В свое время акад. И. Ю. Крачковский в предисловии к русскому изданию книги Касима Амина "Новая женщина" (1912) отмечал, что "для мусульман большой интерес представил напечатанный Селимом Кобейном в 1905 г. перевод с русского брошюры кавказского эмигранта Ахмеда Агаева "Права женщины в исламе"... Перевод посвящен Касиму Амину, и это с достаточной ясностью говорит, что работа была навеяна его произведениями" [Крачковский, 1956, с. 134]1. С тех пор отечественные литературоведы-арабисты, говоря о переводческой практике С. Кобейна, заимствовали эту информацию (иногда со ссылкой на Крачковского, а порой и без оной), не вдаваясь в детали, касающиеся как личности автора указанной брошюры, так и самого арабского перевода. В данной статье я хочу исправить это упущение.
Ключевые слова: брошюра А. Агаева, перевод С. Кобейна на арабский язык, положение мусульманской женщины.
Переводчик - палестинец Селим Кобейн (1870-1951), уроженец Назарета, один из первых выпускников Назаретской русской учительской семинарии, прекрасный знаток русского языка, страстный почитатель и популяризатор русской литературы, в 1897 г. эмигрировал в Египет и связал со Страной пирамид всю свою дальнейшую жизнь. В Каире Кобейн основал журнал "Аль-Иха' " ("Братство"), одноименную типографию, перевел и издал произведения корифеев русской классики - Л. Н. Толстого, A.M. Горького, Н. В. Гоголя, А. С. Пушкина, И. С. Тургенева, Л. Л. Толстого (сына Л. Н. Толстого) и др. Указанная И. Ю. Крачковским работа Ахмеда Агаева была переведена С. Кобейном как "Хукук аль-мар'а фи-ль-ислям" ("Права женщины в исламе"), хотя сам автор дал ей русское название "Женщина по исламу и в исламе".
Автор русского оригинала Ахмед-бек Агаев (Агаоглу) (1869-1939), видный азербайджанский просветитель, общественный деятель, журналист, публицист, критик, приверженец панисламизма и пантюркизма, родился в г. Шуше (Нагорный Карабах) в знатной семье. Начальное образование получил в Шушинском лицее, среднее - в русской Тифлисской гимназии, по окончании которой в 1887 г. продолжил обучение в С.-Петербургском политехническом институте, а вскоре (1888) в Сорбонне. В 1894 г. возвратился на родину и стал преподавать французский язык в одном из лицеев Шуши. В том же году он участвовал в IX конгрессе востоковедов в Лондоне, где выступил с докладом о религиозной жизни Ирана. Проиранская и антиосманская направленность была характерна для ранних работ А. Агаева, видевшего в Иране лидера мусульманского мира.
1 В 1899 г. появилась книга К. Амина "Тахрир аль-мар'а" ("Освобождение женщины"), где проводится идея, что религия не виновата в униженном положении женщины на современном этапе. Через два года К. Амин выпустил другую книгу - "Аль-Мар'а аль-джадида" ("Новая женщина").
В 1897 г. он переехал в Баку, где с 1898 по 1905 г. возглавлял литературно-критический отдел в газете "Каспий", выходившей на русском языке (1881-1919). Здесь А. Агаев публиковал свои статьи о творчестве европейских писателей, в частности ""Отелло" Шекспира", ""Разбойники" Шиллера", "Горький и мусульманство", "Татарин Аслан из пьесы Горького "На дне"" и др., призывал переводить западную литературу. Издавал ряд газет, в том числе "Иршад" (1905) и "Тарагги" (1908). А. Агаев был одним из активных участников 1 Всероссийского мусульманского съезда, состоявшегося в Нижнем Новгороде 15 августа 1905 г. Он проникся идеями пантюркизма, которые излагал в своих статьях в газете "Каспий". В 1909 г. он переселился в Турцию и стал принимать деятельное участие в ее политической и культурной жизни, вел преподавательскую работу в Стамбульском университете, журналистскую работу в турецких газетах. В 1919 г. А. Агаев был одним из членов азербайджанской делегации на Парижской мирной конференции. Его путь в Париж пролегал через Стамбул. Здесь оккупировавшие город британские власти арестовали его как активного участника освободительного движения в Турции и сослали на Мальту, откуда он вернулся в Турцию в 1921 г. Умер А. Агаев в Стамбуле в 1939 г., до конца жизни сохранив верность национальной политике Мустафы Кемаля Ататюрка.
Брошюра Ахмед-бека Агаева "Женщина по исламу и в исламе" (объемом в 59 с.) на русском языке была издана в Тифлисе в 1901 г. Частично материалы к ней, еще до выхода книги, публиковались отдельными статьями в бакинской газете "Каспий", о которой шла речь выше.
В этой работе Ахмед-бек Агаев последовательно проводит мысль о том, что ислам с самого начала поддерживал всестороннее развитие женщины как в семейной, так и в общественной жизни. Книга начинается с описания завидного положения женщины в Европе и Америке, где "права женщины с каждым днем все больше и больше расширяются и уравниваются с правами мужчины; в это самое время в Азии и Африке много миллионов женщин, исповедующих ислам, обречены на самое тяжелое и беспросветное рабство и лишены самых примитивных человеческих прав... В этом отношении даже индусы, вообще менее прогрессивные, чем магометане, опередили этих последних" [Агаев, 1901, с. 2-3].
Автор приводит примеры высказываний известных личностей прошлого о негативном влиянии ислама на положение женщины-мусульманки. Например, Вольтер называл Магомета "извергом человеческого рода". Как на Западе, так и в России "большая публика держится того мнения, что будто бы во всем, что творится на мусульманской земле, виноват один ислам и что не будь этого учения, там, на этой земле, все пошло бы иначе. Для последователей этого взгляда мусульмане, пока они остаются мусульманами, не будут способны ни к какому нравственному или социальному прогрессу. Находя все зло в самом исламе, они видят единственное спасение для них в искоренении самой религии. Таково невежество средних веков по отношению к исламу", - утверждает А. Агаев [там же, с. 4-5].
Магомета изображали в виде дьявола с рогами или Антихриста [там же, с. 6]. По словам Ж. Ренана, "средние века никогда не доводили свой гнев до половины: Магомет был мошенником, вором верблюдов, кардиналом, который, не попав в папы, выдумал новую религию, чтобы отомстить своим товарищам, изображался гнусным кутилой" [там же, с. 7]. А. Агаев сетует, что проходят века, а народные предрассудки продолжают по-прежнему давить лучшие умы. Лейбниц и Шекспир подтрунивали над мусульманским пророком для потехи толпы, Вольтер снискал прощение папы своим памфлетом "Магомет" (Магомет - Тартюф с оружием в руках). Даже XIX век не был чужд подобных аберраций [там же]. Только второй половине XIX в. "выпала доля освещать Восток, его историю и жизнь под настоящими, беспристрастными лучами науки" [там же, с. 8]. А в наши дни развивающееся научное востоковедение совершенно перевернуло существовавшие дотоле взгляды на разные религии и учения Востока и, между
прочим, на Магомета и его учение. Среди мусульман Мария почитается больше, чем среди некоторых христианских сект, - утверждает А. Агаев. В Коране беспрестанно повторяется: "Я пришел восстановить истинное учение Христа". Автор апеллирует, в частности, к имени русского философа Вл. Соловьева (1853-1900), выступавшего в защиту Магомета. Но к глубокому прискорбию, замечает он, большая публика продолжает пребывать вне влияния этих идей и держится почти средневековых понятий как о Магомете, так и о его учении.
Нельзя говорить об отношении ислама к женщине, не оглянувшись назад, в домагометанский период, убежден А. Агаев. Только при таком подходе можно судить о роли ислама в развитии женского вопроса, о том, что сделал Магомет для женщины вообще и для арабки в частности. Автор обращает внимание на то, что положение женщины в домагометанский период в Аравии и в окружающих странах было возмутительным. Например, в Персии она была рабыней, вела затворническую жизнь, не знала света Божьего. О правах женщины в семье, в отношениях с мужем или родителями нечего и говорить; она находилась в полностью подчиненном положении [там же, с. 16]. Рождение девочки было для араба самым плохим предзнаменованием, самым верным признаком неблагосклонности богов. Девочек зарывали в песок. Женщины и мужчины в браке, основанном скорее всего не на любви, вольны были покидать друг друга, когда хотели.
Как подчеркивает А. Агаев, Магомет уделял большое внимание женскому вопросу: "О, люди, бойтесь Бога, который создал Вас из одного и того же вещества", т.е. они тождественны как социально-нравственные единицы и одинаково ответственны перед Богом за свои поступки. Коран восстал против дикого обычая зарывания дочерей живыми в песок, Магомет считал это тяжким проступком. Язычники, обратившись в ислам, дали обещание не убивать более своих дочерей. Магомет считал, что брак должен быть основан на любви. "Женитесь на тех, кого любите", - говорится в Коране, напоминает А. Агаев. Ислам ограничил число законных жен до четырех в отличие от прежней полигамии.
Затворничества при Магомете не было, как и в Коране, отмечает А. Агаев. Магомет заботился об улучшения положения женщины. Пример тому Хадиджа - светлая личность, рискуя своим богатством, именем, положением и даже жизнью, вышла замуж за скромного, темного "новатора", дерзнувшего подняться против всего прошлого и настоящего Аравии. Дочь пророка Фатима во все века была и остается по сей день идеалом женщины, воплощающим идеал семейной жизни для мусульман, считает автор. А в аббасидскую эпоху (750-1258), указывает он, женщина изучала не только законы, религию и "традиции", но и "поэзию, литературу, риторику, каллиграфию, играла выдающуюся роль в обществе". А. Агаев описывает достоинства и достижения Зубейды, жены халифа Харуна ар-Рашида, его сестры Аббасы. "Обе они образованные, даровитые, благотворительные". Красочно пишет автор о любви Аббасы и Джафара, к которым с крайней жестокостью относился Харун ар-Рашид. Всех женщин этого периода охватило влечение к познанию, - утверждает он. Женщина в эпоху Аббасидов ничем не была стеснена в проявлениях личной свободы, она даже принимала участие с оружием в руках, одетая в воинские доспехи, в борьбе против крестоносцев (XII в.), в войне против Византии.
"Но, к несчастью, чем дальше, тем больше усиливается персидское влияние, и хроникеры реже отмечают примеры выдающихся личностей из женщин... и наступает окончательное господство отвратительных евнухов, гаремов, интриг и косметики; личность женщины окончательно подавляется и вместо прежних упражнений ума, благотворного влияния на окружающих, она предается беспечной, ленивой гаремной жизни с растлевающими последствиями. Это самая мрачная эпоха их истории; она иллюстрируется не только полною дегенерациею нравов, но и господством низких и пошлых гаремных интриг, господством яда, кинжала и таинственных убийств, рядами дворцовых революций и всемогуществом солдатчины; этот дух дегенерации
проникает в литературу и философию, наполняет их невыносимо удушливою атмосферою разлагающего общества; в философии вместо прежнего рационализма, крепкой и мужественной веры в науку и добродетель, господствует теософизм, плачущий и слезливый скептицизм, туманный, изобличающий дряхлость духа" [там же, с. 49].
Традиции женской свободы, по мысли А. Агаева, держатся только там, куда еще не проникла разлагающая сила персидского влияния. Таковы тюрко-татары и испанские мавры. У тюрко-татар-кочевников (до принятия ислама) женщина была равноправной помощницей и спутницей мужчины, а в эту эпоху тюрко-татары проявили необыкновенную склонность к просвещению. В Египте женщины с положением и образованием тоже имели большое влияние в обществе. По инициативе одной из них была основана академия наук "Дар аль-Хикма" (Агаев называет ее "Дом наук", хотя правильно "Дом мудрости", 1005 г., а академия "Дом наук" - "Дар аль-улюм" - была основана в Багдаде в 930 г. - Э. А.), где среди лекторов и слушателей было немало женщин [там же, с. 53]. При мамелюках женщины играли видную роль в обществе, каирские дамы устраивали в своих салонах концерты и сборища, где женщины вступали в литературное состязание с известными поэтами той эпохи [там же, с. 54].
А. Агаев повествует о женщинах Индии, в частности о Мехри ан-Нисса, которую, по его словам, композитор Мур вывел в опере "Лалла-Рук" (на самом деле Томас Мур - ирландский поэт, написавший поэму "Лалла Мур", вызвавшую к жизни несколько онер, из которых наибольшей известностью пользовалась "Лалла-Рук" (1862) французского композитора Ф. Давида; считается, что в художественном отношении она уступает опере А. Г. Рубинштейна "Фераморс" (1863). - Э. А.).
С исчезновением Испании как мусульманской страны, продолжает А. Агаев, где женщина до конца маврского господства пользовалась полным равенством с мужчиной, "женская свобода меркнет, водворяется окончательно и повсеместно господство евнухов и гаремов и эти отвратительные учреждения вносят всюду заразу растления и разложения. Мрачная картина семейной жизни среди высших классов мусульман слишком известна... мусульманка обречена на беспросветную, вечную, гнетущую над телом и душою жизнь" [там же, с. 57].
Подводя итог своим размышлениям, автор пишет, что "спасение мусульман, их нравственный, материальный и даже политический подъем зависит исключительно от разрешения двух вопросов: женского и реформы азбуки. Только став свободною, сознательною матерью и супругой, современная мусульманка может целесообразно отправлять свои социальные функции, воспитывать в своих детях характер, волю, внушать им высокие чувства, благородные мысли, столь важные в общественном быту..." [там же, с. 57-58]. Для пробуждения мусульманского мира, для его введения в круг цивилизованных народов, утверждает А. Агаев, нужно сильное потрясение, чтобы и мусульмане прошли свою эпоху реформации и между ними нашелся человек твердой воли, беззаветной самоотверженности. Такой реформатор найдет в самом исламе, в его теории и практике, благодатную почву. Ни Коран, ни шариат сами по себе не противны прогрессу, только их носители - шейхи и улемы - постарались в личных выгодах придать характер непримиримости с цивилизацией [там же, с. 58-59]. Образцом для А. Агаева являются реформы египетского правителя Мухаммеда Али.
"Мусульманская религия по существу своему жизнерадостная, прогрессивная, подчеркивает он. Учение о фатализме в ней является не в виде мрачного гнетущего давления какой-то роковой, неумолимой силы над человеческой судьбою, а в виде подкрепляющего и ободряющего примирения post factum с случившимся. Ведь сам мусульманский пророк не раз повторял; "Доверь верблюда своему Богу, но предварительно свяжи ему колена"" [там же, с. 59]. На этом русский текст заканчивается.
Перевод Селима Кобейна брошюры А. Агаева под арабским названием "Хукук аль-мар'а фи-ль-ислям" ("Права женщины в исламе"), вышедший в 1905 г. в каирской Публичной типографии (Матбаат аль-джумхур), предваряется "Предисловием" и "Словом
переводчика на арабский язык". Предисловие (Мукаддама аль-китаб) обращено к египтянину Касиму Амину (1863-1908), борцу за освобождение арабской женщины:
"Мой господин, знатный, почетный ученый и великий реформатор, его превосходительство Касим-бек Амин! В мире высокой нравственности на русском языке появилась эта важная книга выдающегося ученого, российского мусульманина, который прославился силой убеждения и чрезвычайным благоразумием. Тема книги - консолидация просвещенных умов из массы российских мусульман. Я взялся перевести ее на арабский язык, чтобы принести пользу всем говорящим на этом языке и мусульманам, в частности. Я удостоился чести нести этот великий дар от одних арабоязычных народов к другим, стать звеном, соединяющим реформаторов Севера и Востока, дабы поднять эту книгу до вашего высочайшего ранга. Дай бог, чтобы она была одобрена, и тогда я действительно отдам долг науке и человечеству. Да укрепит Аллах твою силу".
Искренне, Селим Кобейн [Хукук аль-мар'а..., 1905, с. 3].
В зачине "Слова переводчика на арабский язык" (Калима ли-ль-муарриб) сначала стоит традиционное "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного", а далее следует обращение "К уважаемым господам читателям!
Я познакомился с этой книгой на русском языке, и она восхитила меня тем, что в ней говорится о тех важных вещах, которые в наш нынешний век занимают мысли растущего поколения просвещенных мусульман, умы которых освещаются факелами науки и знания. Служение литературе побудило меня удовлетворить страстное желание перевести эту книгу на арабский язык, взять на себя расходы по ее изданию и с признательностью преподнести (сей труд) в подарок моим братьям мусульманам Востока. Ознакомившись с ней, они узнают, что у мусульманской молодежи России те же самые жалобы и огорчения, что и у египетской мусульманской молодежи по поводу положения женщины-мусульманки, которое очень тяжелое в человеческом обществе. Эта книга станет связующим звеном между мусульманами Севера и Востока.
На ее публикацию меня воодушевило идейное движение, возникшее во всех уголках Египта под влиянием идей его превосходительства Касим-бека Амина. Отголоски этого движения продолжают будить умы. Я надеюсь, что моя работа будет одобрена и принята и будет продолжен перевод полезных исламских книг с русского языка на арабский. Поэтому я прошу читателей этой моей книги не обращать внимания (досл. опустить занавес) на те погрешности, которые они увидят в ней, один только Аллах безупречен и славен во всем" [там же, с. 4-5].
При переводе книги Селим Кобейн не упускает ни одной фразы, причем преподносит русский текст в характерной для него и его времени манере: дополняет, "украшает", "расцвечивает" отдельные фрагменты подлинника, чтобы сделать его особо притягательным для арабского читателя, соответствующим вкусу современников. Так, в оригинале: "Но положение мусульманки, несмотря на всю его тяжесть и беспросветность, не вызвало еще ни сильного протеста, ни убежденного реформатора" [Агаев, 1901, с. 2-3]. В переводе: "Между тем положение женщины-мусульманки при всем ее полном невежестве и чрезвычайной стесненности не нашло еще очень стойкого человека и реформатора, обладающего твердой решимостью и непоколебимой волей, который призвал бы мусульман к улучшению положения женщины, слова которого произвели бы сильное впечатление на души" [Хукук алъ-мар'а..., 1905, с. 9].
Еще один пример. В оригинале: "Читая знаменитого танжерского уроженца Ибн-Баттута, путешествовавшего по Азии в начале XII столетия и посетившего орду Узбек-хана в Астрахани, поражаешься рыцарским почетом, которым окружали тогдашние тюрко-татары женщину, и свободою ее" [Агаев, 1901, с. 50-51]. В переводе: "...Чтобы подтвердить наши слова, обратим внимание читателя на рихлу (книгу путешествия. - Э. А.) известного арабского путешественника Ибн Баттуты, рожденного в Танжере, который странствовал по Азии в начале XIII века и посетил султана Узбек-бека хана в городе Астрахани; при чтении соответствующих страниц читателя охватит растерянность и удивление, когда он узнает, что у женщины-мусульманки среди татар было высокое социальное положение и она пользовалась почетом, уважением и абсолютной свободой в ту эпоху" [Хукук аль-мар'а..., 1905, с. 114]. Далее переводчик иллюстрирует сказанное отсутствующим в оригинале описанием Ибн Баттуты тогдашнего положения мусульманки.
И. Ю. Крачковский указывал, что переводчик "дополнил брошюру Ахмеда Агаева значительным количеством примеров из жизни мусульманских женщин в XIX веке" [Крачковский, 1956, с. 134]. Такие дополнения присутствуют в Эпилоге к арабскому изданию. Однако и в самом переводном тексте, как отмечалось выше, имеется немало вставок, часто с пометой (алъ-муарриб) (т.е. переводчик), означающей, что Селим Кобейн вводит собственный материал. Так, он подробно описывает биографию Фатимы, дочери пророка Мухаммада от его первой жены Хадиджи, приводит стихи, написанные ею на смерть отца, а также касыду, сочиненную по поводу ее кончины, повествует о детях Фатимы - Хасане, Хусейне и умерших в младенчестве Мухсине и других [Хукук аль-мар'а..., 1905, с. 64-70]. Немало страниц переводчик посвящает знаменитым женщинам Омейядской и Аббасидской эпох, сыгравших важную роль в культурной жизни арабов в период расцвета их цивилизации, насыщает арабский текст многочисленными фрагментами из их поэзии.
Последняя фраза русского текста под пером Селима Кобейна превращается в следующий пассаж: "Нет в исламской религии даже следа давления на действующие силы человека. И сказал посланник, да благословит его Аллах и приветствует: "Живи так, как будто ты будешь жить вечно, и живи так, как будто ты умрешь завтра"", за которым следует хадис, переданный со слов имама ат-Тирмизи: "Один человек сказал: "О посланник Аллаха, мне лучше стреножить свою верблюдицу и доверить (Аллаху. - Э. А.) или отпустить ее и доверить (Аллаху. Э. А.)?" И сказал ему посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует: "Свяжи ее и доверь"" [там же, с. 150-151].
"Очевидно, что положения автора, его идеи полностью созвучны принципам покойного философа Востока, шейха Мухаммеда Абдо, муфтия Египта, чья смерть является тяжелой утратой для ислама", - резюмирует Селим Кобейн, завершая переводной текст касыдой, которую Мухаммед Абдо сочинил, уже будучи безнадежно больным:
Мне неважно, что говорят: Мухаммед выздоровел или уже полны по нему траурные собрания. Но я хотел бы благоденствия религии, опасаясь, что ее погубят [те, кто] в чалмах. У людей надежды, исполнения которых они жаждут. Если я умру, то умрут и пропадут их заветные желания. О Господь, если ты уготовил мне вернуться скоро в мир душ и сломана будет печать (т.е. наступит конец. - Э. А.), То благослови же ислам и ниспошли ему наставника мудрого, освещающего путь в темную ночь [там же, с. 151-152].
По непонятной причине Селим Кобейн опустил последний бейт касыды Мухаммеда Абдо:
Который будет подобен мне речами, ученостью и мудростью и подобен, как я, мечу, а меч острый.
Арабский текст снабжен и пространным эпилогом (Хатима аль-китаб ли-ль-муарриб) [там же, с. 152-163], где переводчик сообщает, что он послал свой труд "господину большому писателю, его благородству (титул бека. - Э. А.) Ахмед-беку Агаеву, автору этой книги", и просит у него прощения за то, что при переводе расширил ее сведениями о знаменитых женщинах, упомянутых в оригинале, видя в этом несомненную пользу для его соотечественников [там же, с. 152]. Так, в поле зрения С. Кобейна попадает известная турецкая писательница Фатма Алийе (р. в 1862 г.), которая вместе со своим отцом, османским историком Ахмедом Джевдет-пашой (1822-1895), тогдашним министром юстиции, провела не один год в сирийских городах Алеппо и Дамаске, куда тот был назначен вали (губернатором), а зимой жила в Бейруте, изучала арабский, персидский и французский языки, прославилась в Европе и даже перевела с француз-
ского на турецкий роман, приведший в восторг Ахмеда Мидхата-эфенди, известного писателя и переводчика Османской империи периода Танзимата.
"Сочту также полезным завершить и дополнить свою работу биографией некоторых египетских женщин", - заявляет С. Кобейн, акцентируя внимание на одной из таких "выдающихся", по его слову, фигур египетской литературы XIX в., как Аиша Теймур (1840-1902) - автор поэтических сборников, новелл и публицистических статей, посвященных женскому движению (с ней переписывалась известная ливанская поэтесса Варда аль-Йазиджи, популярная и в Египте). Переводчик дает фрагменты из объемной касыды Аиши Теймур, вошедшей в ее сборник "Результаты обстоятельств" (Натаидж аль-ахваль) [там же, с. 158-159]. Это и поэтесса, прозаик Зейнаб Фаввазэфенди (р. в 1860 г.), уроженка Бейрута, навсегда обосновавшаяся в Александрии, где протекал весь ее творческий путь. Она пробовала себя в разных литературных жанрах, ей принадлежали "публиковавшиеся в газетах многочисленные статьи в защиту женского иола и вызывавшие на эту тему споры в среде литераторов и крупных писателей" [там же, с. 160].
Селим Кобейн приводит также список арабских источников (около 30, помимо постраничных на них ссылок), из которых он черпал материал для своих вкраплений в текст "русской" брошюры; эти "вставки" увеличили объем книги в арабском переводе почти втрое.
Так благодаря Селиму Кобейну злободневная брошюра азербайджанского просветителя Ахмеда-бека Агаева "Женщина по исламу и в исламе" стала доступна широким кругам арабских читателей.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Агаев Ахмед-бек. Женщина по исламу и в исламе. Тифлис, 1901.
Крачковский И. Ю. Избранные сочинения. В 6-ти т. Т. 3. М.-Л., 1956.
Хукук аль-мар'а фи-ль-ислям (Права женщины в исламе). Автор - Ахмед-бек Агайиф (известный российский писатель) / Пер. на араб. яз. Селим Кобейн. Каир, 1905.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
![]() |
Editorial Contacts |
About · News · For Advertisers |
![]() 2020-2025, BIBLIO.UZ is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Uzbekistan |