Вечная война превратила бы людей в диких зверей, а вечный мир - во вьючных животных.

Дэвид Юм

Общепризнано, что военная организация государства, народа (в ранней истории - союза племен) отражает особенности государственного, административного, политического устройства, системы управления, военно-технических средств, которые определяются уровнем экономического развития, социальной структурой населения, исторически сложившимися общественными отношениями и географическими условиями. В древности и средние века в основном природные условия местообитания, организация хозяйственной жизни и сопутствующий род занятий формировали экономический уклад общества и определяли детерминанту социального развития.

Весь комплекс имеющихся материалов о природно-географических и экологических условиях обитания и системе материального производства номадов Центральной Азии свидетельствует о тесном взаимодействии между развитием кочевого скотоводства и занятием охотой как на стадии становления, так и в процессе дальнейшей эволюции кочевничества.

Во всем мире в последнее время идет возрождение интереса к охоте и охотничьей культуре. В конце XIX в. вышла фундаментальная 4-томная книга генерал-майора Н. И. Кутепова, заведующего хозяйственной частью императорской охоты в царской России, охватывающая период с древности до нового времени [Кутепов, 2005]. В ней системно освещено развитие охотничьего промысла, описаны особые тонкости псовой и птичьей охоты, рассказывается об охотничьем быте, снаряжении, поверьях и заклятиях, о породах собак и лошадей, охотничьих угодьях, о составе чинов и служителей царской охоты, об ее утилитарном и политическом значении. В недавно изданной книге профессора Т. Т. Оллсена всесторонне проанализирована королевская охота от первых сведений о ней до XIX в., которая была непременной составляющей политических культур Ближнего Востока, Индии, Средней Азии и Китая. Королевские охоты функционировали как инспекционный тур и имперское продвижение, как средство утверждения королевской власти над окружающей территорией. В установлении межгосударственных отношений большие охоты использовались и как средство демонстрации военной мощи, и как определенный способ передачи дипломатических сигналов. Войны иногда начинались как охоты и заканчивались как праздничные преследования. Большие охоты часто понимались как своего рода тайное обучение вооруженных сил.

стр. 15
Королевская охота была подчинена той же строгой дисциплине, которая практиковалась в воинском деле, она также служила полигоном для апробации новаций в военной организации и тактике.

Охотничьи парки были центрами ботанического обмена, в них размещались военные склады. Занятие охотой использовалось правящей верхушкой в качестве дипломатического инструмента с целью установления партнерских отношений с иными государственными образованиями, а внутри своего - для формирования близкой к верхам элиты, укрепления влияния на нее и повышения ее политической преданности [Allsen, 2006]. Таким образом, охота издревле была важной частью социальной жизни общества.

Б. Я. Владимирцов, подготовивший разностороннее исследование общественного строя монголов, постоянно напоминал, что монгольские кочевые племена по образу жизни и ведению хозяйства подразделяются на две группы: лесные (звероловные) (hoyin irgen) и степные (скотоводческие) (keeriin irgen). "В некоторых случаях" отдельные племена могли принадлежать и к тем, и к другим, так что "довольно трудно провести грань между "лесными" охотниками и "степными" скотоводами: были племена, стоявшие на переходной стадии, были племена или ветви племен, ответвившиеся роды и семьи, которые то вели скотоводческое хозяйство, то занимались рыбной ловлей". Долгое время основными занятиями монголов XI - XIII вв. были как скотоводство, так и охота. Две названные формы жизнеобеспечения настолько тесно переплетались, что это послужило достаточным основанием для автора считать средневековых монголов одновременно "номадами-охотниками" [Владимирцов, 1934, с. 33-36, 41, 58-59]. Монголы, по свидетельству очевидцев этого периода, "живут только охотой, стреляя [зверя] из лука" [Мэн-да бэй-лу, 1975, с. 45].

Как считает бурятская исследовательница С. Г. Жамбалова, "идеальный вариант кочевок, особенно зимних и осенних, представлялся в синтезе пастбищ, удобных для тебеневки скота и богатых охотничьих угодий. Мотивами перекочевок становились поиски благоприятного для ведения комплексного хозяйства сочетания" [Жамбалова, 1991, с. 25]. Например, хунны старались свои кочевые маршруты планировать так, чтобы они проходили по территории, пригодной для занятия охотой, в том числе и облавной. Эти плодородные земли имели для номадов стратегическое значение, что не было секретом для их противников. Один из китайских чиновников, Хэу Ин, являвшийся непреклонным врагом кочевников, в своем докладе на запрос императору писал: "По северной границе до Ляо-дун лежит хребет под названием Инь-шань, простирающийся от востока к западу на 1000 с лишком ли. Сии горы привольны лесом и травою, изобилуют птицею и зверем. Модэ Шаньюй, утвердившись в сих горах, заготовлял луки и стрелы и отсюда производил набеги. Это был зверинец его" [Бичурин, 1950, с. 94]. В глазах номадов лучшие пастбища - это земли с обильной травой и разнообразной дичью, из-за которых шли ожесточенные войны внутри кочевого мира, совершались дальние перекочевки.

Среди монголоязычных этносов исторические традиции и особенности коллективных охот бурят, их виды, формы, структура, техника, технология, вооружение, снаряжение, с конца XIX - начала XX в. привлекали внимание серьезных исследователей, таких как М. Н. Хангалов, Д. А. Клеменц. Несмотря на то что значение охоты в хозяйстве бурят падало в течение XIX в. [Залкинд, 1970, с. 59-66], охотничье хозяйство вплоть до начала XX в. занимало определенный удельный вес в их экономике, о чем свидетельствуют историко-этнографические материалы. Содержательная этнографическая база данных по бурятской облавной охоте дает обильные и в целом достоверные сведения и необходимый фактологический материал по данной проблеме.

Существуют различные названия облавных коллективных охот. Так, в бурятском языке они передаются в следующих понятиях: зэгэтэ аба, аба хайдак (хайгта аба), ху-

стр. 16
шуута аба, галшата аба. Общее для всех этих понятий второе слово - аба, которое переводится как "облава". В древнетюркском глоссарии слово ab - это охота вообще [Древнетюркский словарь, 1969, с. 1]. Есть соблазн считать, что и русское слово "облава" есть производное от того же корня - аб(а). Возможно, что слово "облава" состоит из двух корневых обозначений: об, (аб?) (отсюда "облагать", "обложить") + лава, т. е. определенный групповой порядок строящихся людей. У В. И. Даля облава, облова, обловля - "выстроившиеся лавой или полукругом облавщики (загонщики), которые выставляют зверя из лесу, из камышей на стрелков или в тенета в большом числе" [Даль, 2006, с. 179-180]. Поэтому "облавить" - значит "охватить", "окружить". В красочном пересказе Джувайни, посвященном монгольской ханской охоте, неоднократно упомянуто слово нерге - "линия", "строй" [Джувайни..., 2007]. Марко Поло, рассказывая о битве Ногая и Токты, пишет, что "сошлись два царя на равнине Нерги" [Марко Поло, 1990, с. 215-216]. Вполне вероятно, что нерге, или нерке, - в персидском языке со временем стало обозначать и облаву. Этот термин употреблялся для определения организационного расположения монгольской армии на поле боя. Рашид ад-Дин, передавая рассказ об обстоятельствах встречи Чингисхана с руководителями племени джуръят, приводит монгольское название облавной охоты: "Однажды они все вместе выехали на охоту. На холме, именуемом Очал-Джалмак и расположенном посреди великой степи, они устроили облаву [джаргэ]; уту Чингисхана, т. е. центр [калб] охоты, присоединив к этому, свели вместе [цепь] облавы" [Рашид ад-Дин, 1952, с. 88-89]. А. К. Акишев считает, что грандиозные облавы жирга (от монгольского qurq - "окружить", "обложить") имеют прямое отношение к казахским законам хана Тауке - "Жеты Жаргы", название которых и происходит от этого слова [Акишев, 2001, с. 34]. Подводя краткий итог, можно сказать, что нерге (нерке) и джаргэ (жирга) - термины одного ряда, и передают они определенный (в нашем случае функциональный) смысл: линия - строй - цепь, окружающий(ая), охватывающий(ая) что-либо на местности.

Наименования бурятских облав связывают с количеством участвующих в них людей. Например, если на охоту собирается 300 человек, то это зэгэ(э)тэ аба, при присутствии 500 - хушуута аба, свыше 1000 - галшата аба [Жамбалова, 1991, с. 87; Жаргалов, 1996, с. 147, 162].

Есть необходимость остановиться на каждом из перечисленных видов бурятских облав подробно. Вероятнее всего, помимо внешних (числовых) объяснений названия облав напрямую связаны с особенностями структуры, внутренней организации, характерных выработанных способов (последовательностью приемов), составляющих принципиальную характеристику того или иного вида охоты.

Так, в частности, специфической чертой зэгэтэ аба считается то, что район охоты специально огораживался воткнутыми кольями с протянутыми между ними волосяными веревками, к которым прикреплялись яркие цветные куски войлока, ткани, дабы звери не проскочили линию заграждения. В "Кратких сведениях о черных татарах" данный вид охоты охарактеризован так: "Когда их правитель устраивает облавную охоту, всегда непременно собираются большие массы людей. [Они] выкапывают ямы и втыкают [в них] колья. [Последние] соединяются между собой волосяными веревками, а [к веревкам] привязываются [лоскутки] войлока и птичьи перья. [Это] как при ловле зайцев при помощи сети у китайцев. [Веревки] тянутся [кругом] до 100-200 ли. Так как на ветру колышутся перья [и лоскутки войлока], то перепуганные звери не осмеливаются перебежать. После этого [люди] окружают [огороженный участок, постепенно] прижимая [зверей к середине круга], ловят и бьют [их]" [Линь Кюн-и, 1960, с. 139-140]. По мнению С. Г. Жамбаловой, зэгэтэ аба (зэгтэ аба) с момента своего появления обозначало круговую охоту цепью с использованием "волосяных веревок и флажков" [Жамбалова, 1991, с. 90; дискуссию об этом термине см.: Жаргалов, 1996, с. 148-150]. При каане Угэдэе, любителе охотничьих зрелищ и забав, были построены

стр. 17
облавные ограждения - загоны длиной в десятки (сотни?) километров. Об этом сообщает Рашид ад-Дин: "Он (т. е. Угэдэй. - А. К.) приказал, чтобы на зимнем стойбище Онг-хин построили из кольев и глины ограду длиною в два дня пути. В ней сделали проходы и назвали чихик. Во время охоты непрерывно сообщали окрестным войскам, чтобы все они, построившись в круг, шли к ограде и гнали туда зверя. Предусмотрительно оповестив [население в округе] на месяц пути, гнали добычу в чихик. Войска, выстроившись кольцом, стояли тесно плечо к плечу. Сначала [в загон] въезжал каан с толпой и часок тешился и бил зверя, а когда прискучит, ехал на возвышенность посреди оцепления. Въезжали по порядку царевичи и эмиры, потом простые воины и били зверя. Потом часть отпускали для разводки. Бакаулы ["засадчики"? - А. К.] делили добычу справедливо между всеми разрядами царевичей, эмиров и воинов и никого не обделяли. Все общество выполняло обряд целования праха и подношения даров, и после десятидневного празднества каждый род возвращался к своим юртам и жилищам" [Рашид ад-Дин, 1960, т. II, с. 41-42].

Если сравнить два приведенных выше описания, то общим местом в них является "цепь облавы", но в последнем имеется в виду ограда, служившая границей по гону зверей. Остатки этих сооружений до сих пор сохранились на территории Монголии. В приаральском регионе в районе Устюрта обнаружены аналогичные каменные конструкции в форме гигантских стрел, тянущиеся на 50 км, которые сужаются в конце и, по ряду заключений, своим происхождением уходят в скифскую эпоху [Жаргалов, 1996, с. 64, 98-107; Акишев, 2001, с. 34]. Загнанных в круг мелких зверей поражали стрелами, крупных - копьями, а раненых добивали ножами. Такая охота была весьма эффективна, о чем можно судить по количеству добытой таким способом дичи.

От рассмотренной выше охоты значительно отличалась аба хайдак, в которой участвовала относительно небольшая группа охотников - до 300 человек. Видимо, главным ее назначением была разведка местности и нахождение крупных стад зверей перед основной облавой, так как она проводилась непосредственно перед ней и длилась относительно недолго (от 15 дней до двух месяцев) [Жамбалова, 1991, с. 91]. Таким образом, аба хайдак можно охарактеризовать как выслеживающую, предварительную разведывательную охоту для предстоящей крупной облавы.

Следующей известной разновидностью проведения облавной охоты была хушуута аба. По сравнению с рассмотренными ранее у нее была сложная и устоявшаяся структура: вперед выдвигался передовой отряд (туб), напоминающий авангард в воинском построении, а позади него стояли правый и левый фланги. Такое построение по форме напоминало треугольник, направленный вершиной вперед. Да и само слово хушуут (букв, "выступ") по-монгольски означало хошуурах ("двигаться клином"), хошууд - "построение войска клином, или мордой". Не лишено оснований мнение, что при зэгэтэ аба центр имел арьергардную (тыльную) позицию по отношению к крыльям, а при хушуута аба - наоборот [Жамбалова, 1991, с. 90]. Не исключено, что в последнем случае туб мог отсутствовать вообще (например, если охотников было меньше необходимого) либо оттянут сильно назад. Эти две организационные структуры указывают на то, что в первом варианте (зэгэтэ аба) центр имел главное значение, потому что при смыкании кольца животных он заканчивал облаву, а во втором варианте растянутые крылья, состыковавшись на определенном расстоянии, выполняли завершение окружения.

Построение типа хушуут(д) отмечено у тюркоязычных номадов Центральной Азии. Средневековые кочевые уйгуры "в сражениях не строятся в ряды, отделившиеся головою (т. е. острым клином) производят натиск; вдруг выступают, вдруг отступают; постоянно сражаться не могут" [Бичурин, 1950, с. 215]. Такая форма боевого порядка была очень подвижной по принципу "вперед-назад" и позволяла на ходу перестраиваться в зависимости от обстановки. Смею заметить, что в настоящем бою такие так-

стр. 18
тико-технические операции были сложными по выполнению. Происходили и казусы в виде невозможности состыковки крыльев при ошибке руководителей, когда один из флангов не успевал к точке стыка или на пути встречались непреодолимые препятствия. Неожиданностей и случайностей, приводивших к расстройству облавы, могло быть много. При этом неизменным оставался фундаментальный принцип облавы - действия крыльев, которых могло быть и больше двух, три или четыре.

Самой крупной облавой, и по числу охотников, и по масштабам охвата территории, являлась галшата аба. Это наименование было связано со словом галша, или галшин, - "вождь", "предводитель", "шаман". У бурят галша - начальник родового или племенного огня. Как констатирует С. Г. Жамбалова, "это дает основание предполагать существование шаманской облавы, т. е. облавы под руководством шамана, которая, по всей вероятности, была широко распространена в ранней истории бурят" [Жамбалова, 1991, с. 91]. Продолжая эту мысль, логично предположить наличие такой облавы на ранних этапах и у других кочевых народов. Так, по данным археологов, в первой половине I в. до н. э. на территории северо-западного Кавказа появляется серия богатых мужских погребений с жезлами. Это объясняется тем, что в обществе идет процесс сближения духовной и светской власти, основанный на новом принципе, в соответствии с которым мужчина-вождь - одновременно и воин, и шаман, что в полной мере соответствовало требованиям организации социума при достигнутом динамичном образе жизни и общественном строе номадов. Поэтому шаманизм в кочевых сообществах постепенно становится господствующей религией в эпоху средневековья [Шевченко, 2006, с. 152; о шаманах-баксы у казахов см.: Жузбасов, 2007, с. 19 и др.]. Хотя в бурятской охоте участвовали только мужчины, но, возможно, ранее в ней участвовали (активно или пассивно) и женщины.

В составе бурятских облавщиков имелось несколько иерархических этажей: 1) вся рядовая масса охотников называлась абын зон, она делилась на группы по 20 человек и подчинялась малгаю; 2) выше по положению были захулы, отвечавшие за порядок линии облавы и соблюдение определенной дистанции внутри охотничьей цепи; 3) гар баряаша находились во главе крыльев облавы; 4) в центре находился тобша (тубучи); 5) всей облавной охотой руководил и управлял главный распорядитель - галша, или шаман ("во время религиозных обрядов он - верховный жрец, в военных действиях - главный полководец" [Жамбалова, 1991, с. 92]).

Средний уровень иерархической лестницы облавной охоты, состоявший из захулов, был непосредственно связан с рядовым составом участников. В каждом крыле находилось по два захула: один располагался впереди фланга, другой замыкал линию облавы. Интересно, что слово "захул" (заhуул, захул, засул), подчеркивает С. Г. Жамбалова, выступает здесь в значении "распорядитель", "устроитель", "часовой", "офицер" [Жамбалова, 1991, с. 95-96]. Окончание этого слова - -ул - указывает прежде всего на его военное предназначение. Варианты этого слова в тюркских языках - йасаул, жасауыл, ясаул, есаул - обозначают должностное лицо, ведавшее размещением войска в бою, на смотрах, сановников на пирах и приемах. У В. И. Даля "ясаул, есаул, м. р. (татар, "помощник") вообще старший военный помощник, правая рука, в роде адъютанта" [Даль, 1999, с. 681]. Происхождение этого слова связано с тюркским понятием Jasa - "строить", "делать", "устраивать" [Древнетюркский словарь, 1969, с. 245]. Есть большая доля вероятности, что слово захул, заhуул (монг. языки) и йасаул, жасауыл, ясаул, есаул (тюрк, языки) первоначально имело смысл "устроение, усмотрение, распоряжение" в охотничьей практике, а затем трансформировалось в значение военного термина в связи с изменением его функций (военная деятельность). У тюркских и монгольских кочевников за движение походных войсковых колонн и их размещение на поле брани отвечали специальные лица - ясаулы.

стр. 19
Следующая ступень внутренней структуры облавы - гар баряаша (руководители крыльев). Термин гар хорошо известен и переводится с монгольского языка как "рука", "крыло". По сложившейся традиции, у кочевых народов (монголов, ойратов) понятие гар входит в терминологию военного дела. Например, зу(у)н гар - левое крыло, бару(у)н гар - правое крыло; он гар - правый фланг, сол гар - левый фланг войска - в тюркских языках [Жамбалова, 1991, с. 94]. Естественно, встает вопрос: что первично - организационные единицы традиционной облавной охоты или крыльевая система кочевых армий? Возможно, здесь настолько все "переплетено", что ответить на этот вопрос однозначно на данном этапе наших знаний затруднительно. Мне представляется, что устоявшееся деление на фланговые крылья по своему происхождению было связано со структурой института облавы, а в последующем перешло в разряд основного боевого построения и военно-организационных частей кочевого войска. Нельзя, однако, забывать, что оригинальная военная система кочевников все время совершенствовалась. И уже на более высоком эволюционном витке она могла, в свою очередь, оказывать влияние как на общественное развитие номадного сообщества в целом, так и на облавную охоту в частности.

Во главе всей организационной структуры облавной охоты стоял, как уже указывалось, главный руководитель - тобша, галша. Слово тоб (туб) означает "центр", "центральный" и отражает основную характеристику этого действующего лица, находящегося в центре облавы [Жамбалова, 1991, с. 94]. Основной задачей центра на охоте было замкнуть, завершить кольцо облавы. Тобша тем самым исполнял роль координатора, регулятора "механизма" облавы, отдавая непосредственные приказы и распоряжения нижестоящим. Галша - хранитель священного огня - располагался позади линии облавной охоты. Его значение в обществе неизменно усиливалось, так как он совмещал в себе сразу три функции - шамана, вождя, военачальника. М. Н. Хангалов писал, что "ему беспрекословно подчинялись все участники "зэгэтэ аба". Когда облава кончалась, галша оставался управителем в обыденной жизни на летних стоянках" [Хангалов, 1958, с. 15]. Галша избирался на родовых собраниях, и в его назначении большую роль играли личные качества: ум, сила, выносливость, умение метко стрелять из лука и ориентироваться на местности, связь с потусторонним миром духов. Здесь можно вспомнить огромное влияние шамана ("бигмена") Кэкчу (Тэб-Тэнгри) на окружающих при возвышении Чингисхана. "Охотой распоряжался со всей полнотой власти главный шаман. Существенно важно, что на войне он играл роль полководца" [Кун, 1947, с. 20-21].

Власть таких выборных вождей распространялась в основном на период облавной охоты, но в некоторых экстремальных случаях и на более длительный срок. Б. Я. Владимирцов определил, что у средневековых монголов хан также избирался только для ведения войн и организации облав, а власть его зависела от могущества и силы рода, который его выдвигал. Ритуальная формула с упоминанием облавы, произнесенная родственниками Чингисхана, при его избрании подтверждают это [Сокровенное сказание, 1990, с. 43-46]. Облавные охоты имели стимулирующее значение (как фактор, ускоряющий центробежные тенденции) в процессе появления кочевых военно-потестарных объединений, может быть, как подчеркивал известный монголовед, даже большее, чем войны [Владимирцов, 1934, с. 79, 82]. Взгляды Б. Я. Владимирцова на общественный строй монголов оказали влияние и на выводы современных исследователей. "Хан избирался на совете равных ему глав сообществ для организации облавных охот и проведения военных действий, что и было оговорено при избрании Темучжина ханом в 1201 г.", - считают Н. Н. Крадин и Т. Д. Скрынникова [Крадин, Скрынникова, 2006, с. 103; Скрынникова, 1992, с. 58-59]. Схематически становление института ханской власти у номадов можно представить так: охотник → воин → шаман → полководец → хан (каан).

стр. 20
В системе облавных охот место и функции участников были связаны с положением и статусом того или иного рода, племени в социальной конструкции генеалогического родства и конкретного индивида в обществе. В диспозиции облавной охоты наиболее уважаемыми и почетными (привилегированными) считались места, расположенные в центре, на концах крыльев и в засаде. Несмотря на "общенародный" характер облавной охоты, имущественное и социальное неравенство в кочевом обществе отражались и в ее организации. В Монгольской империи, в частности в Золотой Орде "тяжелой повинностью кочевого населения была необходимость выставлять большое количество людей для облавы во время охоты хана" [Федоров-Давыдов, 1973, с. 40-41]. Кроме того, у монголов были и другие повинности, связанные с охотой. "[Я, Сюй] Тин в пути видел, что татары считают [для себя] довольно большой тяжестью добычу волосяных веревок и войлока. У большинства станционных лошадей, на которых [я, Сюй] Тин ехал, были срезаны гривы. Когда [я] спрашивал татар [о причине этого], то [они] отвечали, что [они] сделали из них веревки и сдали их в волито1 для использования на охоте" [Линь Кюн-и, 1960, с. 140]. В облавной охоте могли участвовать только те члены кочевой общины, у которых был конь и соответствующая экипировка. Безлошадные бедняки (т. е. несостоятельные) не имели права участвовать в облаве и выполняли вспомогательную, подсобную работу (ношение туш, разделка мяса). "Тот зэ-гэтэ - облавщик, который имел коня, имел право голоса в делах, принимал участие в облавах на зверей и различных военных действиях и получал свой пай (хуби) из общего раздела" [Хангалов, 1958, с. 180-181]. Закономерно, что сам хозяйственно-культурный тип (далее - ХКТ) кочевников-скотоводов, предусматривающий такую форму охоты и доминирование в структуре вооруженных сил конницы, обусловил появление и высокий ранг конного охотника и воина-всадника.

Право принятия участия в облавной охоте принадлежало главным образом мужчинам, достигшим соответствующего возраста. У кочевников полноправным охотником становились приблизительно с 12-14 лет, т. е. именно с того возраста, когда молодой человек вступал на военное поприще. Рашид ад-Дин записал в своей летописи старинный монгольский обычай, связанный с обрядом инициации молодых охотников, впервые добывших дичь. Происходило это в пределах Монголии. При возвращении Чингисхана из западного похода "к нему вышли навстречу Кубилай-каан, которому было одиннадцать лет, и Хулагу-хан, которому было девять лет. Случайно в это время Кубилай-каан подбил зайца, а Хулагу-хан - дикую козу в местности Айман-хой, на границе страны найманов, близ Имил-Кучина по ту сторону реки Хилэ [?], поблизости от области уйгуров. Обычай же монголов таков, что в первый раз, когда мальчики охотятся, их большому пальцу [на руке] делают смазку, т. е. его натирают мясом и жиром. Чингиз-хан самолично смазал их пальцы. Кубилай-каан взял большой палец Чингиз-хана легонько, а Хулагу-хан схватил крепко. Чингиз-хан сказал: "Этот поганец прикончил мой палец!"" [Рашид ад-Дин, 1952, т. 1, кн. 2, с. 229-230].

Особое внимание уделялось отбору и подготовке охотничьей лошади. При этом руководствовались определенными требованиями к качествам лошади. Она должна была быть сильной, чтобы легко выдерживать длительный гон, у нее должен быть мягкий и широкий шаг, так называемая переступь [Жамбалова, 1991, с. 69]. На крупные облавы брали двух-трех лошадей.

На охоте действовали строгая дисциплина и порядок. Об этом свидетельствуют этнографические данные по бурятской охоте: "Тех, кто опаздывал, привязывали за секретные органы тела к поводу узды и водили вокруг толпы" [Жамбалова, 1991, с. 102].

1 В комментариях переводчики отмечают, что это слово является китайской транскрипцией монгольского ordu, или ordo, в значении "лагерь", или "дворец". Скорее всего, этот термин был заимствован монголами из древнетюркского языка.

стр. 21
По Джувайни, "ежели вдруг выскочит зверь из круга, то тут же проводят тщательное расследование и, найдя причину и виноватого, бьют за то палками тысяцких, сотников и десятников и часто убивают до смерти. И ежели (к примеру) кто не соблюдает строя (который называется у них нерге) и выступит из него на шаг либо отступит, того жестоко наказывают и спуску не дают" [Джувайни..., 2007, с. 14; см. также: Хара-Даван, 1992, с. 94].

Наиболее детально правила проведения облавных охот и одновременно, заметим, военного дела были расписаны в период правления основателя маньчжурской династии Цин Нурхаци [Тюрюмина, 1990, с. 94-95]. В монголо-ойратском правовом памятнике XVII в. - "Великое уложение" (Их Цааз) - имеется ряд статей, касающихся нарушения порядка облавной охоты. "Если во время облавы антилоп будет убит кто-нибудь (от чьего-либо неумышленного, случайного выстрела), то взять (с выстрелившего) половину штрафа положенного за убийство человека"; "кто будет нарушать (правила) облавной охоты - стоять рядом и ходить рядом - с того взять пять лошадей"; "кто (во время облавы) выскочит (вперед) на расстоянии трех выстрелов (из лука), с того взять лошадь; двух выстрелов - овцу, одного выстрела - пять стрел" [Их Цааз, 1981, с. 21, 27; см. также: Жаргалов, 1996, с. 129-131]. Такие жесткие правила дисциплины и поддержания порядка облавы (по Джувайни) заставляют думать, что строгость их приравнивалась к незыблемым установлениям воинского устава и непреложности его выполнения в период военных действий.

При сопоставлении полученных выборочных сведений по организации облавных охот у "кочевников-охотников" Центральной Азии с данными по охоте у других народов, в частности по охоте на бизонов индейцев-коневодов Северной Америки XVIII-XIX вв., проживавших в прериях, обнаруживается ряд существенных параллелей: 1) массовый (общемужской) характер; 2) тождественный принцип построения групп загонщиков ("С приближением к стаду охотники разделялись на два крыла, которые охватывали стадо с двух сторон. Во главе каждого крыла ехали по два-три руководителя (акациты). Если одно крыло продвигалось слишком быстро и тем самым спугивало стадо раньше, чем замыкался круг, то руководители этого крыла наказывались руководителями другого крыла. По правилам охоты ни одна стрела не должна была быть пущена раньше, чем соединятся оба крыла. Когда круг замыкается, тогда акациты давали знак к атаке и охотники начинали пускать свои стрелы в бизонов" [Аверкиева, 1970, с. 29-31, 35-37]); 3) общий принцип отбора участников. В облаве могли участвовать лишь те, кто имел специально тренированных быстроногих охотничьих коней; 4) неукоснительное соблюдение одинаково строгих правил и установленного порядка [Аверкиева, 1974, с. 259-260, 262].

Облавные охоты, пройдя путь от древнейших времен до современности, сохранили главные организационные принципы былых охот [Охота..., 1976, с. 29-31, 35-37; Марков, 1992, с. 236-237]. Сходство облавных охот у разных народов, разделенных территориально, но со сходными типами хозяйства, и устойчивость их основных характеристик во времени позволяют сделать вывод об универсальности этого явления в прошлом.

Почти все исследователи, в той или иной степени затрагивавшие вопрос об облавной охоте, постоянно указывали на ее большую роль в формировании военной организации кочевников [Владимирцов, 1934, с. 33, 82; Кун, 1947, с. 19-29; Греков, Якубовский, 1950, с. 98; Гумилев, 1993, с. 69-70, 139, 257-262; Ахинжанов, 1989, с. 255; Плетнева, 1990, с. 137; Гордеев, 1992, с. 38-39, 75; Гончаров, 1986, с. 28; Егоров, 1990, с. 36-37; Grousset, 1939; Phillips, 1969; Saunders, 1971; Chambers, 1979; de Hartog, 1979; Benson, 1995, Allsen, 2006 и др.]. Есть работы, посвященные проведению монголами военных операций в "облавном стиле" [Sinor, 1975; Sinor, 1999, p. 1-44]. В большинстве случаев проведение регулярных облавных охот кочевниками исследователи рассматривали

стр. 22
только в ракурсе военных маневров (подготовка к боевым действиям, отработка тактических приемов боя и т. п.), что полностью оправданно. Если сопоставить организацию и формы функционирования института облавной охоты с военной организацией и военно-административной системой кочевых сообществ древности и средневековья, то их сходство бросается в глаза. Просматриваются и такие параллели, которые наталкивают на мысль об их близком, "родственном" происхождении. Стержневым сближающим элементом здесь является дву- или трехчленная структура (правое и левое крыло, центр). Ее традиционное (постоянное) присутствие почти во всех имперских военно-политических образованиях Евразии не вызывает сомнения, и не только у кочевых, но и у оседло-земледельческих народов.

У наиболее крупных древних и средневековых кочевых обществ Центральной Азии нетрудно заметить ряд общих черт: 1) многоступенчатый иерархический характер социальной организации; 2) триадный (в редких случаях дуальный) принцип социальной организации на ее высших уровнях; 3) военно-иерархический характер общественной организации, как правило, по "десятичному" принципу" [Крадин, 1992, с. 138]. Триадная структура деления войска и народа встречается у скифов и хунну, зафиксирована у сяньби, древних тюрок, средневековых монголов, в Средней Азии и Казахстане у джунгар, киргизов и многих других [Хазанов, 1975, с. 122, 128; Мурзин, 1990, с. 74; Материалы..., 1968, с. 11-12; МИГД, 1984, с. 36, 311; Кюнер, 1961, с. 192; Бернштам, 1946, с. 101; Сокровенное сказание, 1990, с. 111-115; МИКХ, 1969, с. 73,76, 88, 104, 142, 146, 153-154, 156-157, 161, 166, 165, 175; Якубовский, 1992, с. 40-41; Моисеев, 1990, с. 77; Абрамзон, 1945, с. 169]. Более подробно о триадном институте у кочевых народов Центральной Азии см.: [Кычанов, 1997]. Ю. А. Зуев, рассматривая пережитки триадной организации у кочевых народов Центральной Азии, сделал предположение, что и казахские жузы возникли на триадной основе [Зуев, 1981, с. 65-78].

В специальной литературе, посвященной этой проблеме, предложен убедительный вывод о первоначально дуальной организации общества, соответствующей делению войска кочевников на правый и левый фланги, и о перерастании ее в трехчленную систему - "центр", правое и левое "крылья" [Стратанович, 1974; Мурзин, 1990, с. 74; Крадин, 1992; Трепавлов, 1993 и др.]. Однако Т. А. Жданко выдвинула предположение о том, что деление племен на две части - закономерное явление и что первичным было именно деление племен и их территорий, вызванное "какими-то особенностями общественного строя", а уже вторичным - отражение в литературе деления войск на две части [Жданко, 1950, с. 38]. Мне представляется, что эта точка зрения, даже не подкрепленная вескими аргументами и конкретными примерами, заслуживает внимания, так как военное устройство (народа, племени) все же есть отражение общественного. Тем не менее история знает также случаи, когда военная организация, навязанная сверху (особенно при завоеваниях), изменяла общественный строй.

В научной литературе существуют различные объяснения причин дуальной и триадной структур у кочевников. Г. Г. Стратанович посвятил этой теме отдельную работу и пришел к выводу, что появление трехчленной военной организации можно интерпретировать постоянными вооруженными конфликтами, которые постепенно "...приводили к накоплению опыта в военном построении" [Стратанович, 1974, с. 230]. "Классификация социальных организаций по парным органам тела человека или зверя универсальна [ср.: правая рука и левая рука соответственно соотносятся с правым и левым крылом войска и т. д., или значение священной шапки с четырьмя стрелами у шайеннов (Америка)]" [Акишев, 1984, с. 107]. Это самое простое объяснение, имеющее под собой реальную основу. Н. Н. Крадин, пытаясь объяснить перерастание дуальной организации в триальную, пишет, что это "...связано с усилением власти верховного вождя, с его стремлением сформировать собственную властную структуру, могущую конкурировать с традиционными органами и с аристократией" [Крадин, 1992, с. 139].

стр. 23
На мой взгляд, наиболее убедительно и обоснованно к этому вопросу подошел В. Н. Кун: "Порядок этот (т. е. трехзвенная военно-тактическая конструкция. - А. К.) исстари применялся и выработан был облавной охотой" [Кун, 1947, с. 29]. Действительно, информация по структуре и организации облавных охот подтверждает именно эту точку зрения. К тому же выводу пришел Ю. А. Зуев, считавший, что у большинства кочевых народов появление подобной структуры "было продиктовано необходимостью экономной и вместе с тем наиболее эффективной координации действий на войне и облавной охоте. В древности охота носила характер общенародного мероприятия. По свидетельствам очевидцев, вся действующая масса делилась на три тактические единицы: левое крыло - центр - правое крыло" [Зуев, 1981, с. 65; Зуев, 1998, с. 50-51].

Таким образом, истоки происхождения этого феномена следует видеть в коллективной облавной охоте. Весьма условно весь процесс перехода от "охоты к организации войны" у кочевых народов выглядит так: охота → облава → двух-, трехкрыльная модель → трехчленная военная организация → трехсоставная военно-административная система (правое и левое крыло с центром или без него).

В военной организации многих кочевых народов издревле существовал десятеричный принцип деления войска и населения (10, 100, 1000, 10000). Этот военно-иерархический принцип был характерен для многих кочевников: хунну, жужаней, древних тюрок, уйгур, енисейских кыргызов, киданей, монголов, узбеков XVI в., маньчжур, джун-гар, киргизов, казахов XIX-XX вв. [МИГД, 1969, с. 269; Бичурин, 1950, с. 232, 235, 250; Barfield, p. 48-49; Малов, 1959, с. 33, 41; Худяков, 1980; он же, 1991, с. 92; Сокровенное сказание, 1990, с. 100-101, 111-115; Плано Карпини, 1957, с. 49 и др.; Рузбихан, 1976, с. 90; Кузнецов, 1990, с. 52; Кычанов, 1992, с. 52, 65; Моисеев, 1991, с. 34; Абрамзон, 1945, с. 169; Бекмаханов, 1992, с. 186, 194; Нуркамысов, 1986, с. 132]. Более подробно о десятеричной системе в Центральной Азии см.: [Кычанов, 1997; Зуев, 1998, с. 50-51]. Данная система счета и учета была присуща как оседлым, так и кочевникам, т. е. она была универсальным явлением. Так, из 307 первобытных народов 146 использовали десятеричную систему, так как она была наиболее оптимальной и удобной. Несомненно, что десятеричная система счисления войска была весьма условной, ибо в верхних эшелонах военной организации в древности, на уровне "тумена", она обозначала не действительное количество воинов, а титул (ранг) военачальника и подтверждала его статус [Крадин, 1992, с. 140; Далай, 1983, с. 57].

По поводу возникновения десятеричной системы в историческом прошлом высказывались различные мнения. Б. Я. Владимирцов думал, что оно связано с разделением племен на более мелкие роды, кланы и аилы, которые должны были выставлять в то же время соответственно десятки, сотни, тысячи и т. д. воинов [Владимирцов, 1934, с. 104]. Другие исследователи видят ее происхождение в объединении племен, родов и кланов на военной основе, когда такая армейская структура, как десятеричная система, собирала, организовывала и упорядочивала эту массу людей. Те структуры, которые были объединены в иерархические системы, в военном отношении находились в гораздо более выгодном положении. Военные структуры кочевников, упорядоченные по иерархическому принципу, были более мобильны, эффективны и в конечном счете являлись более сильным военно-организационным средством, чем отряды номадов, собранные по принципу просто "орды" [Крадин, 1992, с. 141-143]. Десятеричный принцип - это жесткий социально-регулятивный механизм, который устанавливал единый (универсальный) горизонтально-вертикальный (сквозной) военно-организационный порядок как в вооруженных силах, так и среди гражданского населения кочевых империй и стал, можно сказать, вершиной их управленческого менеджмента. Любая сплоченная (большая или малая) групповая общность людей требует механизма, образующего мелкогрупповые подразделения в целях системности, планомерности и слажен-

стр. 24
ности действий. Таким регулятивным механизмом, несомненно, стал десятеричный принцип военной организации.

Если вновь обратиться к материалам бурятской облавной охоты, то можно заметить, что отряды в ней помимо вышеуказанных крупных единиц делятся на более мелкие группы по 20, 50 человек [Жамбалова, 1991, с. 97]. Такое мелкогрупповое дробление было связано с системой организации облавы, так как охотники должны были равномерно охватить территориальное пространство охоты, неукоснительно соблюдая определенную дистанцию между собой. Вместе с тем это деление также было обусловлено механизмом управления и общей координацией действий в средних и низших звеньях охоты. Прямых сведений в источниках о присутствии десятеричной структуры в поздних облавных охотах нет. Тем не менее М. Н. Хангалов указывает, что у бурят на охоте "от каждых десяти выходит один конный" [Хангалов, 1958, с. 100, см. также: Жаргалов, 1996, с. 150]. В ордосских степях южной Монголии охотники, собирающиеся в отряд, достигающий тысячи человек, разбиваются на группы по десять, а в крыльях подразделяются уже по двадцать человек [Жаргалов, 1996, с. 132], что может служить косвенным аргументом, подтверждающим ее наличие в период зарождения облавы как таковой. Однако в этом можно увидеть и обратное влияние военной организации на структуру коллективной охоты. Интересно отметить, что и современные облавные охоты в большинстве случаев проходят в количестве 10 человек [Охота..., с. 46-47]. Возможно, это опосредованно связано с воспоминаниями о былых облавных охотах.

Институт облавной охоты у кочевников Центральной Азии выполнял четыре основные функции:

1) хозяйственно-экономическую, в системе жизнеобеспечения кочевого социума (пополнение запасов пищи);

2) интендантскую (военно-походную);

3) военную (военная подготовка воинов, структура формирования вооруженных сил, отработка боевой тактики и приемов);

4) духовно-физическую (развлечение, отдых, демонстрация смелости и умения, разминка).

Все вышеизложенное позволяет считать, что облавная охота была не только дополнительным элементом хозяйственно-обеспечивающей системы, но и необходимым учреждением в кочевом обществе, тесно связанным с военной организацией и системой военного дела в целом. Этот военно-социальный институт становится своеобразной "микромоделью" военной организации номадов, формирующей стратегию освоения сначала окружающей природной среды, а затем, с возникновением государственности, военно-политического мирового пространства.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Абрамзон С. М. Черты военной организации и техники у киргизов (по историко-этнографическим данным и материалам эпоса "Манас") // Труды Ин-та языка, лит-ры и истории (ТИЯЛИ). Фрунзе, 1945. Вып. 1.

Аверкиева Ю. П. Индейское кочевое общество XVIII - XIX вв. М: Наука, 1970.

Аверкиева Ю. П. Индейцы Северной Америки. От родового общества к классовому. М.: Наука, 1974.

Акишев А. К. Искусство и мифология саков. Алма-Ата: Наука КазССР, 1984.

Акишев А. К. Мирза Мухаммед Хайдар: дуглат против куркэна // Отан тарихы (Отечественная история). Алматы, 2001. N 2.

Ахинжанов С. М. Кыпчаки в истории средневекового Казахстана. Алма-Ата: Наука КазССР, 1989.

Бекмаханов Е. Б. Казахстан в 20 - 40-е годы XIX века. Алма-Ата: Казак университеті, 1992.

Бернштам А. Н. Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрков VI - VIII вв. М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1946.

Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1. М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1950.

стр. 25
Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л.: Изд-во АН СССР, 1934.

Гончаров С. Н. Китайская средневековая дипломатия: отношения между империями Цзинь и Сун. 1127-1142. М.: Наука, 1986.

Гордеев А. А. История казаков. Ч. 1. Золотая Орда и зарождение казачества. М., 1991.

Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950.

Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М., 1993.

Далай Ч. Монголия в XIII-XIV вв. М.: Наука, 1983.

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. Т. 4. М.: Русский язык, 1999.

Даль В. И. Большой иллюстрированный толковый словарь русского языка: современное написание. М.: Астрель; АСТ; Хранитель, 2006.

Джувайни - Из "Тарих-и джахан-гушай" Джувайни // История Казахстана в персидских источниках. Извлечения из сочинений XIII - XIX веков. Т. V. / Отв. ред. М. Х. Абусеитова; сост. М. Х. Абусеитова. Алматы: Дайк-Пресс, 2007.

Древнетюркский словарь. Л.: Наука, 1969.

Егоров В. Л. Золотая Орда: мифы и реальность. М.: Знание, 1990.

Жамбалова С. Г. Традиционная охота бурят. Новосибирск: Наука, 1991.

Жаргалов Д. Облавные охоты до и после Чингисхана. Иркутск: Имя, 1996.

Жданко Т. А. Очерки исторической этнографии каракалпаков. Родоплеменная структура и расселение в XIX - начале XX в. М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1950.

Жузбасов К. Музыкальный фольклор казахов Горного Алтая. Алматы: Изд-во "внер", 2007.

Залкинд Е. М. Общественный строй бурят в XVIII - первой половине XIX в. М.: Наука, 1970.

Зуев Ю. А. Историческая проекция казахских генеалогических преданий (к вопросу о пережитках триальной организации у кочевых народов Центральной Азии) // Казахстан в эпоху феодализма (проблемы этнополитической истории). Алма-Ата: Наука КазССР, 1981.

Зуев Ю. А. О формах этносоциальной организации кочевых народов Центральной Азии в древности и средневековье: Пестрая Орда, Сотня (сравнительно-типологическое исследование) // Военное искусство кочевников Центральной Азии и Казахстана (эпоха древности и средневековья). Сборник статей. Алматы, 1998.

Их Цааз ("Великое уложение"). Памятник монгольского феодального права XVII в. / Пер., введ. и коммент. С. Д. Дылыкова. М.: Наука, 1981.

Крадин Н. Н. Кочевые общества (проблемы формационной характеристики). Владивосток, 1992.

Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М.: Вост. лит., 2006.

Кузнецов В. С. Нурхаци - основатель маньчжурского государства // Дальний Восток и соседние территории в средние века. Новосибирск: Наука, 1980.

Кун В. Н. Черты военной организации средневековых кочевых народов Средней Азии // Ученые записки Ташкент, пед. ин-та им. Низами. (Сер. обществ, наук). 1947. Вып. 2.

Кутепов Н. И. Великокняжеская, царская и императорская охота на Руси. В 4-х т. (Электронная версия CD-ROM, 2005: Изд-во: "Directmedia Publishing". T. 54).

Кычанов Е. И. Формы ранней государственности у народов Центральной Азии // Северная Азия и соседние территории в средние века. Новосибирск: Наука, 1992.

Кычанов Е. И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М.: Изд. фирма "Вост. лит-ра" РАН, 1997.

Кюнер Н. В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М: Изд-во АН СССР, 1961.

Линь Кюн-и, Мункуев Н. Ц. "Краткие сведения о черных татарах" Пэн Да-я и Сюй Тина // Проблемы востоковедения. 1960. N 5.

Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М. - Л., 1959.

Марко Поло. Книга Марко Поло. (Сер. Путешествия. Открытия. Приключения). Алма-Ата: Наука, 1990.

Марков Б. И. Охота на рысь, кабана, лося, косуль // Русская охота с гончими. М.: Экология, 1992.

Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 1 / Пер. и коммент. В. С. Таскина. М.: Наука, 1968.

Материалы по истории кочевых народов группы дунху (МИГД). М.: Наука, 1984.

Материалы по истории казахских ханств XV - XVIII веков (МИКХ). Алма-Ата: Наука, 1969.

Моисеев В. А. О военном деле и войнах Джунгарского ханства // Из истории международных отношений в Центральной Азии. Алма-Ата: Наука, 1990.

Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи (XVII-XVIII вв.). Алма-Ата: Наука, 1991.

Мурзин В. Ю. О происхождении скифов: основные этапы формирования скифского этноса. Киев: Наукова думка, 1990.

Мэн-да бэй-лу (Полное описание монголо-татар) / Пер. и коммент. Н. Ц. Мункуева. М.: Наука, 1975.

стр. 26
Нуркамысов А. Административное и военное управление в стане Амангельды Иманова // Светлый образ батыра. Алма-Ата, 1986.

Охота на копытных (биологические основы промысла). М., 1976.

Плано Карпини, Джиованни дель. История монголов // Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Гильома де Рубрука / Пер. А. И. Малеина. М.: Изд-во географ, лит-ры, 1957.

Плетнева С. А. Половцы. М.: Наука, 1990.

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. I. Кн. 2; Т. II. М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1952.

Рузбихан (Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани). Михман наме-йи Бухара (Записки бухарского гостя). М., 1976.

Скрынникова Т. Д. Потестарно-политическая культура монголов XI - XIII вв. // Средневековая культура монгольских народов. Сб. науч. трудов. Новосибирск, 1992.

Сокровенное сказание монголов. Улан-Удэ, 1990.

Стратанович Г. Г. Военная организация триадного типа и ее судьба // Проблемы алтаистики и монголоведения. Вып. I. Элиста, 1974.

Трепавлов В. В. Государственный строй Монгольской империи XIII века. Проблема исторической преемственности. М.: Наука, 1993.

Тюрюмина Л. В. Военное дело у маньчжуров (сведения из "Мань-вэнь лао-дан") // Северная Азия и соседние территории в средние века. Новосибирск: Наука, 1990.

Федоров-Давыдов Г. А. Общественный строй Золотой Орды. М.: Изд-во МГУ, 1973.

Хазанов А. М. Социальная история скифов: основные проблемы развития древних кочевников Евразийских степей. М.: Наука, 1975.

Хангалов М. Н. Зэгэтэ-аба - облава на зверей у древних бурят // М. Н. Хангалов. Собрание сочинений. В 3-х т. Т. 1. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1958.

Хангалов М. Н. Зэгэтэ-аба у кудинских бурят // М. Н. Хангалов. Собрание сочинений. В 3-х т. Т. 1. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1958.

Хангалов М. Н. Юридические обычаи у бурят // М. Н. Хангалов. Собрание сочинений. В 3-х т. Т. 1. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1958.

Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII - XIV вв. Алма-Ата: КРАМДС-Ахмед Яссауи, 1992.

Худяков Ю. С. Вооружение енисейских кыргызов. Новосибирск: Наука, 1980.

Шевченко Н. Ф. "Сарматские жрицы", или еще раз к вопросу о материнском роде у сарматов // Вестник древней истории. 2006. N 1 (255).

Якубовский А. Тимур // Тамерлан: Эпоха. Личность. Деяния / Сост. обр. и подг. текста Р. Рахманалиева. М.: Гураш, 1992.

Allsen Th. T. The Royal Hunt in Eurasian History. Philadelphia: University of Pennsylvania Press. 2006.

Barfield T. The Hsiung-nu Imperial Confederacy: Organization and Foreign Policy // Journal of Asian Studies. Vol. XLI. No. 1

Benson D. S. Six Emperors: Mongolian Aggression in the Thirteenth Century. Chicago-Illinois, 1995.

Chambers J. Devil's Horsemen: The Mongol Invasion of Europe. N. Y.: Atheneum, 1979.

Grousset R. l'Empire des Steppes. Attila, Gengis-Khan, Tamerlan. P., 1939.

Hartog L de. The army of Genghis khan // Army Quarterly and Defence Journal. Vol. 109. 1979.

Phillips E. D. The Mongols. L., 1969.

Saunders J. J. The History of the Mongol Conquests. N. Y., 1971.

Sinor D. On Mongol Strategy // Proceedings of the Fourth East Asian Altaistic Conference / Ed. Ch'en Chien-hsien. Tainan, Taiwan, 1975.

Sinor D. The Mongols in the West // Journal of Asian History. 1999. Vol. 33. No. 1.

Permanent link to this publication: