В 1905 г. Япония навязала Корее унизительный Договор о протекторате, лишавший страну права на самостоятельную внешнюю политику. Отказавшийся подписать этот договор император Коджон связывал, как и многие корейские патриоты, свою последнюю надежду на сохранение независимости с открывавшейся в Гааге летом 1907 г. конференцией ведущих мировых держав. Чтобы донести до мирового сообщества правду об агрессивной политике Японии в Корее и добиться международной помощи своей стране, корейский император тайно направил в Гаагу делегацию с секретной миссией.

Мирная конференция, состоявшаяся в Гааге в июне-октябре 1907 г., занимает видное место в истории международных отношений. На ней были приняты решения по важным, до сих пор чрезвычайно актуальным проблемам мировой политики (о мирном урегулировании международных столкновений, о законах и обычаях сухопутной войны и т.д.). Примечательная черта этой конференции в том, что с ней в известной мере оказалась связана судьба Кореи.

Как известно, поражение России в войне 1904 - 1905 гг. открыло путь Японии к окончательному захвату Кореи. Крупнейшим шагом на этом пути стал насильственно навязанный Корее Договор о протекторате, ставивший страну под управление японского генерального резидента и лишавший ее прав на внешние сношения. Его подписали 17 ноября 1905 г., после нескольких дней уговоров и угроз, несколько корейских министров. Премьер-министр и, что самое главное, император Коджон отказались это сделать. Обычно нерешительный и слабохарактерный, Коджон проявил на этот раз твердость духа и заявил принуждавшему его подписать кабальный договор японскому сановнику Ито Хиробуми: "Принятие Вашего предложения будет означать гибель моей страны, и я поэтому скорее умру, чем соглашусь на него" [McKenzie, 1920, р. 90]. В конце ноября 1905 г. в секретном послании царю Николаю II он сообщал о своем "энергичном" отказе подписать Договор о протекторате и просил известить об этом правительства США и стран Европы, что и было сделано Россией по дипломатическим каналам [Пак, 2004, с. 381].

Период протектората (1905 - 1910) был временем невиданного доселе подъема освободительного движения корейского народа. Во многих местах страны вспыхивали восстания, действовали партизанские отряды, традиционно именуемые "Армией справедливости" (Ыйбён). Своими методами боролись с колонизаторами корейские политические, культурно-просветительские организации. Только жестоко подавив отчаянное сопротивление корейского народа, Япония смогла в 1910 г. аннексировать Корею. Все эти одновременно и героические, и трагические годы император Коджон был практически пленником японцев, запертым в своем дворце, и по-прежнему уповал лишь на заступничество других держав, прежде всего США и России.

стр. 45
Еще в октябре 1905 г. Коджон направил с американским миссионером Г. Б. Халь-бертом письмо президенту США Т. Рузвельту, в котором сообщал о планах Японии насильно установить протекторат над Кореей. Имея в виду американо-корейский договор 1882 г., по которому США обязывались, в случае "несправедливости" и "деспотизма" других держав в отношении Кореи, оказать "добрые услуги" и тем проявить к ней "дружеские чувства", Коджон просил США оказать Корее помощь "в этот час национальной опасности". Император, видимо, не знал, что незадолго до этого, в июле 1905 г., США в секретном соглашении с Японией согласились на переход Кореи под управление Японии в обмен на ее отказ от притязаний на Филиппины. Поэтому администрация США всячески откладывала вручение Г. Б. Хальбертом письма Коджона президенту, а после 17 ноября отказалась его принять на том основании, что, по заверениям японских представителей, Корея "добровольно" приняла Договор о протекторате. Хотя его просьбу о помощи проигнорировали, Коджон продолжал ожидать ее от США [McKenzie, 1920, р. 98 - 103].

Не отказался Коджон и от надежды на поддержку со стороны России даже после проигрыша ею войны с Японией. Между тем Россия в своей дальневосточной политике переходила с 1906 г., в силу разных причин, от конфронтации к примирению с Японией. Результатом стало подписание в конце июля 1907 г. (как раз в период работы Гаагской мирной конференции) российско-японской рыболовной конвенции, торгового договора и Конвенции о статус-кво на Дальнем Востоке. Последнее соглашение содержало секретную часть, в которой Япония признавала Северную Маньчжурию сферой влияния России, а Россия, в свою очередь, Южную Маньчжурию и Корею - сферой влияния Японии [История дипломатии, 1963, с. 610]. Ясно, что в такой ситуации о российской помощи Корее не могло быть и речи. Более того, посланник России в Сеуле Г. А. Плансон убеждал доверенных лиц Коджона, что Корея должна смириться с создавшимся положением и "ждать лучших дней", ибо "всякая попытка к сопротивлению только ухудшает положение" [Пак, 2004, с. 394].

Надежда Коджона на помощь Корее извне ожила, когда он узнал о предстоящем созыве летом 1907 г. мирной конференции в Гааге. Россия, на которую возлагались организация и проведение этой конференции, направила приглашение на нее Корее еще в сентябре 1905 г. [Пак Чон Хё, 1997, с. 250]. Понятно, что Корее, "загоняемой" тогда под протекторат Японии, было не до конференции, а после 17 ноября 1905 г. ее лишили возможности реагировать на приглашение. Российский посол в Голландии Н. В. Чарыков, занимавшийся подготовкой конференции, в письме местному МИД в апреле 1906 г. среди стран, не ответивших на приглашение участвовать в конференции, упомянул и Корею [Koen De Ceuster, 2007, p. 57]. Впоследствии вопрос о приглашении Кореи больше не возникал, поскольку организаторы и участники Гаагской мирной конференции приняли к сведению Договор о протекторате, передававший Японии внешние сношения Кореи, хотя и знали о резком неприятии случившегося с его страной императором Коджоном.

Несмотря ни на что, Коджон продолжал верить, что его представителям удастся с трибуны Гаагской конференции привлечь внимание всего мира к бедственному положению Кореи и отстоять таким образом ее независимость. Его поддерживал в этих надеждах и американец Г. Б. Хальберт. По поручению императора чиновники Юн Тхэ Хён и Ку Син Мок обратились к российскому консулу Г. А. Плансону в конце апреля 1907 г. с просьбой о содействии их поездке в Гаагу. Им было отказано на том основании, что: 1) корейская проблема не входит в программу Гаагской конференции, поэтому державы, занятые другими делами, не пожелают рассматривать ее; 2) программа конференции уже полностью выработана и одобрена; в этих условиях выдвижение новых вопросов зависит больше от других участников, чем от России; 3) несвоевременное возбуждение корейского вопроса при нынешних обстоятельствах ухудшит судь-

стр. 46
бу Кореи. Столь же неудачной оказалась еще одна попытка корейцев приехать в Гаагу при содействии российских властей [Хан, 1961, с. 48].

Все же Коджону удалось направить своих посланцев в Гаагу. Ими были вице-президент Государственного совета (Ыйджонбу) Ли Сан Соль (его иногда ошибочно называли в прессе вице-премьером и даже премьер-министром) и следователь Высшего суда Ли Джун. Оба они участвовали в антияпонском сопротивлении, входили в ближайшее окружение императора и оставили свои посты в знак протеста против Договора о протекторате. Тайно проехав через Владивосток, посланцы Коджона добрались до Петербурга. Там к ним присоединился бывший секретарь Корейской миссии в России Ли Ви Джон - сын корейского посланника Ли Бом Джина, отказавшегося после установления японского протектората над Кореей вернуться на родину. Ли Бом Джин являлся дальним родственником императора Коджона, поэтому в материалах о Гаагской конференции его сына Ли Ви Джона часто величали "принцем".

Перед отъездом из Сеула делегация получила следующее письмо-поручение императора:

"Я заявляю:

Наша страна признана всеми державами. Я, Император, заключил договоры защиты с представителями различных государств, поэтому Международная Конференция должна принять, а Корея может послать делегацию и принять участие в Конференции. Несмотря на это... Япония нарушила международные законы и насильно заключила соглашение с нами.

Она украла у нас дипломатические права на сношение с другими государствами и прервала их.

Япония нас обманула и стала смотреть с презрением. В будущем это затронет не только нас, но и другие страны. Она делает все, что ей угодно. Это противоречит гуманности и международным законам.

Я, Император, об этом постоянно думаю и переживаю.

Я не могу терпеть этих мучений, поэтому Я посылаю И Сон Сола (Ли Сан Соля), И Джуна (Ли Джуна), И Уи Чона (Ли Ви Джона) (секретаря корейской миссии в Петербурге) для того, чтобы показать всему миру тяжелую ситуацию в Корее и то, что нам надо восстановить необходимые дипломатические права и снова прежние дружеские отношения с другими державами.

Я думаю, что вы (корейские уполномоченные) хорошо относитесь ко мне и поэтому, по моей просьбе, будете достойно трудиться на Конференции" [Пак Чон Хё, 1997, с. 253 - 254].

Делегация привезла с собой в Петербург письмо Коджона Николаю П. "В настоящее время, - говорилось в письме, - мое положение становится все более затруднительным и мне некуда апеллировать. К счастью, в настоящее время открылась международная мирная конференция. На этой конференции я могу сделать заявление о возмутительном обращении с моей страной. Корея перед началом русско-японской войны объявила всем странам о своем нейтралитете. Это общеизвестно во всем мире. Нынешнее положение вызывает глубокое возмущение. Ваше Величество особенно хорошо понимает бедственное положение, в котором без всяких оснований оказалась моя страна, и Вы можете предоставить мне возможность послать мою миссию на конференцию, которая разъяснит положение моей страны. И если мне это удастся сделать, то я надеюсь, что тогда я смогу восстановить суверенитет моей страны" [Пак, 2004, с. 395].

Из факта доставки письма Коджона Николаю II видно, что корейская "секретная миссия" отнюдь не была секретной от русских властей. Они конечно же легко могли воспрепятствовать ее поездке в Гаагу. И если не сделали этого, то, вероятно, во исполнение изложенной выше просьбы Коджона к Николаю П. Но это самое большее,

стр. 47
пожалуй, на что они могли пойти в условиях происходившего тогда примирения с Японией.

Опасаясь осложнений с Японией из-за возможных контактов российских представителей в Гааге с корейскими, министр иностранных дел России А. П. Извольский предостерегал посла в Париже А. И. Нелидова, которому предстояло председательствовать на конференции: "Согласно полученным в Министерстве иностранных дел сведениям, в Санкт-Петербург только что прибыли два корейца - И Шан Шень (Ли Сан Соль) и И Зюнь (Ли Джун), из коих первый именует себя бывшим вице-президентом Государственного совета, а второй - бывшим судебным следователем при Корейском высшем суде. Лица эти везут будто бы письмо Корейского Императора к президенту Рузвельту и по пути в Америку намерены, по-видимому, посетить Гаагу, дабы сделать попытку представить на суд держав современное положение, в которое ныне поставлена Корея.

Принимая во внимание, что вышеназванные корейцы не могут считаться обеспеченными каким-либо официальным положением или миссией и что о личности их ничего достоверного даже неизвестно, по сему поводу считаю долгом указать на то обстоятельство, что японское правительство дало нам понять о своем намерении на Гаагской конференции относиться особенно чутко ко всему, что связано с положением дел в Корее и вообще по вопросам, касающимся последней войны, я счел долгом предупредить об изложенном Ваше Превосходительство, дабы Вы могли воздержаться от сношений с ними на случай, если бы они действительно прибыли в Гаагу и обратились к Вашему сотрудничеству" [Пак, 2004, с. 397].

Международная мирная конференция открылась в Гааге 15 июня 1907 г. Корейская делегация добралась до этого города лишь 25 июня. Разместилась она в скромном отеле вблизи железнодорожного вокзала. Первым делом в окне их помещения был выставлен корейский национальный флаг. Японский журналист Шингоро Такайши, часто видевший корейцев в отеле и кулуарах конференции, отмечал, что они очень нуждались в средствах (их поездку финансировал император) и производили впечатление своей искренностью, патриотизмом и решимостью пожертвовать личными интересами ради своей страны [Murase Shinya, 2007, p. 8].

На следующий день после прибытия в Гаагу корейская делегация начала искать контакты с организаторами и ведущими участниками конференции. Прежде всего члены делегации обратились к ее председателю, представителю России А. И. Нелидову. Но тот, следуя инструкции своего министра, отказался принять корейцев и отверг их просьбу о допуске на конференцию на том основании, что присутствовать на ней могут лишь делегации, приглашенные правительством Нидерландов. Министр иностранных дел этой страны ван Тет также уклонился от встречи с корейской делегацией, сославшись на то, что она не внесена Россией в число приглашенных.

По прошествии некоторого времени глава американской делегации Дж. Чоат вместе с послом США в Голландии Д. Хиллом все же принял Ли Ви Джона, но только для того, чтобы заявить ему: "Я не могу ничего сделать в вопросе о корейской делегации, поскольку не имею инструкций от моего правительства и потому, что корейский вопрос вне программы Мирной конференции. Я с величайшим сочувствием отношусь к Корее, но не имею возможности сделать ничего" [New York Times, 13.07.1907]. Подобным же образом повели себя другие участники конференции, с которыми хотела переговорить корейская делегация. Отказали ей в поддержке даже представители Китая, на "азиатскую солидарность" которого рассчитывали корейцы.

27 июня корейская делегация направила участникам конференции письмо, в котором сообщала, что прислана сюда императором Кореи, и напоминала, что независимость этой страны признана и гарантирована всеми державами мира. Япония, говорилось далее в письме, не считаясь с международными законами, вооруженной силой

стр. 48
вынудила Корею прервать дружественные дипломатические отношения с другими странами. Суть жалобы, с которой делегация намеревалась обратиться к конференции, излагалась в трех пунктах: 1) японцы действовали без согласия императора Кореи; 2) чтобы достичь своей цели, они прибегли к вооруженному насилию против императорского правительства; 3) японцы действовали без какого-либо уважения к законам и обычаям Кореи. Письмо заканчивалось следующей просьбой: "Поскольку дипломатические отношения между Кореей и другими странами разорваны не по воле самой Кореи, а скорее как результат нарушения наших прав Японией, мы имеем честь обратиться к Вашим превосходительствам и настоятельно просить любезно вмешаться, чтобы мы могли принять участие в Гаагской конференции и защитить здесь наши права, пролив свет на поведение японцев" [Source Materials, n.d., p. 34 - 35].

Как письменные, так и устные обращения корейской делегации с просьбой дать ей возможность присутствовать на мирной конференции и выступить в защиту независимости своей страны остались без ответа. Корейцев на конференцию так и не пустили. Естественно, они были этим крайне раздосадованы. Особенно задело пренебрежение со стороны представителя России А. И. Нелидова. "Отказ г-на Нелидова принять нас, - говорил Ли Ви Джон, - был для нас удивительным и неприятным, так как наши отношения с Россией, как и с Америкой, были настолько хорошими, что мы считали, что они не могут отказать нам в помощи" [New York Times, 30.06.1907].

Гаагская конференция, таким образом, проявила полное равнодушие к бедам Кореи и хлопотам ее представителей. Лондонская "Таймс" полагала, что при той важной работе, которая велась на конференции, она не имела времени для проигрышных дел, которые могли нарушить гармонию, столь необходимую для осуществления ее задач [Nelson, 1946, р. 278]. Причина скорее всего была в другом: на конференции тон задавали колониальные державы, допускавшие в зависимых от них странах многое из того, что творила в Корее Япония, и протесты корейской делегации были им опасны не меньше, чем Японии. Сказалась, безусловно, и соответствующая "работа" на конференции делегации Японии. Ее представитель заявил, что Корея передала Японии все дела по дипломатическим сношениям с иностранными государствами и потому не может быть представлена на конференции отдельной делегацией. Не осталось без внимания японцев поведение участников конференции, в частности российской делегации. "Японский Первый Уполномоченный, - докладывал А. И. Нелидов в Петербург, - с беспокойством следящий за движениями корейцев, горячо благодарил меня за правильное отношение делегации к этим посланцам" [Пак, 2004, с. 397].

Трибуна Гаагской мирной конференции оказалась недоступной для представителей Кореи. Но голос их, пусть и негромкий, все же прозвучал. К корейской делегации проявил интерес английский журналист, участник международного пацифистского движения У. Т. Стид. Во время конференции он выпускал в Гааге неофициальную газету "Courrier de la Conference de la Paix", освещавшую ход заседаний, устраивал в период конференции общественные мероприятия пацифистского характера. Именно У. Т. Стид помог корейцам отпечатать и разослать упоминавшееся выше письмо делегатам конференции и опубликовал его в своей газете.

В центре внимания тех, кто наблюдал за работой конференции, находился самый молодой член корейской делегации - Ли Ви Джон (ему было всего 22 года). На первый план его выдвигали принадлежность к императорской фамилии Кореи (как уже говорилось, его величали "принцем") и русской знати (он был женат на баронессе Е. В. Нолькен), но главное - хорошее европейское образование (знал несколько языков), ориентированность в международной политике, умение общаться с аудиторией.

На первой странице своей газеты У. Т. Стид поместил в начале июля 1907 г. интервью с Ли Ви Джоном. Сам У. Т. Стид скептически отозвался о работе конференции, где произносятся высокие слова и нет действий, высказав мнение о бесполезности до-

стр. 49
говоров, если нет воли, чтобы проводить их в жизнь. Ли Ви Джон так отозвался на это замечание: "Что есть договора? Я Вам скажу, я знаю! Почему Корея не допущена на эту конференцию? Потому что договора делаются только для того, чтобы их нарушали!".

Ли Ви Джон беседовал с У. Т. Стидом как опытный политик и патриот, сторонник решительной борьбы за независимость Родины. "Вы тот, кого называют пацифистом, правильно? - заявил он собеседнику. - Так Вы смотрите на меня как на крайнее отрицание Вашей веры. Корея была страной без оружия. Корея не имеет агрессивных амбиций. Корея только просила позволить ей жить в мире и уединении. Мы делаем то, что вы проповедуете. Ну и где мы теперь?...

Мы были мирным народом. Мы имели не более 7000 солдат во всей стране. И что в результате? Тот факт, что я здесь, сижу у этой двери (в читальный зал. - Ю. В.) - это только символ того, что ждет эту страну, которая верит в бога Закона, Справедливости и Мира больше, чем в свой собственный меч!" [Koen De Ceuster, 2007, p. 61].

8 июля У. Т. Стид организовал собрание, посвященное Корее. Узнав об этом, посольство Японии постаралось "внушить" ему необходимость отнестись к проблеме "объективно" и не нанести ущерба интересам Японии. Судя по всему, это удалось, и посол Кейроку Судзуки сообщил в Токио, что "довольно преуспел в том, чтобы воспрепятствовать Стиду стать антияпонцем". Во всяком случае, речь У. Т. Стида при открытии собрания, как ее излагал в своем донесении японский посол, звучала несколько двусмысленно: "Хотя он (Стид. - Ю. В.) симпатизирует корейцам, он должен им напомнить, что мышь, которая уже в зубах у кота, не должна больше раздражать его. Ни конференция, ни Арбитражный суд не открыты для них. Голландское правительство действовало правильно, отказывая им. Он и другие собравшиеся не могли ничего сделать, только протестовать, и он был бы счастлив, если этот протест не ускорит окончательную аннексию Кореи. Бремя ответственности должно целиком лежать на принце (Ли Ви Джоне. - Ю. В.), если он решится взять на себя этот риск".

Такое выступление, фактически возлагавшее ответственность за последствия протеста Кореи на Ли Ви Джона, не смутило молодого корейского политика. Спокойно и с достоинством он произнес речь, озаглавленную "Мольба за Корею". Информированный об этом японским журналистом Ш. Такайши, посол К. Судзуки докладывал в МИД: "Ли Ви Джон выступал в довольно многолюдном собрании на полуофициальной встрече минувшей ночью. Он свободно говорил по-французски около часа и неистово нападал на японскую политику" [Murase Shinya, 2007, p. 10 - 11].

Речь Ли Ви Джона не оставила присутствовавших равнодушными. Ими была предложена резолюция с осуждением Японии и поддержкой Кореи. У. Т. Стиду пришлось приложить немало усилий, чтобы выхолостить антияпонскую направленность проекта. Он доказывал, что не выслушаны обе стороны конфликта, что не следует разжигать вражду к Японии, что она не делает в Корее ничего отличного от того, что Англия и другие страны делают в других частях мира. В итоге была принята следующая резолюция: "Собрание Группы интернационализма, выслушав проникновенную и волнующую речь принца Ли... заявляет о глубоком сочувствии к страданию корейского народа и выражает горячее желание, чтобы Международный суд был быстро создан в Гааге, где такого рода вопросы могут рассматриваться с беспристрастностью, где может быть установлена истина и осуществлено правосудие" [Koen De Ceuster, 2007, p. 62].

Деятельность представителей Кореи в Гааге получила ощутимый резонанс. "Среди публики, - отмечал Н. В. Чарыков, - корейские делегаты имели значительный успех". "На собрании международного пацифистского клуба, - писал он, - они рассказали подробно о притеснениях, чинимых их родине со стороны японцев, и говорили, по-видимому, правду, как и в том случае, когда они заявляли, что снабжены под-

стр. 50
линными полномочиями корейского императора". "Хотя эти разоблачения, - продолжал Н. В. Чарыков, - не могут привести к заступничеству какого-либо правительства за Корею, они, вероятно, не останутся без влияния на настроение европейского общественного мнения по отношению к Японии. Они доказывают, во всяком случае, что дело японского проникновения в Корею не обстоит так благополучно, как это можно было думать" [Пак, 2004, с. 398].

Одна из крупнейших российских газет, "Новое время", известив о прибытии корейцев в Гаагу, писала: ""Страна утреннего покоя" - суверенное государство, и право ее на участие в общем мирном совете держав всего земного шара не может подлежать ни малейшему сомнению. Ее географическое место между Россией, Японией и Китаем сообщает ей особо важное международное значение. Пространством своей территории и численностью населения Корея превосходит многие из держав, представители которых занимают места за столом конференции. Уровнем своей древней культуры она не ниже многих государств, получивших приглашение на совет...".

Газета сочла "тактичным" отказ А. И. Нелидова принять корейскую делегацию: "Хозяином Гааги является Нидерландское правительство, и не гостю принадлежит право исправлять его недосмотры и промахи". Но она высказывалась за то, чтобы Россия содействовала допуску корейцев на конференцию, и полагала, что так же поступят Англия и Франция. Это было наивное предположение, но еще наивнее выглядела надежда газеты на поддержку Кореи на конференции Японией. Упомянув распространенное корейской делегацией заявление о том, что Япония нарушает суверенитет Кореи, "Новое время" утверждало: "Для того, чтобы устранить всякие нарекания в этом отношении, японские представители, без сомнения, поддержат домогательства протежируемого ими народа и будут настаивать на приглашении Кореи для участия в конференции" [Новое время, 18.06.1907].

Понадобилось не так уж много времени, чтобы газета поняла ошибочность своих надежд: "Мы в свое время высказывали предположение, что Япония, взявшая на себя роль покровителя Кореи, не сочтет достойным препятствовать домогательствам корейской делегации, ибо представители Японии чуть не ежедневно выступали в Гааге с самыми великодушными предложениями, но действительность не замедлила разоблачить истинное положение дел. Японские представители не только не оказали содействия корейской депутации в ее справедливых желаниях, но сделали все, что могли, чтобы помешать даже простому обсуждению этих желаний на конференции...".

"Завтра, - иронизировала далее газета, - агентство Рейтер уведомит мир, что японские представители на Гаагской конференции внесли новую дюжину предложений ради обеспечения в международных отношениях высшей справедливости и права. А представители великих и малых держав будут присутствовать при этой комедии и серьезно обсуждать каждое предложение по пунктам. В этом и заключается Dichtung und Wahrheit (вымысел и правда. - Ю. В.) Гаагской мирной конференции" [Новое время, 9.07.1907].

Япония конечно же не ограничилась только противодействием посланцам Коджо-на в Гааге. Известие о прибытии туда корейской делегации она использовала для нового наступления на суверенитет Кореи. Японский генеральный резидент Ито Хиробуми учинил 3 июля форменный допрос корейскому императору, пригрозив, что "его намерение отказаться от японского протектората подобными коварными средствами представляет собой кратчайший путь к объявлению войны Японией" [Василевская, 1975, с. 45]. Напуганный Коджон уверял, что никого не направлял в Гаагу, что это какие-то самозванцы и т.п. Корейские делегаты с пониманием отнеслись к такому поведению пославшего их императора. "Признаться, что он поручил нам представлять его в Гааге, вероятно, означало бы для него быть свергнутым с престола или даже убитым", - заявили они [New York Times, 7.07.1907]. В одной из газет была помещена

стр. 51
фотокопия верительной грамоты делегации с приложенной к ней печатью императора [Nelson, 1946, р. 277].

К нажиму на Коджона японцы подключили созданное из их ставленников правительство Кореи. Несколько раз заседало оно в присутствии императора, требуя от него либо подписать Договор о протекторате и поехать с извинениями в Токио, либо отречься от престола. Коджон отказался и от того, и от другого, прекратил все официальные контакты, укрывшись в одной из резиденций. В Сеуле тем временем происходили массовые выступления населения в поддержку императора, но он, как и прежде, сторонился своего народа. Японское правительство, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, направило в Сеул министра иностранных дел Хаяси Тадасу. Общими усилиями японских представителей и корейских властей в конце концов удалось сломить сопротивление Коджона. Рано утром 19 июля 1907 г. он подписал манифест об отречении от престола в пользу старшего сына Сунджона, ставшего послушной марионеткой в руках японцев.

Устранив Коджона, который, как мог, отстаивал независимость своей страны, Япония сделала очередные шаги к окончательной аннексии Кореи. 24 июля 1907 г. последнюю принудили подписать так называемый Договор семи статей, передававший японскому генеральному резиденту основные рычаги внутреннего управления Кореей. Корейская армия, при всей своей слабости все же олицетворявшая суверенитет Кореи, была разогнана японцами 1 августа 1907 г. Эти новые захватнические акции Японии сопровождались жестоким подавлением протестов корейского народа.

Правительства ведущих держав мира не без одобрения отнеслись к тому, что творила Япония в Корее: ведь они сами делали нечто подобное в других зависимых странах. Вот как, например, описывала "Нью-Йорк таймс" реакцию участников Гаагской конференции на свержение Коджона: "Отречение императора Кореи было главной темой беседы среди делегатов Мирной конференции сегодня. Большинство их склонялось к уверенности, что даже если император был свергнут с престола, это должно считаться необходимой мерой, чтобы дать японцам свободу рук в создании современной системы развития ресурсов Кореи.

Ли Сан Соль, экс-премьер Кореи, который здесь с делегацией, после прочтения депеши об отречении сказал: "Это еще одна японская подлость, за которую 20 000 000 корейцев скоро отомстят".

Один полномочный представитель, который скептически воспринимает работу Мирной конференции, заявил: "Отречение императора - это единственный результат, достигнутый пока конференцией"" [New York Times, 20.07.1907]. Мировая пресса, в том числе российская, освещая события в Корее, проявляла определенное сочувствие к корейскому народу, но не более того.

Для корейцев в Гааге драматизм ситуации на родине углублялся трагедией в их собственной среде: в середине июля 1907 г. скончался один из делегатов - Ли Джун. Обстоятельства его смерти не вполне ясны. В корейской историографии (и на Севере, и на Юге) до сих пор преобладает мнение, что Ли Джун покончил с собой, протестуя против безразличия держав к судьбе Кореи и от отчаяния, что не удалось выполнить поручение императора. Видимо, основания для такой точки зрения дали первые отклики на трагедию в самой Корее. Сеульская газета "Тэхан мэиль синбо" в экстренном выпуске 18 июля 1907 г. под заголовком "Самоубийство борца за справедливость" извещала, что Ли Джун, "не выдержав возмущения в душе, покончил с собой, пролив кровь перед посланниками разных стран...". В тот же день другая столичная газета, "Хвансон синмун", сообщила, что Ли Джун, "не преодолев негодования, вскрыл себе живот" [Чхве Док Су, 2007, с. 10 - 11]. Источники такой информации установить трудно.

стр. 52
В зарубежных изданиях того времени встречаются упоминания о смерти Ли Джу-на, но не уточняется ее характер. Думается, что если бы он совершил самоубийство, да еще таким необычным для Европы способом, это не прошло бы мимо падких на сенсации журналистов. Не упоминал о самоубийстве и Ли Ви Джон, часто общавшийся с прессой. Правда, некоторый намек можно увидеть в его высказывании, опубликованном "Нью-Йорк таймс" уже после конференции. Ли Ви Джон заявил, что не намерен возвращаться в Корею. "Нет сейчас никого, кроме японцев и предателей, - горько сказал он, - и не за что бороться. Я не собираюсь совершать харакири - а это было бы одно и то же, - чтобы доставить удовольствие японцам" [New York Times, 13.08.1907].

Существует и иная версия смерти Ли Джуна, отрицающая его самоубийство. Ссылаясь на сообщения голландских газет и "Courrier de la Conference", некоторые историки утверждают, что у Ли Джуна был абсцесс на левой щеке, повлекший за собой, после операции, рожистое воспаление, приведшее к летальному исходу. После соответствующего обследования, проведенного экспертами, такое заключение обнародовало в 1962 г. правительство Республики Кореи [Murase, 2007, р. 6, 12]. Версию о кончине Ли Джуна вследствие тяжелой болезни разделяют и некоторые российские историки [Пак, 2004, с. 399]. Но, без сомнения, такой печальный результат был предопределен тяжелейшим моральным состоянием, в котором находились в Гааге Ли Джун и его товарищи.

31 июля 1907 г. корейские делегаты покинули Гаагу и направились в Лондон. В интервью агентству Рейтер Ли Ви Джон так оценил итоги деятельности делегации: "Я не могу сказать, чтобы миссия в Гааге нам не удалась. Мы до сих пор несем важное поручение, которое пока еще не исполнено. Нас послал император не только на Гаагскую конференцию, но и ко всем правительствам Европы и Америки с тем, чтобы протестовать против обращения с нами Японии и в частности для того, чтобы объявить, что Корея никогда не откажется от независимости и не согласится на японский протекторат. В особенности делегаты Великобритании, Франции, Германии и Соединенных Штатов засвидетельствовали перед нами свою печаль по поводу положения Кореи. Они уверяли нас, что помогут нам, насколько это возможно" [Новое время, 12.07.1907].

Из этих слов Ли Ви Джона можно заключить, что корейцам все же удавалось на Гаагской конференции вступать в контакты с представителями некоторых держав (Россия, к сожалению, в их числе не значилась), но те отделывались лишь выражениями сочувствия и ни к чему не обязывающими обещаниями.

В том же интервью Ли Ви Джон сообщил: "Мы теперь отправляемся в Соединенные Штаты, где я надеюсь видеть президента. Мы также предполагаем посетить главные города Соединенных Штатов и вернемся обратно в Англию через несколько недель".

До Нью-Йорка корейские делегаты добрались 1 августа. К этому времени стало известно, что новый император Кореи, Сунджон, своим распоряжением отдал их под суд. Ли Сан Соля приговорили к смертной казни, Ли Ви Джона - к пожизненному заключению. Ясно было, что это дело рук Японии. По прибытии в США в интервью "Нью-Йорк таймс" делегаты заявили, что они "приговорены к смерти японцами за участие в сообщении миру об обидах Кореи". "Принц (Ли Ви Джон. - Ю. В.), - сообщала газета, - хотя и не боится быть убитым, так описал свое положение: "Кто прибыл в эту страну (Корею), тот, считай, мертв. Я знаю это, и не важно, будет ли удар нанесен сейчас или позже, но это должно произойти". Чуть позже он вернулся к этой теме: "Мы под смертным приговором, но хотя я думаю, что лучше находиться далеко от Кореи и работать, я вернусь назад завтра же, если сочту, что моя смерть будет полезна ее делу"" [New York Times, 2.08.1907].

стр. 53
В этом интервью Ли Ви Джон вновь отозвался положительно о деятельности корейской делегации в Гааге. "Хотя (нас) отстранили от конференции, наша миссия не была неудачной, так как мы привлекли внимание мира к вероломному поведению Японии, и я не преувеличу, если скажу, что мы добились сочувствия мира. Мы получили личные заверения в этом факте. Я знаю, что мы имеем сочувствие Америки, Англии, Германии и Франции". С такой, явно завышенной, оценкой сочувствия к Корее этих держав никак не стыкуются горькие слова Ли Ви Джона о безразличии мира к участи Кореи. "Моя страна разорена и втоптана в грязь, - воскликнул он, жестикулируя. - Правитель окружен предателями и войсками другой страны, права народа нарушены, а мир является безучастным зрителем. Корея не может бороться, у нее даже отнята армия. Мир должен бы сказать "стоп", но мир спит".

Ли Ви Джон в этом интервью высказал все еще сохранявшуюся у части корейцев веру в то, что США - "бескорыстный друг" их страны. "Мы хотим, - говорил он, - чтобы Америка сделала для Кореи то, что Франция делала для нее, когда тринадцать штатов здесь боролись за независимость". Ли Ви Джон сообщил, что корейские делегаты будут добиваться аудиенции у президента Т. Рузвельта, чтобы изложить ему проблемы Кореи, и выразил уверенность, что "история их бедствий пробудит всемирное негодование, которое заставит эту (т.е. США. - Ю. В.) или какую-либо другую страну остановить японские планы в Корее".

Действительность разрушила наивные надежды корейских делегатов. Незадолго до их прибытия в США "Нью-Йорк таймс" предполагала, что известие об этом "будет рассматриваться в Государственном департаменте с некоторым опасением и тревогой" и создаст для него "трудную дилемму". Ведь в США находились тогда японские чиновники, претендовавшие на статус представителей Кореи в соответствии с Договором о протекторате. Между тем приезжают корейские делегаты, имеющие мандат от своего императора, хотя уже и свергнутого, намеревающиеся протестовать перед правительством США против этого договора и заявить, что Корея не откажется от независимости и не согласится с японским протекторатом. Признавая по-прежнему Японию "де-факто" правителем Кореи, призывала газета, "нам следовало бы модифицировать свое признание ее таковой "де-юре"" [New York Times, 26.07.1907].

Вскоре после приезда корейских делегатов "Нью-Йорк таймс" писала: "Мы говорили на днях, когда было объявлено, что корейский принц Ли Ви Джон, которому было отказано в доступе на Гаагскую конференцию из-за того, что он не представлял суверенное государство, был на пути в Вашингтон со своим "делом", что он может создать трудную дилемму для нашего правительства. Вероятно, хорошо для душевного спокойствия нашей администрации, если, приехав в Вашингтон, он не найдет никого в Государственном департаменте, кто мог и хотел бы его выслушать...

Нельзя не симпатизировать, вероятно, дружелюбному и патриотичному корейцу. Но в то же время существует общая американская убежденность, что нации не бывают побежденными или аннексированными, или "разделенными", а также не подписывают договора под давлением или угрозами, отдавая свои суверенные права, иначе как по какой-либо серьезной причине. Если Корея уничтожена, можно предположить, что это уничтожение было неизбежным" [New York Times, 3.08.1907].

Закономерно, что при таком подходе корейская делегация встретила в США весьма прохладный прием. Она разместилась во второразрядном отеле деловой части Нью-Йорка, где обычно останавливались разъездные представители торговых фирм, жила более чем скромно. Поездка на несколько дней в Вашингтон ничего не дала: президента и госсекретаря не оказалось на месте, никто в администрации США их не принял. Хотя газеты подчеркивали, что Ли Ви Джон принадлежит к королевской фамилии ("принц"), а Ли Сан Соль - видный государственный деятель Кореи, их не удостоили на официальном уровне какого-либо внимания. Даже городские власти

стр. 54
Нью-Йорка не почтили их визитом. В конце августа - начале сентября 1907 г. оба корейских делегата ни с чем вернулись из США в Россию, где они включились в деятельность по содействию национально-освободительному движению в Корее.

Отправка императором Коджоном в 1907 г. делегации на Гаагскую мирную конференцию - небольшой, но важный эпизод истории Кореи. Это была отчаянная попытка привлечь внимание мира к катастрофическому положению Кореи, находившейся на грани полного захвата Японией, добиться международной поддержки в защите независимости и суверенитета страны. Она явилась продолжением давней линии правящих кругов Кореи на заступничество великих держав против агрессивных действий Японии, пренебрегая при этом реальным потенциалом сопротивления собственного народа. Как и все предыдущие, эта попытка не принесла успеха. Заведомо напрасно было ожидать, что устроители Гаагской конференции предоставят трибуну представителям одной из порабощаемых стран и позволят им осуждать Японию за то, что делают остальные державы, что кто-то действительно захочет вступиться за Корею.

С этой точки зрения история с Гаагской конференцией поучительна для настоящего времени. Сейчас, когда перед Кореей стоят жизненно важные и трудные задачи воссоединения страны, ее развития в сложнейших условиях современного мира, необходимо всемерно крепить ее национальное единство, решать все вопросы силами самого корейского народа и исключительно в его интересах, не рассчитывая, как это было в прошлом, на благодеяния "сильных мира сего". Можно лишь приветствовать намерение двигаться именно в таком направлении, проявленное в ходе исторических встреч на высшем уровне между Севером и Югом в 2000 и 2007 гг.

При изложении событий, связанных с пребыванием корейской делегации в Гааге в 1907 г., иногда высказывается мысль, что это ничего не дало Корее и только приблизило окончательный захват ее Японией. Думается, что Япония, даже если бы не случился "Гаагский инцидент", все равно взяла бы на себя все рычаги управления страной, чтобы преодолеть сопротивление корейского народа, тем более что первый шаг к этому был сделан еще Договором о протекторате 1905 г. Важно другое. "Гаагский инцидент" дал Японии повод избавиться от императора Коджона, который, как бы критически его ни оценивать, создавал ощутимые препятствия ее захватническим планам. Замена его безвольным и послушным Сунджоном предоставила Японии дополнительную и весьма существенную возможность облечь в юридические формы аннексию Кореи.

Можно, видимо, согласиться с Ли Ви Джоном, утверждавшим, что поездка корейской делегации в Гаагу не была неудачной. Действительно, голос протестующей Кореи за рубежом впервые прозвучал в 1907 г., причем на международной конференции, к которой было приковано внимание мировой общественности. Японской пропаганде, внушавшей всему миру, пользуясь изолированностью Кореи, что там царят порядок и справедливость, был нанесен серьезный удар, и частично была прорвана информационная блокада, в которой находилась Корея.

В заключение нельзя не сказать о самих корейских делегатах. Потребовалось немало мужества и смелости, преданности родине и ее монарху, чтобы взять на себя секретное поручение императора, чреватое жестокими репрессиями со стороны японских властей и "своего" правительства. Они успешно добрались до Гааги, где достойно представляли Корею и сделали для нее все, что было в их скромных силах. Их имена с уважением запечатлены в истории Кореи. Смерть Ли Джуна, по какой бы причине она ни произошла, воспринимается как одна из трагических жертв корейского народа в борьбе за свободу и независимость своей родины. В Северной и Южной Корее как важную памятную дату корейской истории отметили в 2007 г. 100-летие поездки корейской делегации на Гаагскую мирную конференцию.

стр. 55
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Василевская И. И. Колониальная политика Японии в Корее накануне аннексии (1904 - 1910). М.: Наука, ГРВЛ, 1975.

История дипломатии. Т. II. М: Госполитиздат, 1963.

Пак Б. Д. Россия и Корея. М.: ИВ РАН, 2004.

Пак Чон Хё. Русско-японская война 1904 - 1905 гг. и Корея. М.: Восточная литература, 1997.

Хан М. Освободительная борьба корейского народа в годы японского протектората (1905 - 1910). М.: ИВЛ, 1961.

Чхве Док Су. Тэхан чегукки онроный сеге инсик ква Пхёнхва хвеый (Понимание мира в высказываниях периода Корейской империи и Мирная конференция) // Минджок мунхва ёнгувон чхансоль 50 чунён кинем кукче хаксуль хвеый чарёчип "1907 нён Хеигы пхёнхва хвеый ва Тэхан чегук, кыриго ёлган" (Сборник материалов международной научной конференции, посвященной 50-летию основания Института национальной культуры, "Гаагская мирная конференция, Корейская империя и великие державы"). Сеул: Институт национальной культуры, 2007.

Koen De Ceuster. The Dutch Government and Media Reaction to the Korean Mission to the 1907 Hague Peace Conference // Минджок мунхва ёнгувон чхансоль 50 чунён кинем кукче хаксуль хвеый чарёчип "1907 нён Хеигы пхёнхва хвеый ва Тэхан чегук, кыриго ёлган" (Сборник материалов международной научной конференции, посвященной 50-летию основания Института национальной культуры, "Гаагская мирная конференция, Корейская империя и великие державы"). Сеул: Институт национальной культуры, 2007.

McKenzie F. A. Korea's Fight for Freedom. N. Y. -Chicagc-L. -Edinburgh: Fleming H. Revell Company, 1920.

Murase Shinya. The Presence of Asia at the 1907 Hague Conference // Colloquium of The Hague Academy of International Law. 6 - 7 September 2007.

Nelson M. F. Korea and Old Orders in Eastern Asia. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1946.

Source Materials on Korean Politics and Ideologies. Compiled by Donald J. Tewksbury. Vol. II of the Series, Source Book for Far Eastern Political Ideologies. New York: International Secretariat Institute of Pacific Relations, n.d.

Новое время.

New York Times // www.nytimes.com

Permanent link to this publication: