С. В. ПРОЖОГИНА

Доктор филологических наук

К 55-ЛЕТИЮ НАЧАЛА НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ ВОЙНЫ В АЛЖИРЕ

Зачем вспоминают о Войне? Почему так долго помнят войны? Наверное, главным образом потому, чтобы, переживая время страданий человека, не дать ему больше пережить сами страдания, приносимые гибелью родных и близких, разрушением пространства жизни, потерей свободы, воцарением страха. Война беспощадна. Война ужасна. И не только в деструкции окружающей человека привычной ему реальности (метафора этого кошмара, как сгусток его, - и в "Гернике" Пикассо, и в диссонансах "Большого вальса" Равеля, и "Марша" из VII симфонии Шостаковича, - лучше не напишешь, не выразишь, не передашь...). Ужас вины - и в ожидании страха, в жути тишины после воя сирены (сигнала воздушной тревоги), страха за свою жизнь и за жизнь близких, ушедших сражаться. Кто знает, тот поймет. И кто помнит, тот знает, как беспощадна память.

Я нашу войну помню и шестьдесят с лишним лет спустя, а потому понимаю тех, кто не прекращает так или иначе свидетельствовать о ее кошмаре, не может забыть о ней, помнит, во имя чего она свершалась.

Полвека хранит память о своей войне и алжирка Маисса Бей (род. в 1950 г.). (Но ее Война - и мне не чужда: я жила в Алжире, только что вышедшем из этого испытания.) Она увидела лицо войны, когда ей было около семи. По-настоящему пережила все страдания, которые выпали на долю ее семьи, когда узнала, уже взрослой, что ее отец мученически погиб. Его, учителя средней школы в маленьком городке на юге Алжира, схватили французские солдаты, пытали, добиваясь, чтоб он выдал имена и адреса других "повстанцев", участвовавших во всеобщей забастовке алжирцев, а потом расстреляли без суда и следствия, "при попытке к бегству", как и других мужчин из его семьи, свалили трупы в грузовик и увезли в горы, чтоб партизанам было "наглядно", какая и их ждет расправа...

Мать сохранила фотографии мужа, его письма еще "мирных времен", выданное ему инспектором Алжирской Академии образования уведомление о назначении в г. Богари учителем средней школы. Французы ценили тогда свои кадры из "местной" интеллигенции, говорившей свободно и на их, и на "своих" языках: общаться в глубинке с детьми арабов и кабилов удавалось не всем колонизаторам-миссионерам, пытавшимся ассимилировать "туземцев".

И хотя сама по себе неплохая задача повсеместного приобщения колонизованных к западной цивилизации имела конечной целью воспитание граждан, сознательно послушных воле новых хозяев земли, колониальная "аккультурация" обернулась совсем иной стороной для колониализма, ускорив осознание в колонизованных своей и чужой различности, понимания несовместимости своих и чужих интересов на этой земле, где полноправными людьми оказались ее захватчики. Захват Алжира случился за сто с лишним лет до начала войны за независимость (1954 - 1962 гг.), и столь долгое терпение алжирцев, видимо, обнадеживало французов, упорно проводивших политику их "приобщения" к своей цивилизации...

Но столь медленное вызревание политического самосознания привело народ Алжира к мощному взрыву повсеместного недовольства и к резкой ответной реакции французов: началась кровавая борьба "повстанцев", уходивших в горы, становившихся партизанами, сражавшимися с регулярной французской армией¹.

Документальные факты биографии писательницы М. Бей, так или иначе, отражены в ее творчестве и стали основой конфликта в ее повести "Услышьте, Горы!.."², написанной для напоминания об Алжирской войне тому поколению, которое не просто не знает о ней всей правды, как насмерть стояли друг против друга два мира, живших столетие на одной земле, где каждый из них считал ее "своей" и воевал за свое пространство. И сейчас, уже более чем полвека спустя, вернувшиеся из Алжира французы, не простив "позора" ухода Франции из Северной Африки, ностальгируют по этой земле, по "ее солнцу", называя ее своей родиной³.

И не случайно поэтому, что один из персонажей повести Маиссы Бей "Услышьте, Горы!", пожилой француз, вспоминая о своем участии в Алжирской войне (его, тогда двадцатилетнего, отправили из Франции на фронт в Алжир сражаться за свою Отчизну), воспроизводит в памяти не только жестокие картины расправ с повстанцами, но и "обрывки" тех песен, которыми подбадривали себя французские солдаты, воевавшие именно за свободу Франции:

  
  
 "Это мы! Африканцы4 
 Из далеких колоний!.. 
 Поднялись мы свирепо 
    на защиту Страны! 
 Пусть услышат долины 
    грохот марша 
       бесстрашных!.." 
  
 

Сказанное выше о французах-"африканцах" объясняет и "свирепость" их "марша" ("marche feroce"), жестокость и затяжной характер войны с Алжиром, и смысл защиты "страны" (pays), понимаемой как Франция именно в целокупности со своими "заморскими территориями".

Кого называли в годы войны в Алжире "Бандитами Атласа", "Ночными львами" (названия книг алжирского прозаика А. Бунемера⁵)? Сражавшихся в горах партизан, "засады" которых и ночные "вылазки" были главной угрозой для французских солдат, проводивших "зачистки" горных деревень, откуда и шли "партизанские тропы"... Об этом - вся алжирская литература о войне за независимость, вся поэзия, весь фольклор тех, "пламенных лет". Начиная с "Молчания пепла" Каддура М'Хамсаджи⁶, включая "Пляску смерти" М. Диба⁷, вплоть до "Разлома" Р. Буджедры⁸ и сегодняшних книг об этой Войне, в том числе и повести М. Бей "Услышьте, Горы". Горы в современной алжирской литературе стали символом самой партизанской борьбы с колонизаторами, угнетателями народа этой земли (их и "чужеземцами"-то, и "посторонними"-то не назовешь, разве что в том, экзистенциальном, смысле, которым Альбер Камю, сам "родом из Алжира", наделил героя своего знаменитого романа "Чужой"⁹).

Война прекратилась почти через восемь лет - долгих, кровавых, взаиможестоких. Теперь, вспоминая о том времени, француз, оказавшийся в одном купе поезда с героиней повести М. Бей, алжиркой (он это понял сразу: не только по смуглости ее кожи, но и по характерным кабильским серьгам, - а он хорошо помнил край, где воевал когда-то), осознает это в полной мере:

"...Это, конечно, была его война. Настоящая. Хотя в жизни его отца тоже была настоящая война. И он шел на нее сражаться за родину и пел "Марсельезу"... Как пел ее и дед еще в Первой мировой, как пели и многие другие поколения французов, попадавших в подчас трагические ловушки Истории... Да, ему было всего двадцать, и в его жизни тоже случилась война... Настоящая... Столь же настоящая и столь же ужасная, как и все предыдущие. Все войны ужасны в глазах тех, кто в них участвует. И тех, кто ведет во имя Бога или Цивилизации, Родины или Свободы, или Революции... Только эпитеты меняются: религиозные, великие, освободительные, захватнические, гражданские войны... Неважно, на чьей стороне вы воюете, надо себя постоянно убеждать, что именно твоя сторона права, что ты сражаешься во имя праведного дела, и что насилие и жестокость - это порой необходимость, без них не обойтись на войне... Главное, не задавать себе слишком много вопросов... Поля сражений всегда усеяны трупами героев... И надо идти на смерть, запевая победные марши, высоко и гордо неся свое знамя... Иначе...

...Чертова война! Грязная война! Но разве бывают чистые войны? Разве что в устах тех, кто разглагольствуют о войне в кабинетах или салонах, на собраниях или под вспышками фотокамер или светом прожекторов для съемок в кино..." (с. 52 - 53).

Он вспомнит эти страдания, вспомнит и как пытал, и как убивал, и как расстреливал, и как сбрасывал трупы с грузовика в лесу, и как сам мучился от жары и беспощадно палящего солнца летом, и зимней стужи в горах, от боли в ногах при ходьбе по камням горных троп, резких ожогов трав и уколов шипами колючих кустарников... От страха неизвестности, неожиданности ударов врага, от стыда за содеянное им и его товарищами "зло", за безмерные страдания людей, переносящих пытки и унижения человеческого достоинства... Память, как оказалось, хранила видения Войны в своей глубине, и они там застряли почти "нетронутые" временем и попытками всеобщего забвения прошлого.

...Парадокс, но практически вся современная алжирская эмиграция (политическая, в основном, в отличие от "трудовой" - начала и середины XX в.) перебралась именно во Францию, - туда, куда ушли и вытесненные "повстанцами" ненавистные колонизаторы. Но куда же еще? Одно - общее - море, одна, объединившая всех "средиземноморцев", цивилизация, один язык, ставший почти родным, как кабильский или арабский. (Замечу, кстати, что и многие колонисты, pieds-noirs, французы особенно, знали, в зависимости от местности, где хозяйствовали, тот или иной язык Алжира...) "Убежище", однако, оказалось и не особо гостеприимным (это и понятно - "слишком много в стране "арабов""), да и не особо надежным (не все забыли о "позоре ухода Франции" из Алжира, не все простили алжирцев, и не всё "списали" на войну).

Среди "обычных" французов, "обывателей" (а ведь таких большинство!) весьма распространено мнение, и не без оснований, замечу я, что многие сегодняшние "неприятности" (воровство, наркомания, хулиганство, уличные драки, городские "беспорядки" - поджоги машин, разбитые витрины и т. д. и т. п. - сколько об этом пишут и говорят каждую осень или весну!) связаны именно с "арабами". Но как же иначе?

Даже если они, эти "арабы", и родились уже здесь, но учатся все еще хуже других детей (ведь дома приходится говорить по-арабски!), живут в кварталах бедняцких, на окраинах, в густо населенных домах и кварталах, родители их зарабатывают немного (даже если считают, что собирают здесь "манну небесную" в сравнении с нищетой и безработицей, от которой бежали из своей страны...), а потому эти "дети окраин" мстят

обществу, позволившему их изгойство, их "второсортность", их "лишнюю" для него энергию, находящую выход в кипящих местью и ненавистью стычках, организованных погромах, уличных беспорядках... Их ловят, бьют, высылают даже из страны, грозят "зачистками" всех иммигрантских гетто (и такие случаются!), установлением "жестких квот" для всё прибывающих и прибывающих в страну североафриканских (и африканских в целом) иммигрантов... Всех не накажешь, не пересажаешь в тюрьмы, не вышлешь из страны (она, ведь, окажется без "рабочей силы"...). И они, "арабы", это знают, но продолжают демонстрировать свою "разность" с другими, забывая что ли о "гостеприимстве" "принимающего" их общества?..¹⁰

Вот и в повести Маиссы Бей именно о них, "арабах", прежде всего подумала пассажирка, у которой кто-то хотел похитить сумку... И снова это слово - "арабы" - прозвучало для героини сигналом тревоги, обрушив на нее не только новую волну уже почти забытого страха войны, но и остроту внезапно возникшего ощущения своей абсолютной чуждости сидевшим с ней рядом попутчикам-французам...

Хотя, как оказалось (в почти неправдоподобной драматургии повествования, где дочь "мученика" той войны и его палач оказались мирно сидящими друг против друга в одном купе), именно не избывающая память об общем прошлом в душе разных и чужих друг другу людей и есть та связующая их нить в настоящем времени, еще исполненном отзвуками того Пожара, который опалил так или иначе их жизнь. Поколение воевавших на одной земле "своих" и "чужих" и поколение, бежавшее от "своих" же врагов к бывшим врагам своей земли, вспоминая принесенные в жертву войне "разных" миров жизни (героиня - отца, ее сосед по купе - своих товарищей), очевидно, ненавидят саму войну как таковую. Он - за страх смерти, "вживую" увиденную на лицах тех, кого допрашивал и в кого стрелял; за стыд унижения Человека, за осознание бессмысленности причиняемых ему страданий. Она - за боль утрат, за снова залитую кровью страну, которая так и не "очистилась" в ней и не сумела защитить свою же, когда-то добытую "ушедшими в горы" желанную всеми свободу...

И хотя попутчик догадался (а потом, на прощание, уже выходя из поезда, сказал, что "узнал ее по глазам"), что она - дочь того самого учителя-алжирца, которого ему, "офицеру, выполнявшему приказ", "пришлось когда-то допрашивать" (и он тогда удивился, что тот, араб, говорит "почти без акцента"...), - уходил он после этой случайной встречи с дочерью бывшего врага своего не как враг, но как испытавший муки совести человек, понимающий саму абсурдность войны людей...

Соседка его по купе тоже догадалась по его "алжирским" воспоминаниям, что человек этот не может не знать о гибели ее отца, а может быть, даже и каким-то образом сам причастен к его убийству. Попутчик подтвердил, что "знает ее городок", откуда она была родом, что действительно сражался с "повстанцами". Но всё вновь пережитое, всё услышанное ею, и как бы даже увиденное его глазами, и почти подтверждающее ее догадку, не разожгло в ней пожара ненависти или мести. Но еще не остывшие угли под пеплом сгоревших надежд и иллюзий Прошлого, разрушенного Войной, сожгли занавес молчания, воцарившегося поначалу в купе, где оказались случайно три таких разных пассажира.

Третьим в купе была молодая девушка по имени Мария. И она, слушая трудно складывавшийся диалог воспоминаний своих старших попутчиков, поняла, что ничего об Алжире не знает, кроме "как чьих-то рассказов о его ярком солнце", "синем море" и неописуемой красоте его долин и гор... Да еще, пожалуй, о том (дед рассказывал!), что там "роскошная рыбалка". Вот и всё, что знала Мария в придачу к урокам школьной географии... Но молодая, "спортивного вида" девушка, внезапно (и случайно) соприкоснувшись с историей, рассказанной ее участниками и очевидцами, вдруг поняла коварство умысла, царившего в ее стране "умолчания" истинного Прошлого и ее родины, и родины той женщины, что вздрогнула при слове "арабы!", и своего "соотечественника", чья молодость прошла в кошмаре ожидания Смерти и мести в Алжире...

Знать о "позоре колониализма", о потере Африки, о стыде поражения в Алжирской войне, - это, возможно, для "молодых французов" и необязательно: зачем печалить их сегодняшнее благополучное и благопристойное существование? Без войн, почти без колоний и прочих смущающих души обстоятельств, живущих под знаменем Свободы, Равенства и Братства людей... Но нельзя же, в самом деле, полагать, - возмущалась Мария, - что незнание молодежью совсем недавнего Прошлого своей страны только "на совести" учебников, школы, телевидения и радио! Куда смотрят поколения отцов и дедов? В Будущее? Но разве его могут созидать те, кто не знает правды о том, за что и как сражались люди, какие мучения претерпевали они, и почему "любая война - обман и ужас"...

Спутники расстанутся, каждый выйдет на своей станции. Но если двум из них суждено оставшуюся жизнь все-таки прожить с грузом воспоминаний о прошлом, связавшем их народы и перекинувшем нити этой горькой, но тесной связи и в настоящее, то Марии придется встретить новый день, избавившись от "слепоты" своей и "немоты" окружавшего ее мира. Может быть, обретенное в пути Знание о страданиях человеческих будет спасительно для нее и ее поколения, которому предстоит дорога в Будущее. С какими идеалами оно войдет в эту неведомую Даль Времени?

...Мне кажется, писательница не случайно выбрала для девушки имя - Мария, как не случайно

доверила в своей повести именно женщине разбудить и передать Память о Прошлом, хранить ее в Настоящем и пытаться продлить ее в Будущее. Ненароком обретенное Марией Знание о жестокости Войны людей как бы дано ей "во спасение", чтобы избавить будущий мир от страданий войны вообще. Как в лоне той Марии был непорочно зачат задуманный творцом мира Спаситель человечества, завещавший ему только Любовь...

Именно женщины-писательницы, и Маисса Бей в их числе, пытаются "очистить" оставшееся пространство Жизни памятью о своих отцах, о высоких идеалах борьбы за Независимость, заставить услышать Горы, заставить поверить, что в "сон разума", породивший "интегристское безумие", не может погрузиться вся страна, что мрак неизбежно рассеется и Свет нового дня избавит людей от чудовища Войны. Услышьте их, Горы!...

¹ В которой, надо заметить, было немало рекрутов-алжирцев: нищета заставляла их служить солдатами, спасая мизерным заработком от голода свои семьи, оставшиеся в деревнях. Освободившийся от власти колонизаторов Алжир не простит ни одного оставшегося в живых "харки" - алжирского солдата французской армии, даже понимая причины такого "раскола" среди простого народа. Их публичные казни первых лет независимости только накаляли градус патриотизма. Маиссе Бей, франкоязычной писательнице, дочери учителя, преподававшего в "светской" школе, учрежденной французами, отдавшего жизнь в войне за независимость, пришлось уехать из родной страны в годы исламистского террора (в конце 80-х гг. XX в.), связанного с причинами и политического, и экономического свойства (см. напр., книгу Ассии Джебар "Белый траур Ачжира" - Djebar A. Le blanc de l'Algerie. P., 1996).

² Bey M. Entendez - vous dans les montagnes... P., 2002.

³ О судьбе "черноногих" французов ("pieds-noirs") написано немало, и это отдельная проблема в истории и культуре Франции. (Бестселлер 2008 г. во Франции - роман Ясмины Хадры (псевдоним известного алжирца М. Мессеуля) "Ce que le jour doit a la nuit" ("То, что день должен ночи") посвящен именно трагедии разрыва французов с Алжиром.) Но интересно, что молодые этнические североафриканцы, алжирцы, особенно живущие во Франции уже во втором или даже третьем поколении, выходцы из семей иммигрантов, соотносят свою судьбу с судьбой "pieds-noirs", которые продолжают себя называть "алжирцами" не только по рождению, но и "по призванию" (см., напр., повесть Азуза Бегага "Остров тех, кто отсюда родом" - Begag A. L'ile des gens d'ici. P., 2006).

⁴ Во французской армии служили, не только "метропольные" французы, но и "местные" жители колоний европейского происхождения, включая и "исконных" представителей "заморских земель" - марокканцев, алжирцев, сенегальцев, камерунцев и др. Все они и называли себя "африканцами".

⁵ Bounemeur A. Les Bandits de l'Atlas. P., 1983; Les lions de la nuit. P., 1985.

⁶ M'Hamsadji K. Le silence des cendres. P., 1954.

⁷ Dib M. La danse du Roi. P., 1968.

⁸ Boudjedra R. Le dementelement. P., 1982.

⁹ Названия "L'Etranger" лучше переводить именно как "Посторонний", что подчеркивает степень отчуждения, существовавшую между алжирскими "арабами" и французами.

¹⁰ О серьезности и драматичности проблемы культурных и социальных различий выходцев из иммигрантских слоев и окружающего их "контекста" Франции, что приводит зачастую к политической напряженности, см. в сб. ст. "Полиэтнические общества". ИВ РАН, 2004.

Permanent link to this publication: