Нижний Новгород, 2002. 248 с.

Критика и библиография. Рецензии.

По выражению Ф. Бэкона, "есть книги, которые надо только отведать, есть такие, которые лучше всего проглотить, и лишь немногие стоит разжевать и переварить". Думаю, рецензируемую книгу можно отнести к числу последних.

Во Введении Д. З. Хайретдинов пишет: "На фоне имеющихся крупных исследований об истории немецкой, армянской, ассирийской общин Москвы, отсутствие подобного труда относительно столичной мусульманской общины резко бросается в глаза" (с. 12 - 13). Сразу скажу,

стр. 188

что автору удалось создать книгу, восполняющую этот пробел. Данное исследование отвечает на вопросы - когда и как стало формироваться тюркское сообщество Москвы? почему татары не растеряли своих религиозных и этнических традиций? какой вклад они внесли в историю России?

Как отмечает Д. З. Хайретдинов, начало общины московских мусульман восходит к времени существования Золотой Орды (хотя археологические находки свидетельствуют о проникновении на московские земли отдельных элементов ислама еще в IX-X вв.), а наиболее важную роль в становлении исламского мира Москвы сыграла Мещера (Мещерский Юрт - близлежащее к Московии мусульманское полуавтономное государственное образование). Автор делит историю мусульманской общины города на четыре периода, посвятив каждому из них отдельную главу. Первый период (XIV-XVI вв.) - "посольский", назван так потому, что прибывавшими в столицу и Подмосковье выходцами из Орды занимался Посольский приказ, а большинство московских мусульман так или иначе было связано с этим учреждением. На втором этапе (XVII в.), когда произошло включение в состав России огромных территорий с преимущественно мусульманским населением, ставших неотъемлемой частью православной державы, Татарская слобода превратилась в заметный район столицы. К концу этого периода многие московские татары уже были христианами. Третий этап (XVIII - начало XIX в.) отмечается медленным ростом мусульманской общины Москвы и компактностью проживания ее членов. Однако говорить об их замкнутости в это время было бы неправомерно: контакты с православным большинством развивались, следствием чего стали активные ассимиляционные процессы. Наконец, четвертый этап (вторая половина XIX - начало XX в.) характеризуется скачкообразным увеличением числа московских мусульман и появлением национально-политических интересов мусульманских торгово- промышленных кругов, что выразилось "в тесном взаимодействии крупнейших купцов с религиозными лидерами".

Значительную часть книги занимает раздел Приложения, куда вошли таблицы (например: "Население Татарской слободы" в 1669,1672, 1676 и в другие годы; "Именной список переводчиков Посольского Приказа 1689 г."; "Данные "Актовых книг XVIII столетия" с упоминанием мусульманских имен"; "Упоминаемые в разных источниках видные семьи из числа московских мусульман XIX в."; "Численность мусульман в Москве и Московской губернии в 1900 - 1907 гг." и др.), схемы ("Район "Татарской слободы"" в 1803 г., в 1820-х гг. и т.д.), документы ("Подписи татарских мурз под грамотой об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова в 1613 г."; "Указ Сената по вопросу о Татарском кладбище за Калужскими воротами в Москве..."; "Челобитная татарских переводчиков и толмачей на имя Петра I о попытке захвата территории Татарского кладбища Ф. В. Наумовым..." и др.).

Д. З. Хайретдинов дает прекрасный анализ письменных источников, наглядно демонстрирующих уровень делопроизводства московских мусульман. Он приводит документы из "Метрической книги Московской мечети": доверенность в выдаче замуж от 19 октября 1837 г. и расписку имама Московской мечети Р. Агеева о произведенном бракосочетании (хранятся в ЦИАМ; факсимиле на с. 233 - 236).

Позволю себе сделать некоторые уточнения к авторскому тексту. Так, наличие двух имен -русского и татарского (или русского имени с татарской фамилией) - у одного человека в действительности не означало, что этот человек был татарином (крещеным и обрусевшим) ¹ , хотя именно такое этническое отождествление все же более вероятно. Должно быть, часть этих имен воспринималась православными русскими как не связанная с исламом. Например, наиболее родовитые и, безусловно, православные бояре и дворяне средневекового русского города Галича (ныне - райцентр Костромской области), расположенного вблизи Казанского ханства, наряду с нецерковными, славянскими мирскими именами (вроде: Второй, Грязной и др.) имели и вполне татарские, а в ряде случаев мусульманские [Древний город..., 2002, с. 19 - 21]. Примеров можно привести множество, если исходить из перечня современных русских фамилий. Как бы ни стараться объяснить это явление страхом, модой или ассимиляцией, в любом случае мы

¹ В этой связи не совсем понятен пример автора о толмачах Посольского приказа с восточными языками - "частично обрусевших потомков татар... вступивших в брак с русскими" (с. 81): татарский толмач Онисим Судаков - "сын боярской турской полоняник". Боярский сын здесь - представитель разряда мелких служилых феодалов (боярских детей), появившихся на Руси в XV в., который побывал у османов в плену. Тем более, что автор чуть ниже именно об этом и пишет.

стр. 189

имеем дело с очень глубоким процессом русско-татарского синтеза, особенно хорошо ощущаемом на периферии. Вероятно, подобные случаи ношения православным русским татарского имени в качестве второго (мирского) были нередки и в средневековой Москве.

В Москве, в отличие от многих других европейских столиц средневекового мира, к мусульманам и представителям некоторых других вероисповеданий относились, в целом, довольно терпимо. Иоганн Брембах, секретарь посольства Ганзейского союза, побывавший в Москве в 1603 г., писал: "Здесь каждому предоставляется свобода вероисповедания..." [ Иностранцы..., 1991, с. 160]. В Европе мусульман, процветавших под сенью христианской власти, практически не было (зачастую едва ли не единственной не порицаемой причиной пребывания мусульманина в христианской стране являлся выкуп пленных собратьев по вере). Кроме Московского государства, исключением было и Польско-Литовское, где также сформировалась особая прослойка служилых татар [Drozd, Dziekan, Majda, 1999; Tyszkiewicz, 2002]. О терпимом отношении к "татарам, персиянам и туркам" в Московии в середине 30-х годов XVII в. сообщал Адам Олеарий [Олеарий, 1906, с. 343.]. Правда, неправославным христианам, а также мусульманам в Московском государстве запрещалось иметь собственных холопов- православных. В 20-й главе Соборного уложения 1649 г. этому случаю было уделено особое место [Ислам..., 2002, с. 41]. Запрет соблюдался и позже по отношению к крепостным крестьянам: владеть ими мусульманин не мог - это означало бы очевидное попирание исламом православия (только много позже, с вхождением в состав империи польских территорий, на которых польско-литовские татары издавна владели на правах собственников христианами, это положение было отменено). Именно этим запретом был вызван, например, указ Екатерины II от 22 февраля 1787 г. о подтверждении татарскими родами, в том числе и московскими, своей знатности. Копия указа была направлена из Сената главнокомандующему Москвы П. Д. Еропкину.

В Средние века и Новое время, община московских мусульман, в основном татарско- мишарская по своему этническому составу, слабо пополнялась представителями других национальностей. Вероятно, какое-то количество турок (в основном купцов и пленных многочисленных русско-турецких войн) могло проникать в ее состав, со временем растворяясь в ней. Д. З. Хайретдинов приводит любопытный пример этого (с. 103, 184, табл. 6). Однако чаще архивные документы фиксируют достаточно быстрый переход пленных в православие, при этом далеко не всегда имевший насильственный характер [ ЦИАМ, ф. 16, оп. 1, д. 264, л. 1,4, 10]. Еще в XVII в. (и даже ранее) в Москву попадали и выходцы из Ирана. Персом (или армянином-мусульманином) по происхождению, родом из Исфахана, был, например, известный приказной деятель В. А. Даудов (Али-Марджан Бага-оглы, ок. 1620 - ок. 1701 г.). Некоторые "этнические" мусульмане попадали в Москву еще в отрочестве или даже в детстве, причем многие после крещения работали на шелкоткацких фабриках московского региона [ЦИАМ, ф. 636, оп. 1, ед. хр. 135, л. 1, 2, 2об., 6, 9, 10, 11, 20].

Отдельные документы ЦИАМ, по-видимому не использованные Д. З. Хайретдиновым, дают возможность несколько уточнить его сведения об утрате мусульманами кладбища за Калужскими воротами (с. 112 - 113, 213 - 216). Дело "О пустопорожнем месте на Татарском кладбище" [ЦИАМ, ф. 16, оп. 1, д. 104] дополняет документы, открытые С. Ф. Фаизовым в РГАДА (ф. 248, оп. 160, д. 948) и использованные в рецензируемой книге. На ил. 10 опубликован составленный архитектором Кариным план кладбища, к которому я, исходя из документов ЦИАМ, позволю себе сделать несколько поправок. Так, второе слово 1-й строки, скорее всего, следует читать как "порозжей", т.е. порожней, пустой, а не "проезжей", поскольку это нарушает смысл контекста, тем более, что далее в документе (строка 12) оно дано уже в правильной форме; в строке 18 предложение должно начинаться "А еще видны..." (в тексте "В еще витны..."); в строке 20 вместо слова "угол" (2 раза) должно быть "угор[ь]" (по В. И. Далю, место, идущее в гору, пригорок); в строке 21 фразу "а позади в на доба ко оному прикосновенныя", не имеющую смысла, следует читать как "а позади в надолбах") [ЦИАМ, ф. 16, оп. 1, д. 104, л. 1об.]. Думаю, с такими поправками описание плана Татарского кладбища становится более понятным.

К сожалению, за рамками рецензируемого труда остались некоторые детали предшествующей истории кладбища. Они проясняются из рапорта управы благочиния главнокомандующему Москвы П. Д. Еропкину от 15 января 1787 г. Аргументы управы сводились к тому, что, во-первых, хоронить на кладбище после 1771 г. (из-за эпидемии чумы мусульманам выделили кусок за Даниловским кладбищем) запрещено, а, во-вторых, оно окружено владельческими

стр. 190

дворами. Опытный администратор П. Д. Еропкин не стал сразу соглашаться с предложением управы благочиния передать землю Татарского кладбища А. Г. Орлову- Чесменскому, считая, что необходимо прежде выяснить, "где именно отведено татарам для кладбища другое место, дана ли им на оное данная, кем и когда, и согласны ли они с своей стороны на отдачу означенного места" [ ЦИАМ, ф. 16, оп. 1, д. 194. л. 3]. Управа ответила главнокомандующему, что татары, проживающие во второй части города представили известие, в котором были сообщены те самые сведения, которые затем (почти дословно) легли в основу рапорта Еропкина Сенату, опубликованного Д. З. Хайретдиновым (с. 213 - 214, док. N 3). Первоначальный текст дает возможность исправить некоторые несообразности текста документа N 3, приведенного в книге (например, "пасеже чаяния" следует читать как "паче же чаяния" и др.). О Даниловском кладбище было сказано: "А нынешнее Татарское кладбище им отведено за общим Даниловским кладбищем в недалном разстоянии в самое чумное время, а кем имянно отведено, они не упомнют, на коем и ныне умерших татар тела погребают" [ ЦИАМ, ф. 16, оп. 1, д. 104, л. 4-4об.].

Судьба мусульманского кладбища за Калужскими воротами после 1771 г. была предрешена: перечень вельмож, владевших соседними с кладбищем землями, не оставлял общине никаких шансов, настолько влиятельные и богатые это были люди (не "разберись" А. Г. Орлов-Чесменский с кладбищем первым, это мог сделать любой из них). На вопрос, заданный Д. З. Хайретдиновым, каким образом земля Татарского кладбища за Калужскими воротами была передана Орлову-Чесменскому, автор книги отвечает так: "Граф очень часто бывал в Петербурге" (с. 113). Есть и другой ответ, который, правда, не противоречит первому: законы в России все-таки действовали и просто так отнять землю у татар не мог никто. Для этого нужен был их добровольный отказ или согласие на продажу. 1 марта 1787 г. Еропкин рапортовал Сенату о том, что кладбище должно остаться за татарами, так как "данную им (татарам. - И. З.) от присудственного места выпись уничтожить мне невозможно" [ ЦИАМ, ф. 16, оп. 1, д. 104, л. боб.]. В Указе Екатерины II, было сказано, что "сие дело до решения Сената не принадлежит, а следует к разбору в установленных по сим высочайшаго учреждения присудственных местах Московской губернии" [ ЦИАМ, ф. 16, оп. 1, д. 104, л. 7]. Татары решили продать участок, а также окружающий его забор "в столбах", так как в кладбище "яко в праздном месте нужды и надобности они не имеют, ибо вместо того татарской их слободы для кладбища имеется другое место, отведенное за общим Даниловским кладбищем". 7 февраля 1790 г. кладбище "за отрекательством татарским от владения" было отдано Орлову "в вечное потомственное владение". Во избежание возможных недоразумений в будущем 20 февраля 1790 г. главнокомандующий предложил Управе "обязать их (татар. - И. З.) подпискою и в том, чтоб они, добровольно оставя навсегда означенное место, не просили после как о возвращении того, так равномерно и об отдаче взамен того другаго" [ ЦИАМ, ф. 16, оп. 1, д. 104, л. 9об., 10, 14, 15об., 20].

Благодаря книге Д. З. Хайретдинова у нас, наконец, появилось документальное свидетельство, обнаруженное им в опубликованных в 1891 г. переписных книгах Москвы за 1737 - 1745 гг., существования в Москве мечети и мусульманского кладбища уже в 1744 г. (с. 49, 105, 115).

Автор справедливо указывает, что "в религиозно-догматическом плане немногочисленная община (московских мусульман. - И. З.) была достаточно однородна, - абсолютное большинство ее членов принадлежало к суннитской ветви ислама" и лишь в начале XX в. закладываются предпосылки объединения двух ветвей ислама (с. 11). Больше о шиитском меньшинстве Д. З. Хайретдинов в своей книге почти не упоминает, однако это нельзя ставить ему в вину, поскольку вопрос о шиитах в Москве в эпоху Средневековья и Нового времени требует отдельного рассмотрения и привлечения большего количества источников. Многочисленные и влиятельные персидские (шиитские) общины существовали и в других русских городах (например, в Астрахани). Много персов издавна жило и в Москве. По данным на 1888 г., персидское кладбище в городе занимало площадь всего 366 кв. сажен. Это совершенно не сопоставимо с крупными православными кладбищами. Для сравнения: к этому времени татарское (Даниловское) кладбище занимало площадь 3 десятины 172 кв. сажени (т.е. около 3.5 га) [Щепкин, 1890, стб. 539].

Возможно, стоило бы упомянуть в книге и некоторые описания московских мусульман, например, записанный на суахили рассказ уроженца Занзибара Салима бин Абакари о виденных им в 1897 г. в Москве и Петербурге татарах-мусульманах [Салим, 1993, с. 49 - 50, 52 - 53].

Д. З. Хайретдинов написал прекрасную, в целом весьма объективную книгу, целиком заполнив лакуну, имевшуюся в нашей науке об исламе, в московедении, истории России. Безус-

стр. 191

ловное уважение вызывает объем архивных и опубликованных материалов, использованных автором в его работе. Возможно, дальнейшие изыскания помогут открыть новые источники по истории московской исламской общины, например, о рукописной деятельности московских мусульман. Пока ученые оперируют лишь канцелярскими текстами, да редкими маргиналиями на полях ² .

Несколько портят книгу опечатки и неточности. Так, касимовскому хану Сеид-Бурхану впервые предложили креститься в 1636, а не в 1836 г. (с. 96); сборник "По Москве" (1917; репринт - 1991) выходил под редакцией Н. А. Гейнике, а не Тейнике (с. 241). В некоторых изданиях, приведенных в списке источников и литературы, не указаны составители (например: "Сорок Сороков", сост. П. Паламарчук); в заголовках документов N 3 и 5 перепутана датировка (правильная - 1 февраля и 1 апреля соответственно - указана в текстах самих документов на с. 213, 216); названия глав в колонтитулах только в датах соответствуют названиям глав в их заголовках и в содержании книги. Иногда встречаются некорректные формулировки. Например, излишне резко звучит фраза: "Те же, кто поддался давлению государственной идеологии и не сохранил ислама, превратился в советского человека, автоматически перешедшего в разряд русского после образования 15 государств" (курсив автора книги, с. 180). Очевидно, что Д. З. Хайретдинов путает здесь этнические и конфессиональные определения с государственным отождествлением, подтверждая собственную фразу о том, что для него "одним из сложных вопросов было соотношение этнического и конфессионального начал применительно к изучаемой общине" (с. 8 - 9). К сожалению, в книге отсутствуют указатели имен и московских топонимов. Но все эти недостатки не умаляют ценности и значимости исследования Д. З. Хайретдинова.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Древний город Галич Костромской губернии. Собрал и составил С. Сытин. М., 1905 (репринт: Галич, 2002).

Иностранцы о древней Москве. М., 1991.

Ислам в Российской империи. Законодательные акты, описания, статистика. М., 2001.

Олеарий Адам. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1906.

Салим бин Абакари. Мое путешествие в Россию и Сибирь // Азия и Африка сегодня. 1993. N 10.

Щепкин М. П. Общественное хозяйство города Москвы в 1863 - 1887 годах. Историке-статистическое описание. Ч. 1. Вып. II. М., 1890.

Drozd A., Dziekan M.M., Majda Т. Meczety i Cmentarze Tatarow Polsko-Litewskich. Warszawa, 1999 (Katalog Zabytkow Tatarskich. T. II).

Tyszkiewicz i.ZHistorii Tatarow Polskich. 1794 - 1944. Pultusk. 2002.

² См., например, 3-й том турецкого издания "Месневи" Дж. Руми (из собрания ГПИБ), где на с. 269 имеется поэтическая приписка в 7 строк на узбекском языке, написанная в Москве 23 сентября 1913 г. "ташкентским хаджи" по имени Рахматулла-бей- оглы.

Permanent link to this publication: