М.: Гуманитарий, 2001. 211 с. (Исследования и учебные материалы. Вып. 1)

В современной литературе о странах Центральной Азии (ЦА) ¹ преобладают две крайности: либо обвинения в политической тирании и экономическом упадке, либо приукрашивание их действительности ² . На этом фоне работу Л.А. Фридмана, написанную к 10-летней годовщине с момента распада СССР, можно считать образцом объективного, всестороннего и квалифицированного анализа.

Рецензируемая книга состоит из "Предисловия" (с. 4-5), где обосновывается значимость избранной темы и перечисляются главные источники, на которых производилось исследование (издания Всемирного банка и международных организаций; базы данных Статкомитета СНГ; материалы национальной статистики, в том числе данные переписей 1999 г. в Казахстане и Кыргызстане), и четырех отдельных частей, названных автором "очерками". В первом из них "Экономика Центральной Азии на "мировых весах" и на шкале развития" (с. 6-27) рассматривается экономический потенциал республик ЦА на основе данных о годовой стоимости внутреннего валового продукта (ВВП), или валового национального продукта (ВНП), и валового национального дохода (ВНД), пересчитанных в американских долларах. При этом автор анализирует разные способы расчета: по обменному курсу национальных валют и по паритету их покупательной способности, которые иногда дают различные результаты. В любом случае получается, что даже суммарный экономический потенциал стран региона, составляющий около 180 млрд. дол. США, более чем в 2-3 раза (!) уступает аналогичному показателю по Ирану или Турции. Почти 45% от общего потенциала приходится на Казахстан и 30% - на Узбекистан. По уровню своего развития, измеряемому величиной ВВП/ВНП на душу населения, Казахстан сопоставим с такими странами мира, как Перу и Македония, Туркменистан - как Еги-

(c) 2003

стр. 188

пет или Шри-Ланка, Узбекистан и Кыргызстан - как Боливия или Лесото, а Таджикистан - как Уганда. Правда, Л.А. Фридман справедливо подчеркивает, что "соотношение сил в геоэкономике и геополитике зависит главным образом именно от абсолютного потенциала той или иной страны" (с. 12-13). Понятно, что Китай, находясь по размеру подушевого ВНП примерно на одном уровне с Туркменистаном, по абсолютным показателям своей экономической и территориально- демографической мощи является супердержавой, тогда как Туркменистан вряд ли может претендовать даже на роль регионального лидера.

В этом же очерке автор пытается построить возможный прогноз экономического развития ЦА. Картина вновь получается далеко не радостной. Чтобы достичь уровня подушевого дохода ВНП Казахстана Кыргызстану, Узбекистану и Таджикистану потребовалось бы 10-15 лет при условии устойчивого ежегодного роста на 7-8%. Казахстану же в свою очередь понадобится столько же лет и такие же темпы роста, чтобы достичь нынешнего уровня развития Чили, Словакии или Уругвая. Вслед за экспертами МВФ и ВБ Л.А. Фридман выражает надежду на саму возможность такого экономического роста, правда, осторожно назвав его "наиболее благоприятным сценарием" (с. 14).

Позволим себе выразить сомнения в этом. Дело даже не в том, что признаки экономического подъема в ЦА носят пока еще "восстановительный" характер и в немалой степени обусловлены выгодной конъюнктурой мировых цен на нефть, газ, золото и хлопок, а не глубинными изменениями в самой экономике. И не в том, что "проведение необходимых реформ" и "минимизация внутренних и внешних рисков", "обеспечение безопасности прав собственности" кажутся несбыточными пожеланиями для стран, где общественное сознание остается на "деревенском" уровне и процветают коррупция, авторитарные методы руководства и т.д. И не в том, что религиозные и межнациональные конфликты в любой момент легко могут разрушить любую тенденцию к стабильности. На наш взгляд, центральноазиатское общество сохраняет целый ряд фундаментальных, коренных черт, препятствующих любому экономическому прогрессу.

Одной из таких черт, которую Л.А. Фридман не рассматривает в своей книге, является высокий уровень демографического роста. Без этой проблемы анализировать прошлое, настоящее и будущее ЦА просто невозможно. В качестве иллюстрации сопоставим, используя официальные сведения, рост ВВП, подушевого дохода (данные цифры носят весьма приблизительный характер, поскольку пришлось переумножать, делить и округлять уже округленные цифры из статистического справочника) и прирост населения в Узбекистане и Таджикистане (в % к предыдущему году).

Из таблицы видно, что в пересчете на душу населения темпы роста экономики в указанных странах ниже на 1/3-1/5 по сравнению с темпами роста ВВП в целом. Разница "съедается" демографическим ростом.

Таблица 1

-------

^* Официально эти данные относятся к началу следующего года.

Рассчитано по: Содружество Независимых Государств. Статистический ежегодник 98. М., 1999. С. 479, 484, 557, 563; Содружество Независимых Государств. Статистический ежегодник 99. М., 2000. С. 463, 468, 469, 539, 544, 545.

стр. 189

Конечно, налицо общая тенденция снижения темпов демографического роста в Центральной Азии. Если в 1960-х годах он в среднем составлял 3.6% в Узбекистане и 3.7% в Таджикистане, в 1970-х соответственно - 3.0 и 3.1, в 1980-х - 2.6 и 3.0%, то в конце 1990-х годов опустился до 1.5 и 0.3% (в значительной степени за счет высокой миграции из региона в основном русскоязычных жителей при довольно высоких пока темпах естественного прироста). Сегодня уже можно утверждать, что ЦА, хотя и с большим опозданием, все же вступает в новую фазу демографического развития. Однако этот процесс будет для региона очень тяжелым, поскольку смене демографической модели препятствуют сложившиеся на протяжении многих поколений социокультурные ценности, психология людей, приспособленные к многодетности социальные структуры и экономическое поведение. Тем не менее пока такая смена не произойдет, рассчитывать на устойчивое развитие ЦА нет никаких оснований.

Не привлекло внимание автора рецензируемой книги и еще одно соображение, ставящее под сомнение концепцию так называемого "догоняющего развития". Дело в том, что основные макроэкономические показатели, по которым рассматриваются страны ЦА, не отражают всей современной реальности социально-экономической жизни глобализующегося мира. Что имеется в виду? Сегодня стало очевидным, что существует такое явление, как сезонная или трудовая миграция. И хотя точных данных о ее масштабах нет, вряд ли могут быть сомнения в том, что она имеет колоссальные размеры. На состоявшейся в Московском центре Карнеги (24 марта 2000 г.) конференции "Перспективы внешней миграции титульных народов Центральной Азии" С. Олимова (Таджикистан) привела свою оценку трудовой ежегодной миграции из Таджикистана - 800 тыс. человек, но упомянула и цифру 500 тысяч. В публикации А. Топилина со ссылкой на "прикидки" Министерства труда и занятости РТ указана цифра 250 тыс. трудовых мигрантов из этой республики в странах СНГ ³ . Таким образом, по разным оценкам от 1/8 до 1/2 трудоспособного населения Таджикистана сегодня так или иначе связано с рынком труда России. И это не только мелкая торговля, криминал и наркотрафик, как нередко представляют средства массовой информации, но и сфера услуг, строительство, нефте- и газопромыслы, сельское хозяйство.

Из сказанного следует, что значительная часть семейных бюджетов жителей Таджикистана формируется из доходов, полученных в России (и других странах за пределами республики), а значит является частью статистики (ВВП, ВНД и пр.) этих стран и выпадает из "большой" статистики РТ. Выявить эту составляющую экономики можно лишь с помощью микро-, а не макроэкономических исследований. Это означает, что мы имеем дело с совершенно новым типом экономической системы, в которой значительная часть населения существует как бы одновременно в нескольких экономических координатах. Оно создает продукт в других странах, а полученные доходы потребляет у себя на родине. При такой модели экономического развития тот же Таджикистан (и другие страны ЦА, но пока, конечно, в меньшей степени) как государство и социально-экономическая единица обречен остаться на последних местах в рейтингах экономического развития со всеми вытекающими последствиями для его политического устройства, общественного сознания, культуры.

В очерке "Структурные сдвиги в экономике стран Центральной Азии" (с. 28-60) Л.А. Фридман анализирует сведения о динамике занятости в основных отраслях экономики и указывает на такие общие тенденции, как снижение удельного веса занятых в сфере образования, здравоохранения и науки при увеличении относительной занятости в торговле и непосредственно связанных с ней видах деятельности. Автор отмечает усиление в 1990-х годах "бюрократизации" экономики (увеличение доли управленцев) этих стран и ее "аграризацию". Так, в Кыргызстане и Таджикистане доля занятых в сельском, лесном и рыбном хозяйстве увеличилась в 1.5 раза и стала абсолютно доминирующей. Правда, в Узбекистане и Казахстане эта доля уменьшилась, но Л.А. Фридман справедливо ставит под сомнение такого рода данные. Констатируя также такие явления, как "дезурбанизация" и "дезиндустриализация" в странах ЦА, он делает общий вывод о "нарастании регрессивных закономерностей в жизни государств, обществ, массовых социальных групп" (с. 57), в том числе нарастании "элементов традиционализации, а иногда даже примитивизации, архаизации и временной хаотизации экономики и социальной структуры" (с. 60). Впрочем, верный идее "догоняющего развития", автор считает все эти процессы временным следствием переходного периода от "системы, связанной с тотальным огосударствлением собственности, а также общественной и политической жизни", к сис-

стр. 190

теме, "характеризующейся преобладанием частной собственности и демократических форм в социальной сфере и системе управления" (с. 58).

В очерке, названном "Об аграрной реформе и сельскохозяйственном производстве в Кыргызстане и Узбекистане" (с. 61-120), Л.А. Фридман сравнивает две различные стратегии "перехода к рыночной экономике": ускоренное проведение радикальных реформ А. Акаевым при опоре на частный сектор и постепенное продвижение по пути реформ И. Каримова при опоре на коллективные хозяйства. В Кыргызстане в первой половине 1990-х годов объем сельскохозяйственного производства упал по сравнению с благоприятным 1990 г. на 1/3, снизилась средняя урожайность практически всех основных сельскохозяйственных культур. Затем республика стала наращивать темпы восстановления производства, дойдя к 2000 г. до 93-94% от уровня 1990 г., причем быстрее развивалось растениеводство и медленнее животноводство. Правда, отмечает автор, это восстановление было достигнуто во многом из-за существенного увеличения числа занятых в сельском хозяйстве, что явилось способом выживания для значительной части населения республики. В Узбекистане падение было не столь большим - всего на 15%, но немного более длительным, а в 2000 г. уровень 1990 г. был превзойден на 1%. При этом ни Кыргызстан, ни тем более Узбекистан не добились такого уровня производства основной продукции (особенно зерна, мяса и молока), чтобы полностью обеспечить население, и, добавим от себя, вряд ли добьются, поскольку к этому нет никаких объективных предпосылок.

Из такого сравнения Л.А. Фридман делает вывод, что, по сути дела, избранная модель реформирования не оказала большого влияния на конечный результат. В то же время, анализируя общий объем произведенной за 1990-е годы сельскохозяйственной продукции, он приходит к выводу, что узбекское общество испытало меньшие потрясения, чем кыргызское, поэтому постепенный ("китайский") путь реформ выглядит в итоге более предпочтительным, чем "шоковая терапия" ("европейский" путь). Впрочем, автор признает, что это "предварительные выводы" (с. 120), которые в ближайшие годы могут быть уточнены.

Наиболее интересная и важная, на наш взгляд, часть книги - последний очерк "Уровень и условия жизни населения" (с. 121- 201). И не потому, что остальные очерки страдают какими-то существенными недостатками или не содержат продуманных и глубоких наблюдений и выводов, а потому, что Л.А. Фридман едва ли не первым так подробно и квалифицированно проанализировал совершенно неразработанную проблему, связанную с уровнем и условиями жизни центральноазиатского населения. Не вдаваясь в излишние подробности, мы отсылаем читателей книги и специалистов по ЦА к рассуждениям автора о динамике заработной платы и потребительских цен, о структуре расходов домашних хозяйств, об уровне потребления продуктов питания, непродовольственных товаров, товаров длительного пользования, разного рода платных услуг, о жилищных условиях, здравоохранении и образовании. Везде автор констатирует ухудшение положения людей, негативные тенденции, возвращение "на 20-30, а иногда даже и на 40 лет" назад (с. 170), а также резкую поляризацию общества на богатых и бедных.

Однако не на все вопросы Л.А. Фридман смог дать исчерпывающие ответы. Так, он подробно говорит только о заработной плате населения центральноазиатских стран и пытается выяснить ее реальную величину, переводя цифры в долларовое исчисление по обменному курсу. У него получается, что среднемесячная зарплата в странах ЦА колебалась в 1994 г. от 15.8 дол. в Таджикистане до 47.6 в Казахстане; в 1999 г. от 9.4 в Таджикистане до 90.6 в Казахстане (с. 137). В Узбекистане этот показатель, рассчитанный по официальному курсу, соответственно - 26.6 и 57.2 (но первую цифру можно уменьшить примерно на 1/3, а вторую почти в 5 раз, если принимать во внимание "базарный" обменный курс). Автор делает вывод, что в Таджикистане, где месячная зарплата составляла менее 30 дол., "все получавшие эту заработную плату, по международным критериям определения бедности жили менее чем на 1 доллар в день, т.е. находились за чертой бедности" (с. 138). В Кыргызстане и Узбекистане зарплата была чуть выше этого показателя, т.е. на уровне "бедности". И только в Казахстане положение было лучше (по Туркменистану данных нет).

Эту, на первый взгляд печальную, картину надо воспринимать критически. Автор сам правильно отмечает не вполне корректный характер исчислений с использованием обменного курса доллара. Более точный результат дает определение покупательной способности доллара на местном рынке товаров и услуг. Ясно, что, например, на 100 дол. в Таджикистане, Узбекистане или Кыргызстане можно купить товаров больше, чем на те же деньги в России или Европе. Однако подобного рода сложные и трудоемкие расчеты статистиками пока не ведутся.

стр. 191

Кроме того, речь идет только о зарплате, тогда как население республики ЦА получает дополнительно "теневые доходы", доходы от приусадебных участков и т.д. Л.А. Фридман ограничивается лишь упоминанием того факта, что по официальным данным зарплата в структуре денежных доходов домохозяйств составляла в 1990-е годы около 70% в Казахстане, 60-70 в Туркменистане, 55-60 в Узбекистане, около 50 в Кыргызстане и 25-35% в Таджикистане (с. 134). Поскольку эти цифры требуют комментария, приведем более подробные сведения о структуре семейных доходов по Таджикистану (данных за 1994-1995 гг. нет):

Таблица 2

-------

^* За январь-сентябрь.

^** Эта графа в официальных данных отсутствует. Рассчитано по: Содружество Независимых Государств. Статистический ежегодник 98. С. 514; Содружество Независимых Государств. Статистический ежегодник 99. С. 497 ⁴ .

К этому надо добавить ту продукцию, которую население, особенно в сельской местности, производило для собственного потребления (в Казахстане - половина всех потребляемых продуктов, в других республиках ЦА эта доля должна быть еще выше), но которая не поступала на рынок и не оценивалась в денежном выражении, хотя была значительной прибавкой к доходам населения.

Все это позволяет оценивать общий доход домашних хозяйств в Таджикистане в конце 1990-х годов в среднем и очень приблизительном исчислении в 100-150 (возможно, чуть больше) дол. в месяц. В Узбекистане в те же годы "средним" являлся доход в 200-250 дол. в месяц на домохозяйство ⁵ . Говоря о структуре доходов, надо отметить, что приведенная автором цифра 50-70% доли зарплаты в Туркменистане, Узбекистане и Кыргызстане выглядит явно завышенной. Более реалистичными представляются данные по Таджикистану, который, между прочим, тоже в начале 1990-х годов показывал цифру выше 50%, а потом снизил ее до 25-35%. Мы полагаем, что структура доходов жителей Узбекистана, Туркменистана, юга Кыргызстана и юга Казахстана, о чем можем судить благодаря личному опыту этнографической работы, в целом схожа с теми пропорциями, которые даны по Таджикистану.

Конечно, даже доход 150-250 дол. в месяц является крайне низким, учитывая тот факт, что центральноазиатские семьи, как правило, многодетны и в среднем на члена семьи все равно приходится удручающе низкая цифра в 20-30 дол. Правда, и здесь надо сделать поправку. В центральноазиатском обществе показатели "бедность" и "богатство" исчисляются не на человека, а на семью- домохозяйство. Чем выше общий показатель ее (семьи или домохозяйства) экономической мощи, тем больше возможностей делать дорогостоящие общесемейные покупки или другие капиталовложения как в экономическое (аренду), так и социальное (образование) будущее. Такие капиталовложения со временем дают отдачу и позволяют семье вырабатывать "устойчивую стратегию развития" ⁶ . При этом показатели на члена семьи могут быть критически низкими и домохозяйство может официально фигурировать как исключительно бедное.

Заканчивается книга "Предварительными итогами" (с. 202-211) с весьма жесткими и обоснованными оценками социально- экономической ситуации в ЦА. Л.А. Фридман отмечает "глубокую противоречивость происходящих перемен" (с. 202), поскольку значительная часть населения почувствовала на себе как негативные (резкое сокращение реальных доходов, ухудшение качества питания, ограничение многих привычных форм отдыха и т.д.), так и

стр. 192

положительные (отсутствие очередей, появление элементов демократии и свободы слова) изменения. Сопоставляя "плюсы" и "минусы" произошедших в ЦА перемен, автор делает вывод о преобладании в 1990-х годах "негативных тенденций над улучшениями в положении большинства их населения" (с. 211), хотя и говорит о появившихся в конце 1990-х годов признаках экономического роста, правда, пока не устойчивых.

Соглашаясь в целом с верными и весьма ценными наблюдениями и расчетами Л.А. Фридмана, мы, тем не менее, должны сказать, что сделанные им выводы носят во многом первичный характер. Автор, по сути, остается в рамках сложившейся в начале 1990-х годов старой концепции перехода от командно-административной системы к рынку. Спустя 10 лет картина видится гораздо более сложной. Во- первых, наблюдаемые кризисные явления в Центральной Азии порождены не только "переходом", но и системными диспропорциями. Некоторые кризисные явления (хлопковая монополия, демографический взрыв и т.д.) наблюдались еще с конца XIX в., когда русские власти начали модернизацию региона, другие (превышение выезда русскоязычного населения над въездом, прекращение роста урожайности и т.д.) - с начала 1970-х годов. Отдельные кризисные факторы являются и более долговременными, можно даже условно сказать "цивилизационными" (например, наличие в исламе механизмов, препятствующих концентрации капитала и собственности) ⁷ . Во-вторых, сегодня уже стало ясно, что развитие различных частей человечества происходит не по "линейному" принципу. Есть разные типы развития, не исключающие регресса, а также разные типы модернизации: первичные и вторичные, центральные и периферийные, производящие и паразитирующие. Вовсе нет неизбежного для всех движения к "светлому будущему рынка" ⁸ . Добавим к этому, что Л.А. Фридман не анализирует те концепции, которые уже существуют на этот счет применительно к ЦА, начиная от "многоукладного общества" (В.Н. Уляхин ⁹ ) или "традиционного общества" (С.П. Поляков ¹⁰ ) и заканчивая концепциями "незавершенной модернизации" (А.Г. Вишневский ¹¹ ) или "нерыночной модернизации" (Д. Кандиоти ¹² ) и т.д.

Еще одно упущение автора, виртуозно владеющего приемами анализа статистики, - недостаточное использование выводов и наработок этнографии, социологии, исторической науки, т.е. большого пласта информации, позволяющей за сухими цифрами видеть действительную жизнь людей (кстати, Л.А. Фридман почти не ссылается на те многочисленные исследования по ЦА, которые уже опубликованы ¹³ ). Непосредственные наблюдения, полевые исследования и опросы населения, несомненно, могли бы дополнить, а где-то даже скорректировать или усилить выводы автора.

Все эти, порой весьма существенные, замечания и пожелания по поводу возможных дополнений тем не менее не меняют общего положительного впечатления от рецензируемой книги. К сожалению, тираж в 250 экземпляров не способен удовлетворить интерес широкого круга ученых, политиков, журналистов и прочих, интересующихся Центральной Азией, действительных и мнимых экспертов. Надеемся, что книга все же попадет в поле зрения этого круга специалистов и благодаря ей суждения об этом регионе станут, как минимум, более взвешенными и, как максимум, более правдивыми.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Хотя, на наш взгляд, термин "Центральная Азия" неточен, так как в географическом и историко-культурном отношениях это понятие в российской традиции охватывает не только бывшие советские республики Средней Азии и Казахстана, мы, вслед за автором книги, используем его в рецензии.

² Например, в крайне однобокой по содержанию книге малоизвестного специалистам Л. Левитина "Узбекистан на историческом повороте" (М.: Вагриус, 2001) много говорится об успехах и достижениях Узбекистана, но ни слова о размерах заработной платы, доходах населения и т.п. Однако она имела неадекватно большой резонанс в российской прессе. См.: Казакова Римма. Уменьшать и отводить от народа опасность... О книге Леонида Левитина "Узбекистан на историческом повороте". М.: Вагриус, 2001 // Комсомольская правда. 22.03.2001; Малашенко Алексей. Об Узбекистане с пристрастием: В Москве вышла в свет монография о крупнейшем государстве Центральной Азии // Независимая газета (далее - НГ). 23.03.2001. См. также целый ряд аналогичных публикаций по Узбекистану: Азизова Г., Хасанов У. Государственный капитализм Ислама Каримова // Известия. 24.12.1999; Лунев И. Узбекистан: что дальше? // НГ. 17.04.1999; Гафарлы М. Реформатор-прагматик // НГ. 26.01.2000; Егоров Ю. Девять лет по пути реформ // НГ. 1.09.2000; Бурлацкий Ф. Десять лет независимости и реформ // НГ. 11.09.2001; Сотников И.

стр. 193

Остров стабильности и сурового порядка // НГ. 1.09.2001; Панфилова В. Пан или пропал? Пять принципов узбекской экономики // НГ. 4.11.2002.

³ Топилин А. Демографический потенциал стран Закавказья, Центральной Азии и общий рынок труда СНГ // Центральная Азия и Кавказ. 2000, N 3 (9). С. 183.

⁴ В статье И. Асророва, 3. Асроровой со ссылкой на "Ежегодник Республики Таджикистан за 2000 г." приводятся несколько иные данные. См.: Асроров И., Асророва З. Экономика Таджикистана в годы независимости // Центральная Азия и Кавказ. 2001, N 6 (18). С. 114.

⁵ Абашин С.Н. Семейный бюджет сельских узбеков // Восток (Oriens). 2000, N 2.

⁶ Абашин С.Н. Вопреки "здравому смыслу"? (К вопросу о "рациональности/ иррациональности" ритуальных расходов в Средней Азии ) // Вестник Евразии. М., 1999. N 1-2 (6-7).

⁷ Бушков В.И. Таджикистан: традиционное общество в постиндустриальном мире // Этнографическое обозрение. 1995, N 4; Бушков В.И., Микульский Д.В. "Таджикская революция" и гражданская война (1989-1994 гг.). М., 1995; Бушков В.И., Микульский Д.В. Анатомия гражданской войны в Таджикистане (Этносоциальные процессы и политическая борьба, 1992-1996). Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1997.

⁸ Чешков М. Постсоветская Центральная Азия в трех измерениях: традиционализация, периферизация, глобализация // Центральная Азия. 1998. N 1 (13). См. также: Неклесса А.И. Постсовременный мир в новой системе координат // Восток (Oriens). 1997. N 2.

⁹ Уляхин В.Н. Многоукладность в советской и зарубежной Азии // Восток (Oriens). 1991. N 5.

¹⁰ Поляков С.П. Традиционализм в современном среднеазиатском обществе. М., 1989; он же. Современная среднеазиатская деревня: традиционные формы собственности в квазииндустриальной системе // Крестьянство и индустриальная цивилизация. М., 1993.

¹¹ Вишневский А. Средняя Азия: незавершенная модернизация // Вестник Евразии. М., 1996. N 2(3).

¹² Kandiyoti D. Modernization without the market? The case of the "Soviet East" // Economy and Society. 1996. Vol. 25. N 4; idem. Rural livelihoods and social networks in Uzbekistan: Perspectives from Andijan // Central Asian Survey. 1998. Vol. 17. N 4.

¹³ Между тем количество исследований по Центральной Азии растет год от года. См.: Растянников В.Г. Узбекистан. Экономический рост в агросфере: аномалии XX века. М., 1996; Центральная Азия: новые тенденции в экономике. М., 1998; Постсоветская Центральная Азия: потери и обретения. М., 1998; Узбекистан: обретение нового облика. Т. 1. М., 1998; а также регулярные (из номера в номер) публикации на русском языке в журнале "Центральная Азия и Кавказ", который издается в Швеции. Список зарубежных публикаций по социально-экономическим проблемам стран ЦА уже насчитывает сотни наименований (см.: Devolution in Central Asia, 1990-2000. An Essay and Annotated Bibliography of Books and Pamphlets about the Region Published in English in this Period // Nationalities Papers. 2002. Vol. 30. N 1).

Permanent link to this publication: