27 - 29 января 2003 г. на кафедре истории древнего мира исторического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова прошли очередные XIII Сергеевские чтения. Эта научная конференция, объединяющая специалистов по всем отраслям истории древности, посвящена памяти основателя кафедры и зачинателя ее научной школы профессора B. C. Сергеева (1883 - 1941) и проводится каждые два года с 1977 г. В 2003 г. в работе конференции приняли участие более 100 специалистов из вузов, научно- исследовательских центров и музеев более 20 городов России и стран ближнего зарубежья.

С самого начала своей истории в 1970-е годы Сергеевские чтения привлекали большое внимание специалистов по истории, культуре и археологии древнего, а нередко и средневекового Востока. Среди докладчиков на Сергеевских чтениях, проходивших в 1970 - 1990-е гг. можно встретить имена таких крупных исследователей, как В. К. Афанасьева, М. В. Крюков, А. Г. Лундин, Д. Г. Редер, И. А. Стучевский, И. Ш. Шифман и др. Не стали исключением и XIII Сергеевские чтения. Доклады востоковедческой тематики были представлены и обсуждались на пленарном заседании и на заседаниях секции истории древнего Востока. Кроме того, с 1999 г. на Сергеевских чтениях регулярно выступают с докладами специалисты по цивилизациям древнего Нового Света (Мезоамерики). Начиная с основополагающих работ В. И. Гуляева, исследования этих цивилизаций в нашей стране приобрели важный сравнительно-исторический аспект в сопоставлении социально-политических и историко-культурных феноменов Мезоамерики с типологически близкими обществами Старого Света, прежде всего с ранними цивилизациями Востока. Специалисты по истории Мезоамерики стремятся к обмену исследовательским опытом с коллегами, изучающими политическую историю, религию, языки и письменности древнего Востока и поэтому являются частыми гостями на их научных мероприятиях, включая Сергеевские чтения: на нынешней конференции их доклады были заслушаны в рамках отдельной секции. Всего на XIII Сергеевских чтениях прозвучало более 30 докладов востоковедческой и мезоамерикановедческой тематики, представленных специалистами из учебных и научных учреждений Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Киева и Минска.

На пленарном заседании были заслушаны доклады двух ведущих специалистов Института востоковедения РАН - синолога С. И. Кучеры и исследователя древней и раннесредневековой Средней Азии Б. Я. Ставиского. С. И. Кучера в докладе "Институт гадания в древнем Китае" обратился к проблемам изучения такого важнейшего комплекса источников по истории эпохи Шан-Инь, как надписи на гадательных костях. Докладчик охарактеризовал тематику вопросов, задававшихся шанскому оракулу, и показал, что они относились практически ко всем аспектам жизни общества Шань-Инь (как к хозяйственной, так и к социально-политической сфере). Был затронут вопрос об исторических истоках древнекитайской практики гадания и ее значении в системе государственных институтов Китая. Б. Я. Ставиский в докладе "Согдийская цивилизация V-IX вв.: характерные особенности" охарактеризовал место этой цивилизации в ряду ее предшественников и преемников в истории Средней Азии. Он показал, что в отличие от ахеменидской и восточноэллинистической цивилизаций, общество и культура Согда (как и Кушанской державы) сложились непосредственно на среднеазиатской земле - в бассейне Зеравшана и Кашкадарьи. Если предшественники Согда опирались на военно-политическую мощь имперских структур, то само это государство было скорее конгломератом отдельных владений, то враждовавших, то вступавших в конъюнктурные союзы против недавних друзей

стр. 154

или внешних врагов. Несмотря на храбрость согдийских дружин, их немногочисленность вынуждала владетелей Согда признавать себя вассалами внезапно возвысившихся глав степных или горных племен, древнетюркских каганов, Китая и, наконец, Арабского халифата. В то же время цивилизация Согда оказывала ощутимое воздействие на своих соседей (в том числе весьма отдаленных) через посредство согдийской диаспоры: так, в IV в. колония согдийских купцов около 1000 человек появляется близ Дуньхуана (согд. Друан), а в VIII-IX вв. согдийцы (не только купцы, но и земледельцы, ремесленники, мастера искусств, буддийские и иные миссионеры и даже политические авантюристы) распространяются по всей Евразии, от Западной Европы до Кореи и Японии.

В секции истории Мезоамерики состоялось всего одно заседание (председатели - Д. Д. Беляев и И. А. Ладынин). В докладах были затронуты разные проблемы истории и культуры древних майя I - начала II тыс. н.э. Интерпретации археологических памятников майя в историко-географическом контексте был посвящен доклад А. В. Сафронова (МГУ) "Проблема локализации монументов майя неизвестного происхождения (на примере памятников из Верхней Усумасинты)". Было показано, что содержание некоторых иероглифических текстов из района верхнего течения р. Усумасинты (территория Гватемалы и Мексики к юго-западу от полуострова Юкатан - одна из важнейших зон развития цивилизации майя) позволяет приблизительно установить конкретное место их происхождения (тот или иной город- государство). Тем самым эти надписи становятся весьма ценным источником для реконструкции политической географии данного региона, что чрезвычайно важно, поскольку он слабо изучен с точки зрения археологии. А. В. Сафронов привел конкретные примеры того, каким образом содержание данных надписей укладывается в общий контекст истории региона Верхней Усумасинты.

Два доклада были посвящены интерпретации сюжетов и образов майянской мифологии. В докладе ""Триада Паленке" в текстах VII, XVI и XX вв." Е. А. Красулин (Белорусский гос. ун-т, Минск) рассмотрел образы трех верховных божеств царства Бакаль и указал на их упоминания в иероглифических текстах из городища Паленке. По его предположению, традиция упоминания в письменных источниках мифологических персонажей "Триады Паленке" сохранилась и в позднее время, в частности в XVI в. в эпосе "Пополь-Вух" и в мифе майя "О боге, солнце и луне", записанном фольклористами уже в XX в. На основе прослеженных параллелей между тремя источниками докладчик попытался определить функции богов "Триады". А. В. Па-кин (Ин-т Африки РАН) в докладе "Заговор Хунак-Кееля: реформа в зеркале мифа" провел анализ мифологической традиции майя, записанной в книгах XVI в. "Чилам-Балам". Миф о падении города-государства Чичен-Ицы, заговоре Хунак-Кееля и возвышении Майапана ранее интерпретировался как описание реальных исторических события XII-XIII вв. на Северном Юкатане. Докладчик сравнил содержание мифа с данными археологии и пришел к выводу, что данный миф представлял собой фикцию, созданную в политических интересах одного из правителей майя из рода Шиу в конце XV в. Мифическая фигура Хунак-Кееля была основана на образе последнего правителя Чичен-Ицы X в., а "заговор" в реальности представлял собой деятельность правителя по строительству поздних архитектурных комплексов так называемого "тольтекского" стиля в Чичен-Ице.

Еще два доклада были посвящены проблемам языка и письменности древних майя. Вопросы майянской палеографии были затронуты в докладе А. И. Давлетшина (РГГУ) ""Состояние устойчивости/неустойчивости" как фактор и важная характеристика эволюции написаний в письменности майя (на примере знаков рук)". Автор охарактеризовал проблему изучения палеографии древних майя и достижения, сделанные в этой области, особенно испанским исследователем А. Лакаденой, выделившим закономерности в изменениях написания иероглифических знаков. На основе анализа изменений в написании отдельных категорий знаков (в данном случае - так называемых знаков рук) была намечена общая схема эволюции майянской иероглифики и показаны ее временные и региональные особенности. Определению значения вновь открытого глагола и анализу примеров его употребления в текстах древних майя был посвящен доклад Д. Д. Беляева (РГГУ) "Глагол "возвращаться" в иероглифических надписях майя". В некоторых иероглифических текстах из бассейна Усумасинты, Копана и Киригуа употребляется глагол, который, по мнению Д. Д. Беляева, имеет отношение к перемещению в пространстве.

В работе секции и обсуждении заслушанных на ней докладов активное и заинтересованное участие приняли специалисты по истории древнего Востока, что может послужить дополни-

стр. 155

тельным доказательством стадиальной близости ранних обществ Старого и Нового Света и общности используемых при их изучении исследовательских методик.

Работа секции истории древнего Востока проходила в двух подсекциях - истории древнего Египта и истории древней Азии. В докладах, обсуждавшихся на двух заседаниях подсекции истории древнего Египта (председатели - О. В. Томашевич, М. А. Чегодаев), было затронуто несколько крупных блоков египтологических проблем.

Различным аспектам социально-политических институтов и общественной жизни древнего Египта были посвящены четыре доклада.

Доклад А. Е. Демидчика (Новосибирский гос. пед. ун-т) "Первый золотой век взяточничества" касался этой негативной черты древнеегипетского общества I Переходного периода. Как показали в своих исследованиях Т. М. Шехаб эд-Дин и О. Д. Берлев, обычай наследования должностных имуществ побуждал чиновников Старого царства заботиться не столько о бесконечном обогащении, сколько о сохранении занимаемой должности и о карьерном росте. Упоминания о взяточничестве в текстах того времени отсутствуют. "Золотой век" взяточничества наступил при VII-XI династиях, когда государственный аппарат заполнили люди "худородные", вынужденные лично закладывать основы своего благосостояния. В условиях политической нестабильности уже не карьера, но собственное богатство казалось наилучшей гарантией благополучия, а бесконтрольность открывала широкие возможности для мздоимства. Сложился даже обычай оправдывать взяточничество скудостью должностного обеспечения чиновников, и царю рекомендовали ревностнее заботится о благосостоянии служащих, чтобы отвратить их от этого зла. Масштабы мздоимства стали сокращаться, вероятно, лишь в царствования Сенусерта I.

А. Н. Темерев (Ин-т научной информации по общественным наукам РАН, Москва) в докладе "Женщина - инициатор заключения брачного договора в Позднем Египте" показал, что, в зависимости от участников составления брачного соглашения, ранние демотические договоры можно подразделить на три группы: А (жених-отец/опекун невесты); Б (жених-невеста); В (жених- невеста, причем именно последняя давала согласие на брак, т.е. выступала инициатором соглашения). Проанализировав ряд брачных соглашений, относящихся к группе В (P. Saqqara H-5-DP 486[3546], P. Berlin 3078, P. Libbey), докладчик сделал вывод, что они заключались на протяжении конца VI - середины IV в. до н.э. в интересах женщин, которые сами отстаивали свои имущественные права, ибо являлись домоправительницами.

М. В. Курочкин (Самарский гос. пед. ун-т) в докладе "К вопросу о соотношении должностей и званий в структуре пехотных и колесничных частей в египетской полевой армии Нового царства" уделил внимание обозначению критериев различия между случаями употребления в источниках таких терминов, как са, педжет, меша, в военном значении (в связи с командованием соответствующими воинскими частями определенной численности) и случаями их использования в менее конкретном (в том числе невоенном) значении. Он отметил соответствие между некоторыми воинскими званиями (чаи серит, хери педжет, мер меша) и должностями командиров подразделений пехотных войск определенного уровня (са, педжет, войско бога [такого-то]); им была реконструирована иерархия воинских должностей и соответствовавших им званий для колесничных войск Египта Нового царства (в частности, высказана гипотеза о соответствии подразделений иху - "конюшен" - по численности и по месту в структуре войск подразделению са в пехоте); наконец, был сформулирован тезис о делении всей иерархии офицеров полевых войск Египта Нового царства на три уровня: аа (букв, "наибольшие" - младшие командиры, часто не отделяемые в источниках от солдат), хери ("стоящие над..." - среднее офицерство) и "говорящие от имени" (высшие управленцы с широким кругом военно-административных полномочий и навыков управления).

О. А. Камнев (МГУ) в докладе "На пути к знаниям, или о характере и целях древнеегипетской педагогики" высказал мнение о "дуализме" египетской педагогики, нацеленной на то, чтобы, с одной стороны, практически подготовить учащегося к достижению жизненного успеха, а с другой - привить ему моральные нормы, связанные с религиозными представлениями. Соответственно этим целям он выделил два этапа в египетском школьном образовании и несколько типов - в произведениях жанра поучений. Можно проследить некоторые параллели между египетским и классическим греческим образованием (в его двух основных - спартанском и афинском - вариантах).

Памятникам материальной культуры и искусства древнего Египта было посвящено три доклада.

стр. 156

Н. А. Померанцева (Моск. гос. ин-т им. В. И. Сурикова) в докладе "Гизехские или "резервные" головы: кто они?" рассмотрела одно из самых загадочных явлений египетского искусства -"резервные" головы. Они в основном были обнаружены в некрополе Гизы и в большинстве своем датируются временем IV династии; материал исполнения этих памятников - турский известняк с гипсовой обмазкой. По-видимому, они служили дарами фараона членам его семьи и приближенным. В основе своей гизехские головы портретны; степень выражения портретности в них различна. Портретную основу статуй египтяне определяли как изображение, сделанное "согласно жизни". Возникает вопрос о корректности употребления применительно к гизехским головам термина "резервные" (его двояком - конкретном или символическом - понимании). Ни одного случая "замены" головы мумии на "резервную" обнаружено не было: исходя из этого, "замену" можно понимать символически. Н. А. Померанцева предположила, что гизехские головы могли играть роль "культурных моделей" во время работы мастера над оформлением гробницы, что подтверждает сравнение головы Нофера с рельефом из его масштабы. После завершения оформления гробницы голова могла быть помещена в погребальную камеру, что и побудило ряд ученых (в том числе С. Олдреда) рассматривать гизехские головы как резервные. Еще один момент, требующий рассмотрения, - это различная степень завершенности голов: у всех них отсутствует раскраска, у многих - и уши. Ритуальное назначение статуй, по представлениям египтян, состоит в том, чтобы вмещать в себя "двойника"- ка после обряда "отверзания уст и очей"; однако гизехские головы используются отдельно и не являются частью статуарных композиций, о чем говорит гладкий срез на линии шеи.

С. Е. Малых (ИВ РАН) в докладе "Керамика Восточного плато некрополя Гизы из раскопок Российской археологической экспедиции в Египте в 2002 г." охарактеризовала основные находки керамики последнего полевого сезона. Сброс керамики начала V - первой половины VI династии, обнаруженный за стеной поминальной часовни из сырцового кирпича, вероятнее всего, представлял собой посуду, использованную в отправлении поминального культа в течение этого периода и затем выброшенную в единственно возможном месте.

Доклад О. В. Томашевич (МГУ) "Древнеегипетские фигурки "конкубинок": "за" и "против"" содержал анализ интерпретаций найденных в долине Нила женских статуэток и их классификацию. В историографии отмечается, что они могли использоваться в религиозных культах или магической практике, но в то же время похожи на игрушки. Интересно, что больше шансов считаться куклами имеют статуэтки, найденные при раскопках поселений (например, Кахуна). Я. Шоу и П. Нихолсон предполагают, что оба назначения могут совмещаться: некоторые фигурки являлись одновременно игрушками для девочек и амулетами для обеспечения фертильности на том свете. По мнению докладчика, М. Э. Матье справедливо называла их "женские магические статуэтки", но главным их предназначением было не плодородие, а сохранение привлекательности для противоположного пола как на этом, так и на том свете (das ewig weibliche). Об этом свидетельствует иконография фигурок и места их находок - женские погребения.

Авторы еще двух докладов обратились к феноменам египетской религии, а именно к их теоретическому осмыслению и к поиску их отражения в сознании чужой по отношению к древнему Египту позднеантичной культуры.

В докладе М. А. Чегодаева (ИВ РАН) "Зачем Исиде коровьи рога" хорошо известное явление "синкретизма" древнеегипетских божеств рассматривалось с позиции психолингвистики, как феномен мифологического мышления. На основе такого подхода вполне закономерны следующие заключения: 1) за феноменом объединения божественных имен стоит механизм "синтаксиса" мышления, оперирующего тропами и подчиняющегося синтаксическим законам, в данном случае - египетского языка; 2) сопоставляться могут самые разные имена и эпитеты, в том числе и сами могущие быть продуктом предварительного "тропического" осмысления. В результате формируются образы не столько "синкретических" богов, сколько второстепенных персонажей, служащих маркерами различных мифологических повествований, "свернутые мифологемы", т.е. имена, являющие собой квинтэссенцию мифологемы (вроде Хора-Мехенти-ен-ирти - "Хора-без-глаз-на- его-челе", чье имя является свернутой мифологемой потери и обретения Хором своего ока). Такие компоненты, как Мехенти-ен-ирти, видимо, исполняют в "тропическом" мышлении функции дискурсных ссылок, отсылая нас не столько к персонажу, сколько к соответствующей мифологеме.

стр. 157

В докладе О. А. Васильевой (МГУ) "Исида и Осирис в трактате "Корэ Косму": герметическая ареталогия" был проанализирован отрывок из позднего герметического трактата "Дева мира" (IV в. н.э.). По форме этот отрывок сходен с греко-римскими ареталогиями - гимнами в честь божества. В данном источнике обнаруживаются параллели не только с греческими ареталогиями, но и со сведениями об Исиде и Осирисе греческих авторов Диодора и Плутарха, а отчасти и с египетской традицией; в тексте заметно сильное влияние теургического неоплатонизма школы Ямвлиха, а также позднеантичного митраизма. В трактате "Корэ Косму" просматривается представление о том, что все достижения цивилизации (в том числе религиозные обряды и погребальный ритуал) были открыты в древности Гермесом Трисмегистом, а затем переданы им как "откровение" "эманациям" верховного божества - Исиде и Осирису. Их миссия состояла в том, чтобы передать человечеству наиболее полезную часть "тайного знания", зафиксированного на "стелах Гермеса" (ср, как с мотивом "священной книги" Тота в египетском цикле о Сатни-Хэмуасе, так и с упоминаниями "книг Гермеса" в позднеантичное время, например у Ямвлиха).

Два доклада были посвящены некоторым аспектам взаимодействия между древним Египтом и другими государствами и народами переднеазиатского ареала.

Доклад И. А. Ладынина (МГУ) ""Начальник уабов Сохмет" Сематауитефнахт - "коллаборационист" или "жертва депортации"?" был посвящен сведениям так называемой Неаполитанской стелы конца IV в. до н.э. (Urk. II. 1-6). Докладчик привел аргументы против устоявшегося мнения о том, что этот вельможа оказался в эпоху второго персидского владычества (в промежуток между персидским завоеванием Египта при Артаксерксе III в 343 г. до н.э. и установлением в Египте власти Александра Македонского в 332 г.) при дворе Великого царя и, может быть, участвовал в войне против Александра по собственной воле, в силу своей проперсидской ориентации. Возможно, Сематауитефнахт вместе едва ли не со всей корпорацией "уабов Сохмет" попал за пределы Египта (где, собственно, и стал главой этих жрецов) в результате осуществленной персами депортации. Цель этой депортации становится ясной в свете общих для древнего Востока представлений о божестве: богиня Сохмет мыслилась египтянами как персонификация сокрушительной силы эпидемий, а ее жрецы - как посредники в общении с этой грозной личной силой, служащие для того, чтобы отвратить угрозу с ее стороны для Египта (этот религиозный аспект переплетался с чисто практической врачебной квалификацией "уабов Сохмет"). Соответственно, их депортация из Египта лишала страну возможности "договориться" с Сохмет и оставляла ее беззащитной перед болезнями, т.е. ослабляла ее в интересах персов.

В. П. Билозор и Н. А. Тарасенко (оба - Ин-т востоковедения Национальной академии наук Украины, Киев) в докладе "Древнеегипетские мотивы скифского ювелирного украшения" предприняли попытку найти адекватное археологическое отражение египетско-скифских контактов и тем самым дать реальное подтверждение сведениям Геродота (I. 103 - 105) о военном противостоянии скифов и Египта при Псамметихе I в период 28- летнего скифского владычества в Азии. С этой целью был предпринят анализ находки, сделанной в 1991 г. в ходе раскопок скифского кургана Соболева Могила в районе древних порогов Днепра и современного участка его течения между Днепропетровском и Запорожьем. Эта находка - золотая пластина, на которой изображено птицеподобное божество, держащее в обеих руках (крылатых?) змей. По мнению докладчиков, этот образ восходит к древневосточному прототипу, каковым можно считать египетские магические стелы типа "сиппи Хора" (наиболее примечательным их образцом является знаменитая "Стела Меттерниха"). Все памятники объединяет изображение на лицевой стороне стел Хора-младенца (Харпократа) с локоном юности на голове, стоящего на крокодилах и сжимающего в обеих руках по одной или несколько змей. Как предположили докладчики, этот иконографический тип был привнесен в южнорусские степи скифами, вернувшимися, согласно сообщениям античных авторов, из Передней Азии после периода их владычества в регионе (т.е. в конце VII - начале VI вв. до н.э.) Построения данного доклада были встречены серьезными контраргументами, однако сама его ориентация на расширение наших знаний о контактах Египта и Передней Азии, включая ее периферию, вызвала одобрение.

Проблематика докладов, обсуждавшихся на двух заседаниях подсекции древней Азии (председатели - В. В. Емельянов и С. С. Соловьева, Т. М. Кузнецова и С. И. Кучера), была весьма разнообразна: в нескольких докладах их авторы обращались к собственно "азиатским" сюжетам лишь в связи с экономическими и культурными контактами стран Переднего Востока с

стр. 158

регионами Средиземноморья. Три доклада были посвящены проблемам мировоззрения и религии древних народов Переднего Востока и его евразийской периферии.

Среди них наиболее обширным и масштабным по постановке проблемы был доклад В. В. Емельянова (СПбГУ) "Предварительные итоги изучения шумерской категории ME (1998 - 2002 гг.)", посвященный важнейшей категории архаического мировоззрения Месопотамии. Анализ случаев употребления термина ME в шумерских текстах III - начала II тыс. до н.э. и его соответствий в силлабариях II-I тыс. до н.э. позволяет прийти к следующим выводам. Аккадские эквиваленты шумерского ME, представленные в силлабариях, дают возможность определить общий смысл этой полисемантичной категории как "воля к бытию, потенциал самораскрытия вещи, ее самовыражения, переход из аморфности в состояние оформленности". Основные значения ME в шумерских текстах показывают, что этот термин выражает характеристику, которой данный предмет отличается от всех других, то, что придает ему определенный статус, обеспечивает его нормальное функционирование и обуславливает его устройство. Слово ME не является частотным в старошумерских надписях, встречаясь в них всего лишь дважды и на достаточно позднем этапе (в том числе в надписи Лугальзаггеси, т.е. в XXIV в. до н.э.; ранее оно встречается в некоторых текстах из Фары и Абу-Салябиха только в шифрованном виде - очевидно, ввиду сакральности выражаемого им понятия). Достаточно редко оно и в надписях Саргонидов (конец XXIV-XXIII в. до н.э.), что, несомненно, свидетельствует о небольшой ангажированности этой категории в идеологии семитов.

Активное внедрение ME в письменность начинается только при Гудеа (XXII в. до н.э.): так, идея ME, существовавшая в промысле Нингирсу и воплощенная Гудеа в воздвигнутом им храме, является основной для цилиндровой поэмы- гимна этого правителя. На статуях Гудеа слово ME встречается только один раз; оно не переходит в надписи его преемников и не встречается у его предшественников. В эпоху III династии Ура слово ME также встречается довольно редко в царских надписях и часто - в поэмах-гимнах, прославляющих обожествленных царей. Наибольшая частотность существительного ME характерна для текстов, записанных в начале II тыс. до н.э.: в гимнах богам, храмам и обожествленным царям Шумера, в плачах по разрушенным городам. В цикле сказаний о Гильгамеше ME почти не упоминается, напротив, в эпосе об Энмеркаре и владыке Аратты ME упоминается больше 15 раз. В то же время мы практически не встретим этой категории в любовных песнях цикла "Инанна- Думузи", в заговорах и в письмах. Как видно из проведенного анализа, категория ME попадает на письмо преимущественно только в одной ситуации - когда нужно в панегирической форме отразить успехи царской власти или власти энси; кроме того, ME воспевается как принадлежность храма или бога- хозяина храма, т.е, как ценности места сего. Упоминание ME - это в большинстве случаев риторический оборот, обращенный к людям как средство убедить их в истинности существующего порядка.

В контексте идеологии царской власти ME оказываются доступны только праведному царю, который воплощает их, однако не может ими владеть и управлять. Совершенно не случайно упоминание их отсутствует в большинстве песен о Гильгамеше: он обладает священным сиянием меламму, но ME ему не даны, поскольку он нарушает существующий порядок и становится царем незаконно, без утверждения своей кандидатуры всем народным собранием и без подтверждения своего статуса в Ниппуре. "Праведный пастырь" Гудеа заставляет сиять ME храма Энинну, но сам не может обладать ими; аналогичным образом ME оказываются в отдалении от царей Ура, которые, даже будучи богами, могут распоряжаться делами храмов, но не их ME (впрочем, в гимнах как будто упоминаются личные ME Шульги, но это тема отдельного исследования). Наконец, имеющиеся данные о ME позволяют поставить вопрос о сакральном хронотопе этого понятия. В большинстве гимнов-нарративов эта категория фигурирует в контексте весеннего календарного ритуала. Уничтожение или похищение ME датируется периодом потопа (конец зимы), а их новое обретение приходится на время разлива рек, что соответствует марту-апрелю григорианского календаря.

В докладе "Светский комментарий к книге пророка Ионы" С. С. Соловьева (МГУ) рассмотрела две фазы жизни библейского пророка: первую - реальную, в которой он оказывается приближенным царя Израиля Иеровоама II (первая половина VIII в. до н.э.), и вторую - легендарную, когда после невероятных приключений он оказывается в Ниневии и пророчествует о ее скорой гибели. Докладчик, разделяя мнение большинства исследователей о поздней датировке книги Ионы и ее принадлежности безвестному автору, тем не менее предположила, что

стр. 159

ее первооснову составляет либо подлинная книга самого пророка, либо не дошедшие до нас "летописи царей израилевых" (4 Цар. 14: 28).

М. Д. Дерио (МГУ) в докладе "Символика одного из эпизодов скифского эпоса (война с потомками слепых рабов)" отметила, что в реконструкции скифского эпоса, частично известного по произведениям античных авторов, большую роль играют символы как универсальные коды мифопоэтической традиции. Представив их в виде системы, мы систематизируем и закодированную посредством их информацию, т.е. скифские мифы, эпические предания, легенды. Одним из таких эпизодов, известным в нескольких вариациях, является война скифов после их возвращения из Азии с потомками собственных ослепленных рабов. Анализ символики этого эпизода в параллели с другими компонентами скифского эпоса приводит к выводу, что содержащаяся в нем информация является в рамках скифской эпической традиции частью сюжета, включающего космогонический миф и предание о скифо-персидской войне.

Три доклада, основанные как на археологических памятниках, так и на письменных источниках, были посвящены вопросам архитектуры и градостроительства далеких один от другого регионов древнего Востока - Месопотамии и Китая.

Интересную терминологическую и искусствоведческую проблему затронул доклад Г. Ю. Колгановой (ИВ РАН) ""Бит-хилани" новоассирийских источников". По ее мнению, исследователи еще не дали ответа на вопрос, скрывается ли за этим термином, известным по анналам ассирийских царей с середины VIII в. до н.э., строго регламентированная архитектурная формула или ряд декоративных элементов, заимствованных извне (как и сам термин "хилани"). Ассирийские письменные свидетельства показывают, что источником заимствования ассирийцами и данного термина, и выражаемого им архитектурного феномена следует считать Северную Сирию. В то же время докладчик, вслед за Г. Франкфортом, высказала предположение, что в Сирии этот феномен, в свою очередь, был воспринят, вероятно, из хеттской традиции. Анализ архитектурных источников позволяет утверждать, что самостоятельные постройки типа "бит-хилани" ограничиваются территорией Северной Сирии; в Ассирии они являются строго частью дворцово-культового комплекса. В новоассирийских текстах термин "бит-хилани" обозначает прежде всего набор декоративных элементов (с колоннами в качестве основного маркера), акцентирующих вход в здание, а не принципиально отличную формулу самого здания.

В докладе М. Е. Кузнецовой-Фетисовой (ИВ РАН) "Археология Инь- сюй (развалины иньской столицы)" была сделана попытка проследить развитие археологии в Китае на примере конкретного городища, предствляющего собой руины столицы объединения Шан-Инь (XVI-XI вв. до н.э.). Докладчик проследила предпосылки к археологическому изучению этого памятника древнейшего китайского градостроительства - наблюдения китайских историков начала XX в. над письменными свидетельствами об эпохе Инь и, в особенности, открытие знаменитого эпиграфического комплекса гадательных костей. Собственно раскопки Инь-сюй начались в 1928 г. и продолжаются по сегодняшний день. Их материалы блестяще подтвердили историчность существования династии Инь и показали высокий уровень развития китайского общества в ее эпоху.

Доклад С. В. Дмитриева (ИВ РАН) "Древнекитайская градостроительная теория по данным "Као гун цзи"" был посвящен представлениям об идеальной столице, которые были выражены в трактате, вошедшем в одну из основных книг конфуцианского Тринадцатикнижия "Чжоу ли" ("Чжоуские ритуалы"). Ввиду почти религиозного авторитета этого трактата, заданная в нем модель служила образцом не только для ханьских, но и для позднейших градостроителей, вплоть до начала XX в. (хотя, конечно, рекомендации "Као гун цзи" вряд ли исполнялись буквально).

Два доклада были посвящены различным аспектам исторических и культурных связей между регионами Переднего Востока и Средиземноморья, прежде всего эгейского мира.

Н. Б. Янковская (СПбФИВ РАН) в докладе "Крит - культурный и социально-экономический центр Средиземноморья" рассказала об уникальной судьбе этого острова, ставшего местом слияния культурных традиций Восточного Средиземноморья, Малой Азии и Египта, зарождения и развития греческой культуры, а также ее дальнейшего взаимодействия с наследием Востока. Докладчик проследила все этапы существования специфического культурного ареала с центром на Крите и рассмотрела особенности лингвистического, религиозного, мифологического и социокультурного влияния разных регионов на менталитет критян. Были также исследованы внешнеторговые связи Крита в переднеазиатском ареале, активизировав-

стр. 160

шиеся с III тыс. до н.э. По мнению докладчика, инициатива в торговых контактах Передней Азии с Критом во многом принадлежала семитским племенам амореев и хетто-лувийскому населению Малой Азии. Именно торговые контакты стали основой для последующих процессов культурного взаимодействия Средиземноморья и Востока.

Н. М. Никулина (МГУ) в докладе "Основные этапы в развитии минойской живописи" постаралась показать как на историческом, так и на художественном материале, что эгейский мир является самостоятельной цивилизацией Средиземноморья. При всем своеобразии основных составляющих его художественной культуры, связанных с разными территориальными традициями (минойский Крит и ахейская Греция), эгейское искусство в целом едино по своим конструктивным и изобразительным принципам и технике. Культура эгейского мира прекрасно вписывается в художественный контекст II тыс. до н.э., соотносится с культурами древней Сирии, Палестины, Финикии, Анатолии, Египта (что наблюдалось уже на раннем, доцивилизационном этапе). Опосредованная (через ахейское наследие) связь эгейской культуры с позднейшей собственно греческой не делает ее частью древнегреческой цивилизации. Эгейская цивилизация занимает свое особое место в древнем мире и реально находится в кругу цивилизаций древнего Востока II тыс. до н.э.

Четыре доклада были посвящены проблемам экономики, политической и военной истории и хронологии Переднего Востока во II-I тыс. до н.э.

А. Д. Никитина (МГУ) в докладе "Экономическая политика Аморейской династии и трансформация типа торговых отношений в Месопотамии" обратилась к материалу документальных источников по вавилонской оптовой торговле времени царя Хаммурапи и его преемников, Законов Хаммурапи и указов о "справедливости" царя Аммицадуки. На основании этих текстов докладчиком были выявлены два последовательно сменивших один другой типа торговых операций. Первый из них возник в результате деятельности Хаммурапи (1792 - 1750 гг. до н.э.) по укреплению царской власти, и характеризовался переводом купцов, занятых международной торговлей, в категорию царских торговых агентов или царских людей. Остальные купцы действовали на внутреннем рынке; при этом и при внешне-, и при внутреннеторговых операциях купцы были обязаны закупать товары по установленным государством, убыточным для них ценам. В середине XVII в. до н.э. при ухудшении внешнеполитической конъюнктуры царь Аммицадука позволил купцам закупать товар по рыночным ценам, что привело к значительному оживлению внутренней и внешней торговли. Результатом этого стало создание иного, более выгодного варианта проведения внешнеторговых операций, аналогичного ашшурскому типу торговли, использовавшемуся в рамках системы торговых колоний в Малой Азии первой трети - середины XIX в. до н.э.

Б. Е. Александров (МГУ) в докладе "Государственность верхнемесопотамских хурритов во второй половине XIII в. до н.э." проследил политическое развитие заселенных хурритами территорий бассейна рек Хабур, Балих, Верхнего Евфрата после их завоевания Ассирией (конец 60-х гг. XIII в. до н.э.). Он отметил, что вслед за этим верхнемесопотамским хурритам удалось освободиться от внешней зависимости дважды: в конце царствования Салманасара I (1263 - 1234 гг. до н.э.), когда хурритская государственность была возрождена правителем Адал Тешшубом, и во время дезинтеграции Хеттской державы в 80-е гг. XII в. до н.э., незадолго до этого вернувшей себе контроль над частью Верхней Месопотамии.

В докладе А. А. Немировского (ИВИ РАН) "Проблемы ближневосточной хронологии Позднебронзового века и их отражение в преподавании в высшей школе" были охарактеризованы основные хронологические схемы для Египта Нового царства, касситского Вавилона, Ассирии XIV-XII вв. до н.э. и Малой Азии этого же времени. Было показано, что данные схемы по отдельным регионам и их сведение в систему, единую для Ближнего Востока в целом, позволяют достичь высокой точности в датировке событий II тыс. до н.э.; при этом главной проблемой, встающей перед исследователем, станет мотивированный выбор той или иной хронологической схемы. Докладчик отметил уязвимость наиболее авторитетной сейчас в западной литературе "короткой хронологии" и привел серьезные доводы в пользу "средней". По его мнению, игнорирование данной проблематики отечественными исследователями приводит к моральному старению хронологических сведений или разнобою во многих научных и учебных изданиях.

Д. В. Мазарчук (Минск) в докладе "Гвардейские подразделения армии Ахеменидов" рассмотрел такие источники по комплектации гвардии Ахеменидов, как описание выезда армии

стр. 161

Ксеркса из Сард у Геродота (VII. 40 - 41) и описание выезда Дария III у Курция Руфа (III. 3. 8 - 25). В результате исследований он предположил, что гвардия Ахеменидов четко делилась на два корпуса: непосредственные телохранители царя (тысяча - знать и родственники, тысяча -отборные копьеносцы) и "дальняя стража", состоявшая из пехотного ("бессмертные") и конного корпусов, каждый - численностью в 10 тыс. человек. Судя по всему, конный корпус, как и пеший, также не менял своей численности. Если ближняя гвардия в боях непосредственно не участвовала, занимаясь охраной царя, то "бессмертные" участвовали в боях (например, при Фермопилах). Они представляли собой элитные части, отобранные из всего войска.

Единственный доклад, посвященный истории ранней Японии, - "Царь Бурэцу: разоблачение клеветнического мифа" - был сделан В. А. Рубелем (Киевский национальный университет им. Т. Шевченко). Согласно исторической традиции, царь Бурэцу (498 - 506) был одним из наихудших правителей в истории "Страны Восходящего Солнца", наделенным всеми возможными пороками. Первоисточником такой негативной оценки являются данные древнеяпонской хроники VIII в. "Нихон секи" ("Записанные анналы Японии"); со временем некритически воспринятые летописные свидетельства перекочевали в труды средневековых японских историков (Дзиэн (1155 - 1225), Китабатакэ Тикафуса (1293 - 1334) и др.) и стали восприниматься как непререкаемая истина. В то же время в тех же самых источниках встречаются и положительные суждения о Бурэцу, которые крайне плохо сочетаются с преобладающей его оценкой. Следует учесть, что к концу V в. в Японии сложилась система двоевластия, при которой цари обладали сакральным статусом и ограниченными представительскими функциями, а реальной властью владел сильнейший аристократический род (накануне коронации Бурэцу - клан Хэгури). Его глава Хэгури Матори отнесся отрицательно к провозглашению Бурэцу окими ("царем") в 498 г. В такой ситуации за 10-летнего царя "заступился" глава другого аристократического клана Отомо Канамура, рассчитывавший, что Бурэцу станет его политической марионеткой на троне. Однако, вопреки ожиданиям, Бурэцу проявил себя как способный и самостоятельный правитель, в результате чего он, по-видимому, и был убит представителями клана Отомо. Учитывая, что под контролем этой группировки писались все официальные документы начала VI в., а хронисты VIII в. воспроизвели в "Нихон секи" именно официальный взгляд на события, легенду о "наихудшем императоре японской истории", смерть которого была "карой богов", легко объяснить стремлением Отомо оправдаться в цареубийстве.

Заслушанные на заседаниях секций истории Мезоамерики и истории древнего Востока (в подсекциях истории древнего Египта и истории древней Азии) доклады были встречены участниками и гостями конференции с интересом; многие из них вызвали оживленную дискуссию.

На заключительном пленарном заседании руководители секций И. А. Ладынин, С. С. Соловьева, О. В. Томашевич подвели краткие итоги работы чтений. Было высказано мнение о научной новизне представленных докладов, актуальности постановки проблем во многих из них, целесообразности обмена исследовательским опытом между специалистами по ранним цивилизациям Старого и Нового Света. Организаторы конференции высказали уверенность, что встречи коллег - исследователей цивилизаций древнего Востока и Мезоамерики в рамках двухгодичных Сергеевских чтений будут иметь продолжение.

Permanent link to this publication: