Писатели, деятели культуры и науки, политики, а также многие другие образованные люди XVIII века пытались внести свою лепту в развитие русского литературного языка. Русский литературный язык в 70-80-е годы XVIII века не имел строго определенной программы и стратегии развития, так как теория трех стилей к этому времени потеряла свое главенство, а никакой другой новой теории предложено не было. Некоторые взгляды на дальнейшее развитие русского языка высказывали в литературных произведениях многие писатели, которые заботу о языке считали своим общественным долгом. Проблемы функционирования заимствований и церковнославянизмов, приказного языка и стиля светских салонов, борьба за чистоту русского языка да и за "простой слог" вообще становились главными в литературном языке того времени. Все это отразилось, как в зеркале, в журнале "Собеседник любителей российского слова, содержащий разные сочинения в стихах и в прозе российских писателей" (1783-1784), который стал важным свидетелем в понимании процесса становления русского литературного языка XVIII века. Отдельно хотелось бы отметить языковую полемику, возникшую вокруг фигуры "Любослова" (этим именем были подписаны некоторые статьи, автор которых выступал как "беспристрастный любитель красоты российского слова").

Личность Любослова вызывает споры до сих пор и остается неяс-

стр. 87

ным, кто же скрывался под этим именем и был автором XIII статьи во второй части и XV - в седьмой "Собеседника..." Не удалось выяснить и имена многих писателей, принимавших участие в работе "Собеседника..." и вступавших в споры с Любословом. Ни письма, ни записки того времени, исследованные учеными, не привели к какому-либо реальному результату.

В своей первой статье (Собеседник... СПб., 1783. Ч. II) Любослов проанализировал большую часть сочинений, напечатанных в начале журнала, и выявил массу грамматических ошибок. На его выступление ответил один из авторов, подвергнутых критике (предположительно Екатерина II) и указал Любослову на то, что он, не обращая внимания на содержание статей, исправляет лишь мелкие ошибки, которые не влияют на восприятие основной идеи произведения, так как "честные правила, здравый рассудок и приятная шутка предпочтительны педантству". Педант. Вот какого "прозвания" удостоился Любослов, всего лишь строго следуя букве грамматического закона.

И вслед за Екатериной (?) многие писатели стали присылать свои "ответы г. Любослову": Фонвизин, Державин и Капнист. Некоторые же авторы не преминули упомянуть в своих статьях его усиленное увлечение "маловажными погрешностями", а кое-кто, прочитав обращение к читателям, объявил, что "через неумеющих писать разумею я не тех, кои литер ставить не знают, а тех прескучных Любословов, кои слова без вещей писать любят...". В общем, всякий пытался "уколоть" его на свой манер.

Любослов искренне полагал, что "беспристрастный любитель красоты российского слова" согласится с ним: писать надо, соблюдая правила русского языка. И уже в конце первой статьи, предвидя нарекания в свой адрес, он отмечал, что данные поправки не "мечта тщеславия - нет - они основаны на правилах, приобретенных тщательным наблюдением и проницательным исследованием преобразителя российского языка". В целом, большинство ошибок были столь незначительны, что любой другой читатель не обратил бы на них внимания. Например, в стихотворении Державина Любослов указывал, что во фразе "Ты пишешь в сказках поучений. Писать принимает падеж винительный, а не родительный", - и предлагает свой вариант. - "Ты пишешь в сказках мысль учений". Подобная правка встречается чаще остальных, видимо, у авторов многих статей явно были проблемы с употреблением падежей. Грамматические ошибки, которые выявлял Любослов, были связаны не только с падежами, но и вообще с неправильным употреблением слова, с построением предложения. Он также отмечал ряд стилистических ошибок, и выявлял некоторые речевые.

Хотя в случае с Державиным Любослов и заметил: "Беспристрастный любитель мыслей и слов не может не остановить внимание при маловажных сих ошибках. Впрочем, соблюдаю глубокое почтение к пре-

стр. 88

красным сочинениям сего замечательного стихотворца". Сей "замечательный стихотворец" все равно остался крайне недоволен и в ответ написал, что его критик "...не нашел ничего достойного... кроме столь маловажных погрешностей, что самый знающий внимает важнейшим своего сочинения предметам...". Подобная реакция была характерной для большинства писателей. Возможно, свою роль сыграла сложившаяся языковая ситуация: писатели активно осваивали разговорную стихию, что отразилось и на языке "Собеседника...".

Элементы разговорной речи часто встречаются и в высоком стиле, так как именно во второй половине XVIII века начался процесс становления нового русского литературного языка, опирающегося именно на разговорную речь. Поэтому большинство всех тех стилистических и речевых ошибок, которые находил Любослов, были связаны с этим явлением. Но даже если это было не так, и писатели, действительно, совершали ошибки, они не спешили оправдываться. Следуя традиции классицизма, а затем и Просвещения, главенство отдавали содержанию, а не форме. Идеи, которые высказывались в произведении, стояли выше изложения, так как язык служил средством передачи мыслей автора. Эстетическая же сторона его для большинства приобретала значение, лишь когда это непосредственно было связано с общественными проблемами (например, проблема языковых заимствований). Ошибки в писательской среде считались лишь небольшими погрешностями, которые никак не влияют на общий смысл. Екатерина II в "Былях и небылицах" отвечала по поводу критики в свой адрес: "Скучны только грамматические критики на и, на ы, на я, на е, на ой, наипаче нам безграматным людям... А грамматикальныя поправки я не читал, и отнюдь ими не исправлен. Надеяться можно, что наши грешные падежи никому вреда не нанесут" (Екатерина II. Сочинения. М., 1990).

Содержание произведения для Любослова имело также огромное значение. Но ему хотелось показать "галломанам" и "любителям всего иностранного" красоту и богатство русского языка (ведь именно такую цель ставили перед собой издатели и писатели, выступавшие в "Собеседнике..."), точно и строго следуя его правилам.

Вторая статья Любослова была посвящена общим проблемам языка. Она состояла из "Письма" и "Начертания о российских сочинениях и российском языке". "Начертание" стало своеобразным манифестом, отражающим его языковые воззрения. В начале статьи Любослов формулирует свои принципы на основе практических советов, данных им ранее: "Первое, чтобы все периоды основаны были на грамматических правилах для ясного вразумления; второе, чтобы не потерять достоинства описуемого вещества; третие, чтобы не нарушать свойств языка своего". Также он рассуждал о том, как надо писать, и отмечал, что "вообще нужно прилагать старание как о словах, так и о мыслях; но о последних больше, чем о первых. Ибо сколь тень хуже тела...".

стр. 89

Как и многие другие авторы, он говорил о вреде одних лишь только красивых, витиеватых слов, в которых смысла никакого не заложено: "Одни ж звенящие и красивые слова, не заключающие в себе хороших мыслей, возбуждают пышностию своею внимание только малых душ... так многие, оставя умственные предметы, стремятся к чувственным и воображение ласкающим теням". При этом некоторые участники "Собеседника..." критиковали его именно за эту погрешность ("через неумеющих писать разумею я... тех прескучных Любословов, кои слова без вещей писать любят").

В основной же части статьи говорится о преимуществе русского языка перед иностранными, о том, что русские писатели при написании своих сочинений должны, прежде всего, ориентироваться на свой природный язык, который достаточно богат и красив, а если сочинителям не удается должным образом выразить свои мысли на русском языке, то дело здесь не в "скудости" языка, а в незнании его людьми, так как каждый должен понимать, что "довольство российского слова сравнить должно с имением пребогатого человека, получившего великое сокровище по наследству и присовокупившего много собою". И, чтобы доказать, что "российский язык... ни одному европейскому достоинствами не уступает, но и многим превосходит", Любослов утверждал, что "славенский язык" (а, по его мнению, именно от него и от древнегреческого произошел русский) такой же древний, как и латинский. (Несмотря на то, что Любослов и упоминает о "древнем славенском" языке, все же, как и его современники, не различает праславянский и старославянский языки.)

Свою теорию Любослов строил на доказательстве четырех положений. Во-первых, если два языка имеют большое число сходных "коренных слов", то значит "они оба произошли из одного источника; но долготою времени и многими народов переменами различились: следовательно оба почти одной древности". Реализуя данное утверждение на практике, он рассматривал слова из русского и латинского языков, близкие по значению, выделяя их графическое сходство, например, agnus - агнец, culeus - куль, domus - дом, gleha - глыба, ignus - огнь, mus - мышь, pains - палка. Далее доказывал на основе этого сопоставления, что, так как эти слова "должны были начаться купно с началом славенского и латинского народа", язык "славенский" и латинский "почти одной древности".

Во-вторых, "еже ли сходствующие коренные слова в одном языке имеют некоторое знаменование, с натурою вещей знаменуемых сходное, чего в другом не находится; и еже ли от первого есть больше сложенных и производных: по сему будут они в первом прямо коренные, а в другом ближе к производным". На основе этого положения он делает вывод, что славянский язык древнее латинского, так как многие слова, например, corhis - короб: cofta - кость, ребро; meta - мета, "имеют

стр. 90

в славенском с натурою сходное знаменование, чего нет в латинском, и больше славенских производных, нежели латинский имеет".

В-третьих, если в одном языке "коренные слова" имеют "но окончаниям и по многим слогам подобие производных, и корень в другом сыщется, то весьма вероятно, что оные от сего происходят". Используя это утверждение, Любослов доказывал, что некоторые латинские слова произошли от славенских: "donee (донеле же) из до и неле; folidus (твердый) из со и литой, fuadeo (советую) из со и вет".

По четвертому положению он приводил пример слов, которые в латинском имеют лишь "умалительные формы", а полные - отсутствуют: /м//м/а, graculus, nebula, oculus; в славянском же языке существуют и полные формы этих слов. А если так, то "славянского языка древность не токмо равна древности латинского, но для показанных явных признаков едва ли оную не превышает. В рассуждении сего начало славянского языка далее двух тысяч лет простирается".

Подобная концепция, которая на первый взгляд может показаться не только необычной, но и несколько натянутой, как ни странно, приводит нас к языковой программе классицизма.

В самом деле, именно в эпоху классицизма ученые начинают противопоставлять богатство древних языков и бедность новых. Русские ученые переняли это представление у французских теоретиков, при этом к древним языкам они также причисляли церковнославянский, доказывая важность того великого наследия, которое он и латинский получили от греческого языка. Соответственно русский литературный язык ("славенороссийский"), как преемник церковнославянского, унаследовавший его изобилие и богатство, становится в один ряд с языками классическими и противопоставляется новым бедным языкам, в частности, французскому. Это представление о древности русского языка было проанализировано В.К. Тредиаковским и М.В. Ломоносовым, которые рассматривали церковнославянский и русский как по природе единые языки и, причисляя русский литературный язык к "древним", приписывали ему все то изобилие, которое свойственно древним языкам. Подобная схема, согласно которой словесное изобилие перешло от греческого к церковнославянскому, а от церковнославянского к русскому литературному языку, была широко известна науке в XVIII веке. Поэтому ничего нет удивительного в том, что в статье Любослова выдвинута теория о богатстве русского языка, которое не уступает ни в чем латинскому, ибо, так же как и латинский, русский имеет отношение к греческому языку.

Но откуда тогда возникла теория о том, что "славенский" язык (даже если мы и будем иметь в виду праславянский язык) древнее латинского? Ведь тот же Ломоносов, хотя и писал о древности российского народа и российского языка, говорил, что во времена царствования латинского языка, "славянский" не достиг еще пика своего развития. Лю-

стр. 91

бослов, как человек умный и образованный, хорошо знал труды Ломоносова, он явно ориентировался на грамматику великого ученого, когда "выправлял" падежи в первой статье (ведь именно о Ломоносове он говорил в конце статьи, объясняя, что правки делает, основываясь на правилах, "приобретенных тщательным наблюдением и проницательным исследованием преобразителя российского слова"). Как ни странно, но, возможно, именно одна из работ Ломоносова навела Любослова на мысль о столь великой древности славянского языка.

В рассуждениях своих Любослов писал, доказывая иностранцам и своим соотечественникам, увлеченным иностранными языками, что языку "славенскому" более двух тысяч лет и что он древнее латинского. Ломоносов в "Замечаниях на диссертацию Г.-Ф. Миллера "Происхождение имени и народа российского"" доказывал иностранцу, что народ российский имеет глубокие исторические корни (произошел от народа роксоланы), поэтому и язык "славенский" должен был распространиться на огромной территории, а для этого нужно было время, по сему язык "сам собою стоит уже от самых древних времен, и многочисленные оные славенские народы говорили славенским языком еще прежде рождества Христова" (Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. М.-Л., 1952. Т. VI). Любослов же решил пойти дальше своего учителя и выдвинул утверждение, что не просто "славенский" язык существовал еще до рождества Христова, а был древнее латинского и так активно функционировал, что многие слова латинские взяты были именно из него. Возможно, причиной столь смелого заявления является сложившаяся общественная ситуация.

Любослов вслед за Ломоносовым критиковал отношение современного общества к русскому языку и то раболепное преклонение перед французским языком, которое вело к утрате веры в свой народ, в свою страну, к потере сплоченности, а значит силы государства. Обстоятельства, в которые попал Ломоносов, доказывая Миллеру и иностранцам вообще, что русский народ так же может гордиться древностью своего происхождения и своего языка, повторились. Но, как это часто бывает, на новом витке развития ситуация усугубилась, так как Любослову, в большей мере, пришлось доказывать свою правоту огромному числу собственных сограждан, считавших русский язык не достойным языка французского и часто пренебрегавших общением на родном языке. Вся теория Любослова была направлена лишь на то, чтобы пробудить интерес у россиян к их языку и доказать необходимость использования всех богатств именно русского языка. Поэтому данная теория может считаться более патриотической, нежели научной.

Вообще Ломоносов, как никто другой, оказал влияние на языковые воззрения Любослова. И дело не только в схожей ситуации, но и в гениальности великого ученого, который столь точно и просто сумел сформулировать общие идеи о наболевших проблемах. Например, в

стр. 92

своей статье Любослов осуждал тех людей, которые считают, что на русском языке невозможно выразить многих мыслей: "...некоторые неосновательно жалуются на скудость российского языка. Никакого знания не должно рассуждать и мерить по своим силам; но надлежит сперва о нем быть совершенну и после о том смело разговаривать и полагать пределы". Ломоносов же в "Российской грамматике" писал: "И ежели чего точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствует" (Ломоносов. Там же. Т. VII). Также в своей "Российской грамматике" Ломоносов отмечал: "Повелитель многих языков, язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе" (Там же). Любослов же в "Собеседнике..." говорил, что "российский язык не токмо ни единому европейскому достоинствами не уступает, но и многие превосходит, подобляясь и равняясь с древними изящными греческим и латинским; в том можно ... засвидетельствовать ясными доводами и многими примерами".

Таким образом, основные языковые принципы Любослова, изложенные в статьях "Собеседника...", сводятся не только к утверждению, что писать надо согласно правилам русского языка, но и к стремлению очистить родной язык от французских и иных "паразитов", в которых совершенно нет необходимости, ибо русский язык наследует от греческого изящество, изобилие и богатство, имеет огромные возможности для выражения любых идей, является опорой для русского самосознания, которое может пошатнуться, так как вера в превосходство другого языка рождает веру в превосходство другого народа.

Permanent link to this publication: