Одно из направлений современного отечественного востоковедения - кочевниковедение в настоящее время претерпевает значительное теоретическое осмысление, что связано во многом с методологическими поисками, необходимостью систематизации накопившегося материала и дискуссионными вопросами об их роли и месте во всемирно-историческом процессе. Определение наиболее эффективных теоретико-методологических подходов к проблеме номадизма - задача, решению которой посвящен целый ряд общетеоретических работ. Их авторы предлагают различные трактовки исторического процесса: стадиальные, цивилизационные, мир-системные. В связи с этим требует обстоятельной разработки и проблема интерпретации номадизма в контексте всемирной истории, а также проблема типологии обществ номадов.

Среди работ, отвечающих теоретико-методологическим принципам стадиального подхода (теории линейного и многолинейного общественного эволюционизма), можно выделить труды Г. Е. Маркова, С. А. Плетневой, А. И. Першица, Г. А. Фёдорова-Давыдова и др. В рамках их подхода была создана концепция номадного способа производства, которая, с одной стороны, показала ограниченность претензий на универсализм теорий, выработанных лишь на оседло-земледельческом материале, а с другой - доказывала эволюционную линейность всего общественно-исторического развития. Особенностью данного подхода является неизбежный приход к вопросу о внутренних источниках саморазвития общества номадов, в частности к проблеме становления у них государственности (С. А. Васютин, С. Г. Кляшторный, Е. И. Кычанов, Н. Н. Крадин, Т. Д. Скрынникова, В. В. Трепавлов и др.).

Цивилизационный подход стал широко использоваться в работах отечественных кочевниковедов после отхода от долгое время господствовавшего в общественных науках исторического материализма. К таковым можно отнести труды Л. Н. Гумилева, А. И. Мартынова, Н. Э. Масанова, И. С. Урбанаевой.

Первые попытки применения в СССР цивилизационного подхода в исследованиях истории кочевничества евразийских степей были связаны с работами Л. Н. Гумилева.

Научное наследие Л. Н. Гумилева в области кочевниковедения хронологически объемлет довольно протяженный период истории Центральной Азии, что позволяло автору создавать труды теоретико-обобщающего характера, вошедшие в связанный воедино цикл, условно названный "Степная трилогия". В этот цикл вошли его книги: "Хунну" (М., 1960), ее логическое продолжение "Хунны в Китае" (М., 1974), "Древние тюрки" (М., 1967) и "Поиски вымышленного царства" (М., 1970). Кроме того, взгляды ученого на развитие кочевых народов изложены в книгах "Открытие Хазарии" (М., 1966), "Древняя Русь и Великая степь" (М., 1989), "Тысячелетие вокруг Каспия" (Баку, 1991) и в его многочисленных статьях.

стр. 121
Своеобразный путь исторического развития кочевых обществ представляет довольно сложную проблему для интерпретации движущих сил, внутренних источников развития, обусловленности истории номадов в контексте всемирно-исторического развития. Такая форма производящего хозяйства, как экстенсивное скотоводство, определила принципиальное отличие развития кочевников и оседло-земледельческих цивилизаций. Построение объяснительной модели требует учета не только противоречий социально-экономического развития кочевого общества, но и влияния на него внешних факторов: соседства с оседло-городскими цивилизациями, изменения природно-географических условий. Именно последнее стало отправным моментом в понимании Л. Н. Гумилевым решающих факторов исторических судеб и процессов у кочевых сообществ Центральной Азии, поскольку экстенсивное кочевое скотоводство в значительной мере зависимо от изменений природно-географических условий, определяя колебательный ритм экономического базиса номадов.

Как известно, становление скотоводства и возникновение кочевничества явились следствием адаптации людей к природно-географическим условиям степных районов с обширными пастбищными пространствами и недостаточной увлажненностью. Его отличительными признаками являются: скотоводство как преобладающий вид экстенсивной хозяйственной деятельности, характеризующийся круглогодичным внестойловым содержанием скота на подножном корму; периодическая подвижность в пределах определенных пастбищных территорий с участием в перекочевках всего или большей части населения; натуральный характер экономики [Хазанов, 1975]. Все отмеченные признаки находятся в прямой связи с природно-географическими факторами, определяющими условия проживания и ведения хозяйства в пределах конкретного региона (атмосферная и грунтовая увлажненность, температурный режим, мощность снежного покрова, качество почвенного покрова, продуктивность естественных фитоценозов, развитость гидрографической сети и др.), т. е. в равной степени хозяйственные и экологические особенности составляют специфику феномена номадизм. Поэтому в современном кочевниковедении данный тезис Л. Н. Гумилева находит свое подтверждение и дальнейшее обоснование в исследованиях, основанных на материалах истории и археологии с привлечением данных почвоведения и палеоэкологии.

"Выход на географию", т. е. учет влияния природно-климатических факторов в исследованиях как один из составляющих сложного многокомпонентного общественного процесса, совершился для Льва Николаевича при изучении хазарского вопроса, который был достаточно остро поставлен в 1950-х гг. XX в. в исторической науке СССР.

Проблема территориального определения хазарских поселений, при достаточно точно известных границах Хазарского каганата, нашла свое решение в ходе работ Астраханской археологической экспедиции Государственного Эрмитажа (1960 - 1963 гг.). Привлечение не только письменных источников, но и данных исторической географии, палеогеографии и археологии позволило Л. Н. Гумилеву выявить вещественные остатки и пространственные рамки распространения археологической культуры Хазарии.

Выдвинутая гипотеза о колебаниях уровня Каспийского моря за исторический период и факты его низкого стояния в I тыс. н. э., отмеченные Л. С. Бергом и доказанные Б. А. Аполловым и А. В. Шнитниковым, при учете сведений о главных занятиях населения Хазарии (земледелие, рыболовство, виноградарство) предопределили археологические поиски в низовьях и дельте реки Волги. И действительно, результаты идентификации археологических раскопок подтвердили принадлежность их ко времени существования Хазарского каганата, что дало возможность уточнить расположение Хазарии и более определенно высказаться о главных занятиях, следовательно, охарактеризовать ее население как оседлое и связать крушение каганата, наряду с политическими причинами, со стихийным бедствием, вызванным трансгрессией Каспийского моря.

стр. 122
Проведенное исследование в органическом сочетании методик исторической географии, палеогеографии и археологии, обозначив объект их применения, способствовало формированию взгляда ученого о значительном и во многом определяющем влиянии состояния ландшафта на этногенез и историческое развитие народов. Именно изучение хазарской проблемы привело Л. Н. Гумилева к выводу о функциональном отношении двух разных процессов: природно-географического и историко-культурного, что дало возможность сопоставить данные наук, изучающих эти процессы, и выявить историко-географические закономерности.

Неудивительно, что данный вывод послужил руководящей идеей при дальнейших исследованиях истории кочевых народов Центральной Азии, обусловив обращение к историко-географической методике и методологии географического детерминизма.

Концепция гетерохронности климатических колебаний, основанная на палеогеографических данных, представляет для ученого огромный объяснительно-познавательный потенциал, служащий органичным инструментом при исследовании проблем, связанных с экстенсивным скотоводческим хозяйством, с которым коррелируется мощь кочевых империй. "Необходимо отметить, что все перечисленные нами исследователи, говоря об усыхании степей, не учитывали несовпадение увлажнения аридной и гумидной зон и потому не достигли окончательных результатов. Введение принципа гетерохронности увлажнения с добавочным коррективом на возможное перемещение путей циклонов в арктическую зону позволяло на историко-археологическом материале проследить климатические колебания с гораздо большей точностью" [Гумилев, 2002, с. 29]. Установленная периодизация климатических колебаний позволила сопоставить периоды их кульминаций с периодами активности кочевых народов.

В кочевниковедении эта мысль ученого не нашла сторонников в силу неопределяющего характера этого фактора в ритмах расцвета и упадка кочевых империй. Так, Н. Н. Крадин пишет, что "...несмотря на стройные схемы, предложенные Л. Н. Гумилевым, современные палеогеографические данные не позволяют сделать однозначный вывод о жесткой корреляции между ритмами увлажнения/усыхания и периодами расцвета/упадка обществ кочевников" [Крадин, Скрынникова, 2006, с. 113]. Такого же мнения придерживается и В. В. Клименко: "Я полагаю, что климатический контекст монгольских нашествий требует самого серьезного изучения, тем более что получившая широкое распространение концепция усыхания/увлажнения Великой степи оказывается, вообще говоря, неверной: изучение карты увлажненности показывает, что в одно и то же время разные участки степного пространства от Венгрии до Китая имеют неодинаковые (как положительные, так и отрицательные) аномалии количества осадков" [Клименко, 2003, с. 30 - 31]. Б. Н. Семевский в своем отзыве считает, что Л. Н. Гумилев, обратив внимание на влияние географической среды на судьбы человеческого общества, не учел взаимообусловливающий характер данного влияния, например "разбивание" песков в результате неумеренного выпаса [Семевский, 1968]. Вопросу о степени влияния колебаний климата на историческое развитие народов степной зоны Евразии была посвящена статья Б. А. Андрианова. В ней, на мой взгляд, совершенно справедливо указывалось на преувеличение роли колебаний климата на социально-политические процессы в обществе кочевников древности и средневековья, образование и распад кочевых империй [Андрианов, 1968].

Установление степени влияния географической среды, в частности природно-климатических условий, на историко-культурное развитие народов Центрально-Азиатского региона становится приоритетным направлением в работах Л. Н. Гумилева начала 70-х гг. XX в. - серии статей под общим содержанием "ландшафт и этнос". В них, используя свои соображения о сопряженном отношении физико-географических и исторических процессов, находящихся в функциональном единстве, Лев Гумилев анализирует историю кочевых обществ Центральной Азии.

стр. 123
При этом методологической основой в его исследованиях становится хорономический принцип, сформулированный в 1922 г. Львом Семеновичем Бергом (1876 - 1950), выдающимся ученым-географом. Согласно ему: "Географический ландшафт воздействует на организмы принудительно, заставляя все особи варьировать в определенном направлении, насколько это допускает организация вида. Тундра, лес, степь, пустыня, горы, водная среда, жизнь на островах и т. д. - все это накладывает особый отпечаток на организмы. Те виды, которые не в состоянии приспособиться, должны переселиться в другой географический ландшафт или вымереть" (цит. по: [Гумилев, 2005, с. 338]). Понятие ландшафта берется в определении С. В. Калесника: "....участок земной поверхности, качественно отличный от других участков, окаймленный естественными границами и представляющий собой целостную и взаимно обусловленную закономерную совокупность предметов и явлений, которая типически выражена на значительном пространстве и неразрывно связана во всех отношениях с ландшафтной оболочкой" [Калесник, 1955, с. 455].

В описании ландшафта, сыгравшего значительную роль в своеобразии истории кочевых народов Центральной Азии, прослеживается влияние идей евразийцев, в частности взглядов П. Савицкого - одного из главных идеологов и лидеров классического евразийства, у которого Л. Н. Гумилев заимствовал термин "месторазвитие".

Данное понятие играет ключевую роль во взаимодетерминирующей связке "этнос-ландшафт", поскольку, по мысли Л. Н. Гумилева, географические условия оказывают всестороннее принудительное влияние на обитателей региона, заставляя формировать адаптивные навыки, названные этническими стереотипами поведения.

Основываясь на принципе связи этноса (суперэтноса) с вмещающим ландшафтом, Лев Николаевич предлагает свое представление о критериях историко-географического районирования ойкумены. Выделяя системное единство историко-культурного и физико-географического материала, он разрабатывает понятие "вмещающего ландшафта" как среды, в которой формируется и существует этнос. По его мнению, можно обозначить такие месторазвития суперэтнических целостностей, как Западная Европа, юго-западная окраина Евразийского материка, включающие в себя Сирию и Аравию вместе с Северной Африкой, которые имеют сходный по типу ландшафт (Ближний Восток и страны Магриба), Индия, Китай. Особый регион месторазвития представляет, по Л. Н. Гумилеву, Евразия.

В силу масштабности региона и различных по климатическим условиям ландшафтов целесообразнее выделить, как считает Л. Н. Гумилев, внутри данного региона следующие области:

"1) Высокая Азия - Монголия, Джунгария, Тува и Забайкалье. В целом в Высокой Азии климат довольно сухой, но в горах увлажнение достаточное.

2) Южный район, охватывающий территорию нынешнего Казахстана и Средней Азии, простирается от Алтая до Копетдага. Этот район подвержен аридизации; жизнь там возможна при круглогодовом кочевании, в долинах рек и оазисах (если, конечно, не говорить о современных системах ирригации и искусственных ландшафтах городов).

3) Западный, наиболее влажный регион включает в себя Восточную Европу. Здесь имеется плодороднейшая полоса черноземов, а также весьма благоприятная для жизни лесостепная полоса" [Гумилев, 2005, с. 701].

Положив в основу такого деления климатические характеристики, автор исследует их роль и значение в истории развития кочевых народов Центральной Азии.

Первая монография Л. Н. Гумилева "Хунну" вышла в свет в 1960 г., вызвав достаточно противоречивые оценки. Например, К. В. Васильев, рецензировавший данную книгу, нашел в ней очень много недостатков, "корни которых кроются в трех основных причинах: в незнакомстве с оригиналами используемых источников, в незнакомстве с

стр. 124
современной научной литературой на китайском и японском языках; в некритическом восприятии ряда устаревших концепций, представляющих вчерашний день востоковедной науки" [Васильев, 1961, с. 124]. И в заключение он пишет, что "книга Л. Н. Гумилева не вносит ничего принципиально нового в современную историографию древней Центральной Азии" [Васильев, 1961, с. 124].

Несмотря на столь критическую оценку, исследование Л. Н. Гумилева об этнополитическом объединении хунну стало значительным явлением в историографии Центральной Азии. Это был единственный труд, посвященный именно истории хунну и рассматривающий их как "создателей самостоятельной, хотя и недоразвившейся культуры".

Зафиксировав результаты развития хуннологии, Л. Н. Гумилев высказал мысль об общественном строе хунну как о высшей ступени первобытно-общинной формации, отмежевавшись от сторонников теории "кочевого" феодализма.

По Л. Н. Гумилеву, эволюция этнополитического объединения хунну шла от родового строя (единого племени, составленного из 24 родов) к родовой империи; впоследствии при распаде империи у северных хунну устанавливается военно-демократическое общество (орда), а у южных сохраняется традиционный родовой строй.

Обретение державности и ее становление, как пишет Гумилев, было подготовлено всем ходом исторического процесса развития кочевого хозяйства, но создание ее именно хуннами и в это время было результатом активной объединительной политики шаньюя Модэ, которому пришлось столкнуться со всей военно-политической мощью ханьского Китая [Гумилев, 1960]. Истоки неизбежного характера хунно-китайских войн коренились не в стремлении территориальных захватов и/или в приписываемой им природной свирепости, а в государственной традиционной идеологии династии Хань. По мнению Л. Н. Гумилева, контакты между народами могли происходить и в форме мирного торгового обмена. В то же время подчеркивалось, что узкоспециализированное хозяйство кочевников вынуждало их постоянно взаимодействовать с оседло-земледельческими народами.

Раскол, происшедший в хуннском обществе, привел к распаду державы на северных и южных хунну, соответственно к потере былого ее могущества; как считает ученый, он был обусловлен процессом разложения родов и внешними обстоятельствами: наступившим периодом усыхания Великой степи и сложившейся неблагоприятной для хунну внешнеполитической ситуацией.

Дальнейшее исследование ученым истории кочевников Центральной Азии нашло свое выражение в монографии "Древние тюрки". Л. Н. Гумилев был одним из первых исследователей, написавших обобщающую историю древних тюрок на основании сведений письменных источников. Написанию монографии предшествовала огромная кропотливая работа по ономастике древнетюркских имен, выискиванию и сопоставлению их в разных источниках.

Процесс создания тюркской державы автор рассматривает в контексте политических событий и коллизий, происходивших у соседних племен и государств. С расширением захваченных территорий и включением в состав каганата новых племен внутреннее устройство претерпевало значительные изменения. Для удержания огромной территории и пресечения сепаратистских тенденций была создана удельно-лествичная система престолонаследия. В ней одновременно были заложены элементы устойчивости и деструктивная составляющая. Кроме политической истории Л. Н. Гумилев уделил большое внимание внутреннему устройству тюркских каганатов.

Что касается общественно-политического устройства тюркских каганатов, то, исходя из сложности вопроса и учета проделанной эволюции социально-политической системы, оно рассматривается в качестве военной демократии "...поглотившей родовой строй и направленной острием против своих соседей, служивших для нее объектом

стр. 125
эксплуатации... держава Ашина была некоторым подобием Спарты, но во много раз сильнее и больше" [Гумилев, 2005, с. 72 - 73]. Отмечается, что источником власти послужила военная деятельность: "...именно для войны была создана грандиозная система чиновников, соединяющих в своих руках военные и гражданские функции, - ябгу, шады, тутуки и др. - с наследованием должностей..." [Гумилев, 2005, с. 72]. Это определяло также характерные черты быта, мировоззрения, социальных идеалов древне-тюркского народа.

Весьма интересным представляется то, что, по мнению Гумилева, после разделения державы Ашина процесс классообразования в тюркютских каганатах не был завершен вследствие уничтожения военно-чиновной знати в ходе междоусобной войны или перехода их на службу к китайскому императору.

Завершающая часть Степной трилогии - "Поиски вымышленного царства" - заключает в себе широкий круг проблем истории и культуры народов Центральной Азии, Ближнего Востока, Китая, Руси и Западной Европы IX - XIV вв.

Положив в основу исследования легенду о вымышленном царстве пресвитера Иоанна, автор рассматривает историю создания и распада Монгольской империи, считая, что именно религиозно-политические характеристики являются своеобразными маркерами общественно-политического развития империи монголов. Источниками при исследовании монгольского общества XII - XIII вв. послужили "Тайная история монголов" и сборник летописей Рашид ад-Дина. Опираясь на данные сравнительного анализа, выявившего значительное количество противоречий в текстах источников, Л. Н. Гумилев строит собственную гипотезу о межплеменных войнах в монгольских степях. Необходимо отметить, что единственной датой, совпадающей в "Тайной истории монголов" и в сборнике летописей Рашид ад-Дина, является дата провозглашения Джамухи гур-ханом - 1205-й год.

При вынесении суждения о направленности памятника XIII в. отправным пунктом рассуждений становится дата написания "Тайной истории" (1240 г.) и события, разворачивающиеся в это время. "Сочинение было написано в 1240 г. на фоне нарастающего конфликта борьбы четырех неоформленных партий: военной старомонгольской, миролюбивой монгольской, бюрократической - китаефильской и воинственной несторианской" [Гумилев, 2002, с. 249]. Именно выяснение политической позиции автора должно прояснить упущения, расхождения и неточности "Тайной истории".

Автор предложил по-новому интерпретировать ключевые события истории Центральной Азии, прежде всего монгольского периода. Исходя из анализа легенды о существовании христианского государства в Центральной Азии, Л. Н. Гумилев построил стройную концепцию идеологии и политической истории монголов и народов Центральной Азии в контексте системы международных отношений и связей. Теоретической предпосылкой монографии стала взаимосвязь религиозно-идеологических систем с социально-экономическими процессами, первые из которых выступают как "индикатор глубинных процессов" последних. Такая исходная теоретическая позиция, по мнению Н. Ц. Мункуева, полностью оправданна, и выбранная тематика заслуживает самого серьезного внимания [Мункуев, 1972].

Содержательная и основанная на тщательных изысканиях "Тайной истории монголов" интерпретация борьбы за власть между Тэмуджином и Джамухой была совершенно оригинальной и новой для историографии того времени.

Наиболее часто спорной и справедливо критикуемой в идейном наследии Л. Н. Гумилева является его трактовка монголо-татарского ига на Руси, чему была посвящена тринадцатая глава "Поисков вымышленного царства". В оправдание своей концепции русско-монгольских отношений автор отводит значительное место анализу древнерусского литературного памятника "Слово о полку Игореве", датируя его написание 1249 - 1252 гг. Здесь необходимо подчеркнуть довольно многочисленные противоре-

стр. 126
чия. Интерпретация проблемы существования ига и оценка ее последствий идет вразрез со всеми устоявшимися взглядами на данный период в истории России. Вряд ли можно полностью разделить его мнение о более чем двухсотлетнем владычестве татаро-монголов на Руси как о взаимовыгодном союзе двух этносов.

Характерным при рассмотрении этнополитического развития восточных славян является включение их истории в широкое полотно внешнеполитических отношений Великой степи. Показанная взаимосвязь основывается на мысли о взаимодополняемости (синтезе) культур этих народов вследствие разнообразия вмещающих ландшафтов и создания на этой почве объединенных силой природно-географических условий политических образований.

Своеобразное прочтение источников нередко приводит к несуразицам в текстах книг самого Л. Н. Гумилева, где иной раз он противоречит сам себе, на что указывали многие критики. В связи с этим необходимо обратить внимание на работу А. Левинтова, в которой собраны наиболее отчетливо выраженные его взгляды на проблемы взаимоотношений кочевников и Древней Руси, но во взаимоисключающем контексте.

Как уже было сказано выше, Степная трилогия включила в себя историю создания и исчезновения державы хунну, тюркских каганатов и Монгольской империи, описав, таким образом, все крупнейшие этнополитические объединения Центральной Азии. Прослеживание циклических процессов объединительных и центробежных тенденций в Великой степи рождало вполне естественное стремление проникнуть в суть причинно-следственного механизма данных процессов, что приводило к вниманию к этнической истории Центральной Азии, где возникновение государственного образования было тесно связано с возвышением одного из племен так называемого этноса-элиты.

Работа по исследованию кочевого общества имеет свою специфику, что объясняется прежде всего отсутствием собственной письменной традиции у кочевых народов. В то же время Центральная Азия и Великая степь были местом широких межэтнических контактов и смешения различных племен и народов. Дислокальность этногенетических процессов в Центрально-Азиатском регионе, обусловленная высокой степенью мобильности народов, ее населявших, определила сложности в изучении этногенеза и фиксации этих процессов. Все это "предопределяет реконструктивный характер рассматриваемых процессов в целом и известную гипотетичность частных выводов" [Кляшторный, Султанов, 2000, с. 79]. Безусловно, прав С. Г. Кляшторный, когда пишет, что "общеизвестная скудость источников побуждает многих исследователей руководствоваться скорее генерализованными представлениями, чем результатами анализа немногочисленных и не всегда ясных свидетельств" [Кляшторный, Султанов, 2000, с. 140].

Сама невозможность проследить по письменным источникам процессы социально-экономического развития у номадов, а также то обстоятельство, что на протяжении полутора тысячелетий оставался неизменным способ кочевого скотоводческого хозяйствования, определяли поиск причин "ритмов Евразии" Л. Н. Гумилевым во внешних условиях и факторах (природно-климатических изменениях/ритмах, внешнеполитических ситуациях и др.). Например, в вопросах о предпосылках возникновения державы хунну Л. Н. Гумилев пишет: "Консолидация кочевых племен была предрешена всем историческим процессом развития скотоводческого хозяйства" [Гумилев, 1960, с. 84]. Когда и при каких условиях происходит переход от одной общественной организации к другой? Гумилев связывает это с воздействием внешнеполитического фактора. Это находит отражение в современных теориях политогенеза у номадов. В частности, при рассмотрении военно-политической деятельности западнотюркютского кагана Юкука, приведшей к объединению племен "от р. Или до сибирской тайги", Гумилев пишет: "Очевидно, мы видим здесь процесс консолидации кочевых племен перед непосредственной угрозой роста империи Тан и перехода ее к политике завоеваний" [Гумилев, 2005, с. 239].

стр. 127
Решение проблемы, связанной с политогенезом в кочевых обществах, не может быть осуществлено без учета личностного фактора, так как уникальной особенностью созданий кочевых империй являлось то, что объединяющая сила (в отсутствие объективных предпосылок, в отличие от аналогичного процесса у оседло-земледельческих цивилизаций) могла быть воплощена в талантливом и удачливом полководце. В то же время этот вопрос не стал предметом специального рассмотрения Л. Н. Гумилева, но понимание этого мы можем найти в его отношении к таким историческим личностям, как Чингисхан, Модэ, Таныпихуай и др.

Влияние талантливой личности на судьбы истории кочевников Центральной Азии, по мнению Л. Н. Гумилева, играет хоть и заметную роль, но обусловлено зависимостью от социально-экономических факторов и фаз прохождения этногенеза. Влияние талантливой личности не может быть игнорируемо при историческом анализе, так как она играет хоть и опосредованную роль, но ее деятельность становится выражением создавшихся объективных условий и обстоятельств. Так, он пишет, что "...Модэ создал державу не из ничего. Консолидация кочевых племен была предрешена всем историческим процессом развития скотоводческого хозяйства. Но деятельность и способности Модэ не могут быть оставлены без внимания... Его дело просуществовало 300 лет, хотя ни один из его потомков не мог сравниться с ним по таланту" [Гумилев, 1960, с. 84].

Внутренним же источником становления и саморазвития этнополитических объединений Центрально-Азиатского региона стали, по Гумилеву, противоречия между племенами кочевников: "Этническое разнообразие при различии хозяйственных систем и форм материальной культуры способствовало созданию оригинальных локальных культур. Начиная с глубокой древности во всей степной зоне различные варианты межплеменных археологических культур фиксируют те или иные этнические взаимоотношения и дают, таким образом, ответ на вопрос, поставленный выше: каким образом шло интенсивное развитие при относительно стабильном уровне техники и малом числе вариантов социальных структур? Полученные данные позволяют сделать вывод, что ведущими противоречиями в кочевой культуре Евразии были противоречия между отдельными племенами, отличающимися друг от друга хозяйственными навыками и способами адаптации к ландшафту. За трехтысячелетнюю историю кочевой культуры племена то объединялись в разных комбинациях, то дробились на реликтовые этносы, то исчезали полностью, причем составляющие их люди входили в состав других племен. В первом случае подчиненное племя принимало на себя функции податного сословия; во втором - возникало состояние социального застоя, что в аспекте географии определяется как этно-ландшафтное равновесие; в третьем случае инкорпорация иноплеменников вела к социальной перестройке принявшего их племени в союз племен или орду, т. е. специфическую форму военной демократии в кочевом обществе" [Гумилев, 2005, с. 339 - 340].

Таким образом, Лев Николаевич среди факторов исторического развития кочевых обществ выделяет: природно-климатические условия и их изменения; соседство оседло-земледельческих цивилизаций, влиявших на развитие кочевников; противоречия между отдельными племенами, отличавшимися друг от друга хозяйственными навыками и способами адаптации к ландшафту.

В дальнейшем к данным факторам исторического развития был добавлен деятельностный момент. Согласно разработанной Гумилевым теории пассионарности, на определенной стадии прохождения своего развития этнос обладает тем или иным количеством пассионарных людей, процентное соотношение которых к общему числу лиц, составляющих этнос, и обусловливает ту или иную его активность и фазу прохождения этногенеза.

Используя данный тезис, Л. Н. Гумилев выделяет две эволюционные характеристики процесса развития человеческой общности: социальную и этническую.

Так, он пишет, заключая свое исследование по эпохе Монгольской империи: "А теперь сопоставим две системы отсчета: социальную и этническую. С позиции социаль-

стр. 128
ной истории изменения, происшедшие в Великой степи, следует рассматривать как регресс, поскольку восторжествовали традиции родоплеменного строя. Пользы кочевникам от этого было мало потому, что межплеменные войны сопровождались постоянным угоном скота и, следовательно, нарушением хозяйства как у побежденных, так и у победителей, чья молодежь занималась не созидательным трудом, а бессмысленным кровопролитием. В социально-экономическом аспекте кочевой мир сделал шаг назад. Но, рассматривая этногенные процессы, мы видим, что рассеяние энергии - закономерный выход из перегрева акматической фазы. Число пассионариев резко снижается, равно как и субпассионариев, от которых здоровые коллективы стремятся избавиться. Повышается процент гармоничных особей, для которых наиболее желателен консерватизм. Этот порядок они готовы мужественно отстаивать и даже терпеть в своей среде пассионариев, не мешающих их привычному образу жизни. К этому состоянию пришли в XV в. ойраты, казахи, ногайцы и причерноморские татары, за исключением крымцев, которые связали свою судьбу с Османской империей, и узбеков, одолевших врагов кочевого мира - Тимуридов - в 1507 г." [Гумилев, 1997, с. 242].

Древность и Средневековье в Центральной Азии характеризуется сложной этнополитической ситуацией, когда одни племена стремительно создавали грандиозные этнополитические объединения и столь же стремительно распадались, уступая место другим. Анализ причин и предпосылок такого рода цикличности политогенеза в степях Евразии не дает возможности ориентироваться только на социально-экономические факторы. Это и послужило, как нам кажется, исходным посылом его гипотезы цикличности развития этносов (теории этногенеза), где периоды активности и спада объясняются расходованием энергии.

Таким образом, на наш взгляд, научное творчество Льва Николаевича Гумилева представляет актуальное наследие, в котором выразились достижения отечественного кочевниковедения своего времени, ее тенденции и направления исследований. И взгляды Гумилева на полито- и этногенез кочевых народов Центральной Азии, определивших некий целостный цивилизационный процесс в этом регионе, имеющий в своей основе самодостаточную культуру и самостоятельный путь исторического развития, отнюдь не потеряли своей научной ценности.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Андрианов Б. А. Некоторые замечания по поводу статьи Л. Н. Гумилева "Роль климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии" // История СССР. 1968. N 1.

Васильев К. В. Рец. на кн.: Л. Н. Гумилев. Хунну, Срединная Азия в древние времена. М.: ИВЛ, 1960 // Вестник древней истории. 1961, N 2.

Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь / Сост. и общ. ред. А. И. Куркчи: в 2-х книгах. Кн. 2. М.: Институт ДИ-ДИК, 1997.

Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 2002.

Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии // Ландшафт и этнос. Статьи и работы (1949 - 1990). Старобурятская живопись. СПб.: ООО "СЗКЭО "Кристалл"", 2005.

Гумилев Л. Н. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М., 1960.

Гумилев Л. Н. Хунну. Хунны в Китае. М: Айрис-пресс, 2004.

Калесник СВ. Основы общего землеведения. М., 1955.

Клименко В. В. Климат и история в средние века // Восток (Oriens). 2003, N 1.

Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы Евразийских степей. Древность и средневековье. СПб.: Петербургское востоковедение, 2000.

Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М.: Вост. лит., 2006.

Левинтов А. "Ахиллесова пята" текстов Л. Н. Гумилева (попытка анализа) // Государства реальные и вымышленные. СПб., 1995.

Мункуев Н. Ц. Рец. на кн.: Л. Н. Гумилев. Поиски вымышленного царства (Легенда о "государстве пресвитера Иоанна"). М.: Наука. 1970 // Народы Азии и Африки. 1972, N 1.

Семевский Б. Н. В редакцию журнала "История СССР" // История СССР. 1968, N 1.

Хазанов А. М. Социальная история скифов. Основные проблемы развития древних кочевников евразийских степей. М.: Наука, 1975.

Permanent link to this publication: