Отв. ред. Н. Н. Крадин, Д. М. Бондаренко. М.: Институт Африки РАН, 2002. 260 с.
(Цивилизационное измерение. Т. 5)
Проблема социального и политического развития номадов Евразии на протяжении последних десятилетий стала одной из наиболее актуальных и дискуссионных в отечественном и зарубежном кочевниковедении. Об этом свидетельствуют многочисленные статьи и доклады на конференциях различного уровня. В отечественной науке такой всплеск интереса к изучению социокультурной динамики древних и традиционных обществ обусловлен сменой научной парадигмы и, как следствие, актуализацией ранее "закрытых" или существенно ограниченных идеологическими рамками тем. В то же время нельзя не отметить, что именно к последней четверти XX в. в нашей стране как в археологии, так и в этнографии была накоплена значительная источниковая база, которая позволяла более объективно реконструировать процессы социо- и политогенеза у номадов.
Значительное число материалов в рецензируемом издании посвящено теоретическим проблемам изучения номадизма: "Введение: социальная эволюция, альтернативы и номадизм" Д. М. Бондаренко, А. В. Коротаева, Н. Н. Крадина, "Типология потестарных и политарных систем кочевников" С. А. Васютина, "Кочевники евразийских степей в исторической перспективе" А. М. Хазанова и др. Поэтому мы остановимся лишь на некоторых результатах, отмеченных в работах такого плана. Практически все их авторы отмечают, что при исследовании социальной и политической истории кочевников важно не столько использовать научный категориальный аппарат, применяемый для изучения оседло-земледельческих обществ, сколько попытаться выработать дефиниции, отражающие именно специфику феномена номадизма. При этом подчеркнем, что исследователи в большей или меньшей степени склонны рассматривать историю кочевничества в русле цивилизационного подхода. Правда, ученые по разным причинам стараются избегать словосочетания "кочевая цивилизация", а, например, A.M. Хазанов (с. 47) предпочитает использовать понятие "историко-культурный регион", т.е. одну категорию ("цивилизация") заменяет на другую синонимичную ("историко-культурный регион"). Целесообразность такой замены следовало бы более четко обозначить, иначе не совсем ясно, что понимать под "историко-культурным регионом" (регионами) применительно к кочевникам: степной пояс Евразии или отдельные азиатские районы (если речь идет о нескольких регионах), такие как Центральная Азия, Средняя, Азия, Передняя Азия и т.п.
Авторы справедливо указывают на то, что развитие кочевых обществ, в том числе и социально-политическое, было сопряжено с особенностями их взаимодействия с оседло-земледельческими цивилизациями. В тоже время рассматривать в качестве решающего фактора в возникновении кочевой государственности специфические взаимоотношения кочевых и оседлых обществ (А. М. Хазанов, с. 53) представляется преждевременным. Вероятно, такой перекос "в пользу" оседлых обществ, как генераторов государственности, произошел из-за того, что А. М. Хазанов, Т. Барфилд ("Мир кочевников- скотоводов") и некоторые другие специалисты рассматривают кочевой мир как периферию земледельческих цивилизаций, выступающих в роли центра или "ядра". Между тем цивилизационный подход, которого в большинстве своем придерживаются указанные авторы коллективной монографии, предполагает, что диада "центр-периферия" находит наибольшую актуализацию прежде всего в рамках одной конкретной цивилизации 1 . В этой связи социально- политическая природа в макросоциальной системе (т.е. в "кочевой цивилизации") динамична. С одной стороны, периферия подчиняется
стр. 194
центру, с другой - она может оказывать на него влияние, заменять его или же отделяться от него. Указанное методологическое положение цивилизационного подхода предполагает, что в рамках самой цивилизации должны сформироваться предпосылки для всех преобразований, а внешний фактор (взаимодействие с другими цивилизациями), имеющий важное значение, является только импульсом, определяющим общее направление развития.
Отметим, что и A.M. Хазанов в своей статье не исключает полностью наличие внутреннего фактора в процессе генезиса кочевой государственности (с. 53), однако явно занижает степень его значимости. Таким образом, специфику взаимоотношений кочевых и оседлых обществ, вероятно, следует рассматривать лишь как фактор, который не столько непосредственно способствовал возникновению кочевой государственности, сколько определял конкретные ее формы.
Следующая проблема, на которой следует остановиться, - создание типологии потестарно-политических систем кочевников и выработка специальных категорий, характеризующих политическую организацию номадов. В последнем случае наиболее дискуссионной оказалась теория "кочевых империй". Н. Н. Крадин ("Структура власти в кочевых империях") активно разрабатывающий эту теорию, предлагает рассматривать данное понятие, по сути, как синоним категории "суперсложное вождество", используемый применительно к земледельческим обществам. Из этого следует, что даже самые сложные и иерархизованные социумы номадов представляли собой конфедерации племен, а не государственные образования (с. 114 - 115,120 - 121). Очевидно, последний вывод Н. Н. Крадина будет им в дальнейшем скорректирован и уточнен, поскольку сам ученый всегда выступал как сторонник особых форм ранней государственности у кочевников, хотя, безусловно, не у всех. О сложности политогенеза у номадов свидетельствует и типология кочевых империй указанного автора.
Другой исследователь, С. А. Васютин, отчасти развивая идеи Н. Н. Крадина, создает свою типологию потестарно-политических систем номадов (с. 93 - 96). Представляется удачным его принципиальный вывод о том, что в качестве одного из видов раннегосударственных образований можно рассматривать кочевые суперимперии. В тоже время не совсем ясны принципы, которые положены в основу создаваемой С. А. Васютиным типологии. Во всяком случае, необходимо четко обозначить корреляцию таких показателей, как характер власти, поли- или моноэтничность, территориальный охват, специфика взаимоотношений внутри объединения между его частями (отдельными этническими группами ж т.п.), а также между всем кочевым обществом и земледельческим миром.
Отметим, что исследователи недостаточно внимания уделили кочевым социумам скифской эпохи. Как считает, например, A.M. Хазанов (с. 48), это связано с тем, что археологические данные не позволяют определить конкретный уровень развития кочевых политий. Необходимы письменные источники, которые позволяют также судить о характере взаимоотношений номадов и земледельческих обществ. Исходя из такой посылки, A.M. Хазанов утверждает, что государственность была только у скифов Причерноморья, а другие кочевые социумы Евразии в раннем железном веке (в том числе "аржанцы", саки, "пазырыкцы" и др.) ею не обладали (с. 48). Укажем, однако, на имеющий результаты процесс изучения Горного Алтая IX-П вв. до н.э. 2 Проведенные палеосоциальные реконструкции позволили сделать вывод о том, что в основе общественной структуры кочевого общества в раннескифский (конец IX - первая четверть VI в. до н.э. - бийкенская культура) и пазырыкский (вторая четверть VI-II вв. до н.э.) периоды лежала половозрастная структура, определяющая место номада в зависимости от его физико-генетических показателей. Вертикальная иерархия базировалась на имущественной, социальной, профессиональной и других структурах. При этом если в раннескифское время наблюдается слабая дифференцированность кочевого общества, то в пазырыкский период иерархичность уже достаточно сложно выражена, что особенно заметно отразилось в погребальном обряде номадов. Кроме того, именно в пазырыкской культуре стали формироваться новые социальные группы (например, служители культа), которые в предшествующий период не отмечены. В отличие от "бийкенцев" для пазырыкского общества были характерны высокая степень милитаризации, а также начало формирования дружины. Можно сделать вывод, что "пазырыкцы" прошли в своем развитии стадию "позднего вождества" (термин пока условный) и встали на путь поиска формы раннегосударственного образования. Однако в полной мере этот процесс не завершился, что было обусловлено особенностями культурно-исторического развития как "пазырыкского" общества, так и в целом кочевых народов Центральной Азии скифской эпохи.
Таким образом, социально-политическая организация кочевников Горного Алтая эпохи раннего железа претерпела существенные изменения в своем развитии. Сходные, хотя и неод-
стр. 195
нозначные процессы полито- и социогенеза характерны и для номадов Казахстана, Тувы, Хакасско-Минусинской котловины, Монголии и Восточного Туркестана. В то время как письменные источники отсутствуют или дают отрывочные сведения о древних кочевниках этих районов, археологические материалы все же позволяют проследить определенную социокультурную динамику таких обществ.
Наконец, последнее, на чем хотелось бы остановиться, - это проблема выделения особой кочевой цивилизации. Уже указывалось, что ученые в большей или меньшей степени излагают свои идеи в рамках цивилизационного подхода, хотя и стараются избегать определения "кочевая цивилизация". Некоторые из исследователей, например, А. П. Медведев ("Развитие иерархических структур в обществах эпохи бронзы и раннего железного века юга Восточной Европы (опыт диахронного историко-археологического анализа)", с. 138), считают неоправданным выделение особой кочевой цивилизации, несостоятельность чего, по их мнению, была подробно показана на совещании в Институте археологии АН СССР в 1990 г. 3 Однако основной аргумент противников концепции А. И. Мартынова заключался в том, что по уровню социально-политического развития, а также из-за этнической и культурной разнородности номады не могли достичь уровня цивилизации. Такой подход был обусловлен господством в советской исторической науке эволюционно-стадиальной методологии. Следствием этого являлось использование при изучении номадов тех же принципов и категорий, что и при исследовании земледельческих обществ. В современной гуманитарной науке отмечена обратная тенденция, согласно которой ученые стремятся выработать особый подход к изучению феномена кочевничества. Последнее обстоятельство отразилось и на повторной попытке А. И. Мартынова обосновать возможность выделения кочевой цивилизации, исходя из разработки ее специфичных критериев 4 . Реализация указанного направления представляется вполне возможной, если учесть, что в философии культуры сложились разные подходы к выделению и классификации цивилизации 5 . В тоже время, вероятно, нужно согласиться с Н. Н. Крадиным 6 , который вслед за Л. Н. Гумилевым и другими учеными считает более оправданным говорить о кочевой цивилизации не в рамках всей Евразии, а применительно к отдельным ее регионам. Такая позиция позволит избежать схематизма и упрощения культурно-исторических процессов.
В заключение подчеркнем, что, несмотря на полемичность отдельных выводов ученых, рецензируемая коллективная монография - одна из первых книг, представляющая обобщенную (хотя и не целостную из-за большого числа различий в подходах авторов) картину генезиса кочевничества Евразии. При разработке обозначенных проблем нам представляется особенно важным использование специфических возможностей археологического материала.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Шилз Э. О соотношении центра и периферии // Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия / Сост. Б. С. Ерасов. М., 1998. С. 174; Эйэенштадт Ш. Структура отношений центра и периферии в имперских и имперско-феодальных режимах // Там же. С. 176 - 180; Ерасов Б. С., Аванесова Г. А. Проблемы анализа диады Центр-Периферия цивилизаций. Обзор // Там же. С. 180 - 183.
2 Суразаков А. С. О социальной стратификации пазырыкцев // Вопросы археологии и этнографии Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1983. С. 72 - 87; Тишкин А. А. Культура населения Центрального и Северо-Западного Алтая в раннескифское время. Автореф. канд. дис. Барнаул, 1996; Тишкин А. И. Изучение социально-экономической структуры населения Горного Алтая раннескифского времени // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири. Барнаул, 1997. С. 93 - 95; Тишкин А. А., Дашковский П. К. Захоронение человека с конем как отражение некоторых сторон социально-экономической структуры населения Горного Алтая скифской эпохи // Там же. С. 114 - 117; Марсадолов Л. С. Археологические памятники IX-III веков до н.э. горных районов Алтая как культурно-исторический источник (феномен пазырыкской культуры). Автореф. докт. дис. СПб., 2000; Дашковский П. К. Социальная структура и система мировоззрений населения Горного Алтая скифского времени. Автореф. канд. дис.
3 Совещание по проблеме "скифо-сибирского мира" // Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М., 1993. N 207.
4 Мартынов А. И. Два этапа развития степной скотоводческой цивилизации // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Улан-Удэ, 2000. Т. 1. С. 80 - 84.
5 Хорд Д. Современная классификация цивилизаций. Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. С. 279 - 280.
6 Крадин Н. Н. Стадиальные и цивилизационные особенности кочевых обществ // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Улан-Удэ, 2000. Т. 1. С. 74 - 79.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Digital Library of Uzbekistan ® All rights reserved.
2020-2024, BIBLIO.UZ is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Uzbekistan |