Ю. Колгановой (ИВ РАН) "Еще раз к вопросу ориентации во времени человека древности" было показано, что аргументированно поместить временной вектор в пространственную сеть координат на материале аккадского языка (так как это делает на индоиранском ма-
стр. 150
териале А. В. Лушникова) не представляется возможным. В то же время отличительной чертой аккадского языка является устойчивая числовая маркированность четырех основных сторон света: юг - IM.1, север - IM.2, восток - IM.3, запад - IM.4. Ассирийские цари традиционно именовали себя царями четырех сторон света (sar kibrat erbetti). Акк. kibratu имеет, кроме прочих, еще и значение "береговая линия", а акк. kibru(kipru), от которого kibratu образовано, означает прежде всего "морской берег". Было бы логичным предположить наличие конкретных географических ориентиров. В идеале ими должны были бы быть четыре моря, устойчиво маркирующие собой конкретные стороны света, однако в аккадских источниках, как было показано в докладе, упоминаются только два: "море Верхнее, где закат Солнца" (как правило, Средиземное) и "море Нижнее, где восход Солнца" (как правило, Персидский залив). Первое, естественно, маркировало запад, второе - восток. Аналогичных же конструкций для обозначения севера и юга нет, равно как нет и возможности убедительно соотнести их с понятиями "прошлое" и "будущее".
К сожалению, по разным причинам ряд авторов: Э. Р. Усманова (Карагандинский гос. ун-т им. Е. А. Букетова, Казахстан) - ""Перевернутый" горшок в системе андроновских обрядовых ценностей (на материалах могильника Лисаковский I)"; А. Н. Гей (Ин- археологии) - "О характере, критериях и векторах миграционных процессов бронзового века Циркумпонтийской зоны"; И. А. Ладынин и О. Б. Колобова (оба - МГУ) - "Фантастические животные в изобразительных программах частных гробниц Среднего царства"; В. Р. Эрлих (ГМИНВ) - "Тенгинские курганы в системе связей Закубанья во второй половине IV в. до н.э.") не смогли присутствовать на конференции, но в ходе ее подготовки от них были получены подробные тезисы докладов, с которыми все желающие могли ознакомиться в рабочем порядке.
В целом работа конференции продолжила традиции комплексного и широкомасштабного подхода к изучению источников, заложенные Э. А. Грантовским и Д. С. Раевским. Ученые самого разного профиля (историки, археологи, культурологи, филологи, этнографы, искусствоведы) в течение нескольких дней плодотворно работали, стараясь приоткрыть дверь в новые исторические знания о давно ушедших народах.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Digital Library of Uzbekistan ® All rights reserved.
2020-2024, BIBLIO.UZ is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Uzbekistan |