На протяжении 2005 - 2006 учебного года Восточный факультет Санкт-Петербургского государственного университета отметил свое 150-летие. Здесь трудились и трудятся многие выдающиеся деятели российского востоковедения. За годы своего существования он воспитал большое количество специалистов, активно участвовавших в становлении и развитии разных отраслей отечественного востоковедения. Одним из значительных событий в истории факультета было участие его воспитанников в создании в конце XIX в. на Дальнем Востоке первого высшего учебного заведения в регионе - Восточного института, призванного готовить кадры практических востоковедов. В 2009 г. этот Институт будет отмечать свою 110-ю годовщину. А тогда, в 1899 г., во Владивосток для работы в нем прибыл один из ведущих профессоров факультета восточных языков Императорского Санкт-Петербургского университета монголовед Алексей Матвеевич Позднеев, а вместе с ним славная когорта недавних выпускников факультета - Н. В. Кюнер, Г. В. Подставин, А. В. Рудаков... Все они с честью выполнили поставленную перед ними задачу: форпост отечественного востоковедения на Востоке России был создан и благополучно начал свою плодотворную деятельность. Среди них был и П. П. Шмидт.

Петр Петрович Шмидт родился 13 декабря 1869 г. в усадьбе Пекши Лиссанской волости Лифляндской губернии и был крещен в церкви Раннебургского латино-лютеранского прихода пастором Фиргуром 28 числа того же месяца. Отец его - крестьянин Петр Шмидт(Смиттер, Шмиттер), мать - Лена, урожденная Зауска [ЦГИА СПб, д. 28710, л. 7]. На воспитание юного Петра Шмидта немалое влияние оказала его няня, простая латышская женщина. Она привила ему интерес и любовь к родному фольклору, народным традициям. Весной 1890 г. Петр Шмидт получил аттестат зрелости об окончании Рижской губернской гимназии и в июне того же года был принят на историко-филологический факультет Императорского Московского университета и слушал в нем лекции в течение осеннего полугодия 1890 г. и весеннего 1891 г. "Во время пребывания в Университете Шмидт поведения был отличного, ни в чем предосудительном замечен не был и к переходу его в Санкт-Петербургский университет со стороны Московского университета препятствий не встречается. Ходатайство свое о переводе в Санкт-Петербургский университет Шмидт мотивирует желанием изучить китайско-маньчжурско-монгольскую словесность" [ЦГИА СПб, д. 28710, л. 2].

Очевидно, первоначальный выбор историко-филологического факультета Московского университета был сделан Петром Шмидтом вполне сознательно. Можно предполагать, что тогда основное внимание он собирался уделять изучению индоевропейского языкознания. Однако уже во втором (весеннем) семестре 1890 - 1891 учебного года он изменил свое решение и задумал получить востоковедное образование, которое в те годы наилучшим образом было поставлено в Санкт-Петербургском университете. Об этом

стр. 92
свидетельствует следующий архивный документ: "Его Превосходительству Господину Ректору Императорского Санкт-Петербургского университета

студента филологического факультета

Императорского Московского

университета Петра Шмидта

Прошение.

Покорнейше прошу Ваше Превосходительство зачислить меня в студенты Императорского Санкт-Петербургского университета по факультету восточных языков по китайско-маньчжурско-монгольскому отделению.

Документы мои высланы Императорским Московским университетом.

16 августа 1891. П. Шмидт." [ЦГИА СПб., д. 28710, с. 1].

Будучи зачисленным в число студентов факультета восточных языков, Петр Шмидт с большим интересом приступил к занятиям. Китайским языком он занимался у акад. В. П. Васильева, профессоров Д. А. Пещурова, СМ. Георгиевского, А. О. Ивановского, преподавателей Гао Инь-ци (разговорный язык), Ёсибуми Куроно (китайская каллиграфия), маньчжурским языком - у В. П. Васильева и А. О. Ивановского, монгольским языком у профессоров К. Ф. Голстунского и А. М. Позднеева, лекции по истории Востока слушал у члена-корреспондента Императорской Академии наук Н. И. Веселовского. Сохраняя интерес к индоевропейскому языкознанию, он занимался еще литовским языком у крупного специалиста по балтийским языкам проф. Э. А. Вольтера. Его также еще интересовали юридические науки, и он прослушал целый ряд курсов по разным разделам права. Международное право он слушал у проф. Ф. Ф. Мартенса, члена-корреспондента Императорской Академии наук, государственное право - у М. И. Свешникова, историю римского права у А. В. Ефимова, историю русского права - у В. И. Сергеевича, энциклопедию права - у С. А. Бершадского, политэкономию - у П. И. Георгиевского, английским языком занимался у Тернера [ЦГИА СПб., д. 28710, л. 8 - 38].

Петр Шмидт учился весьма успешно. Учение всегда легко давалось ему с раннего детства. Известно, что он поздно начал посещать школу, но зато фазу преуспел: за два года прошел четырехлетний курс. В университете он не только показывал хорошие показатели в учебе, но и успевал заниматься научной работой. Так, в 1895 г. за сочинение на тему "Судьба Минской династии на юге Китая" Петр Шмидт и А. Бельченко были отмечены серебряными медалями [Скачков, 1977, с. 272]. Его интересовали и язык, и литература, и история, и этнография, и фольклористика, и религиоведение. Особенно он преуспевал в изучении языков. Так, в 1895 г. он по монгольскому и калмыцкому языкам у проф. К. Ф. Голстунского получил 5, по маньчжурской словесности и китайской словесности у приват-доцента А. И. Иванова - 5, по монгольскому языку у проф. А. М. Позднеева - также 5 [ЦГИА СПб., д. 15689, л. 11].

В апреле 1896 г. Петр Шмидт закончил университет и получил свидетельство об окончании этого учебного заведения, в котором подтверждалось, что он, будучи зачисленным в 1891 г. на китайско-маньчжурско-монгольский разряд факультета восточных языков, слушал курсы по китайской литературе, истории Китая, маньчжурскому языку, истории маньчжурской литературы, монгольскому языку, истории монгольской литературы, калмыцкому наречию, общему курсу истории Востока, истории восточной части Средней Азии, литовскому языку, истории римского права, энциклопедии права, государственному праву, международному праву, политической экономии и английскому языку, подвергался испытанию из немецкого языка [ЦГИА СПб., д. 28710, л. 45].

В год окончания университета 8 сентября 1896 г. Петр Шмидт вступил в брак с Марией Егере, дочерью местного трактирщика. Как представляется, выбор времени для

стр. 93
вступления в брак в немалой степени объяснялся тем, что окончивший университетский курс Петр Петрович Шмидт был рекомендован для поездки в Китай. И естественно, что женатым человеком ему было удобнее и престижнее приехать в эту восточную страну. В литературе есть утверждение, что после успешного окончания университета П. П. Шмидт поступил в распоряжение Министерства иностранных дел Российской империи [Сем, 1978, с. 101; Кочешков, 1999, с. 55]. Вполне возможно, что он и его коллега А. В. Рудаков находились в Пекине под наблюдением российского дипломатического представительства, но из Архива внешней политики Российской империи МИД России в ответ на мой запрос сообщили, что "документов на П. П. Шмидта в архиве не обнаружено"1.

П. П. Шмидт и А. В. Рудаков были посланы в Китай для совершенствования знаний о Китае и в китайском языке. Первоначально решением факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета они были оставлены при университете для приготовления к профессорскому званию, но затем в Министерстве народного просвещения России им было дано поручение готовиться к работе на кафедре китайского и маньчжурского языков во Владивостоке. В Китае Петр Петрович весьма старательно систематически занимался маньчжурским языком и изучал диалекты китайского языка. Он также преподавал русский язык в открывшемся в мае 1898 г. Пекинском университете. В Пекине П. П. Шмидт опубликовал свою первую научную работу, обозначившую его особый интерес к проблемам фонетики [Schmidt, 1898]. Большое внимание он, как и его коллега и друг А. В. Рудаков, уделял сбору литературы на разных восточных языках, прежде всего китайском и маньчжурском. В Пекине у супругов Шмидтов родился сын Павел. Здесь все российские граждане, в том числе и Шмидты, пережили тяжелые и опасные для жизни события, связанные с "боксерским восстанием", правда, только с началом его2.

Осень 1899 г. застала П. П. Шмидта и его семью во Владивостоке. 21 октября в торжественной обстановке, состоялось открытие Восточного института - первого высшего учебного заведения на Дальнем Востоке. Петр Петрович, естественно, принял участие в этом акте и сразу же приступил к преподавательской деятельности [Известия Восточного Института, 1900, с. 12, 14; Хохлов, 2001, с. 98 - 118]. С первых дней жизни во Владивостоке он стал много времени уделять научным исследованиям. Во Владивостоке один за другим выходят его труды: "Лекции по китайскому языку за 1899 - 1900 академический год", "Китайские классические книги", "Начальные чтения по китайскому языку", "Китайская хрестоматия для первоначального преподавания", "Лингвистическое введение в изучение китайского языка" и, наконец, "Опыт мандаринской грамматики с текстами для упражнений. Ч. 1 - 3." Последняя работа была защищена в октябре 1902 г. на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета в качестве магистерской диссертации, что давало ему право занять профессорскую должность. Оппонентами выступили профессора Д. А. Пещуров и П. С. Попов. И хотя первый не соглашался с доводами диссертанта о наличии в китайском языке грамматики, а второй считал, что он слишком сближает китайский язык с другими языками народов мира, защита прошла вполне успешно, что и было отмечено в прессе [Новое время, 1902]. Уже в первые годы пребывания во Владивостоке П. П. Шмидт прослыл как большой знаток китайского языка и реалий китайского образа жизни, в связи с чем к нему часто обращались за помощью и консультациями по самым различным вопросам.

1 Письмо начальника Архива внешней политики Российской империи МИД России В. Кушпеля от 29 мая 2000 г. хранится в архиве автора. Нет сведений о работе П. П. Шмидта и А. В. Рудакова при Посольстве России в Китае в справочнике: [Lenson, 1968].

2 Л. И. Сем и Н. В. Кочешков ошибочно считают, что П. П. Шмидт уехал из Пекина в 1900 г. или даже сразу же после и "боксерского восстания" [Сем, 1978, с. 101; Кочешков, 1999, с. 55 - 56]. Известно, что восстание происходило в 1899 - 1901 гг., а П. П. Шмидт в октябре 1899 г. уже находился во Владивостоке, где по царскому указу от 13 августа 1899 г. П. П. Шмидту было поручено исполнять должность профессора Восточного института.

стр. 94
В январе-феврале 1905 г. в связи с событиями русско-японской войны Восточный институт из Владивостока был эвакуирован в г. Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ). Там в мае 1905 г. П. П. Шмидт встретился с направлявшимся в Монголию на встречу с Далай-ламой известным тибетологом и индологом Ф. И. Щербатским3. Беседуя, они много раз вспоминали родной факультет, обсуждали научные проблемы. Ф. И. Щербатской увидел в своем собеседнике большого ученого, который может многое сделать в науке. В письме к акад. В. В. Радлову4 он писал: "Вы, наверное, получили письмо от П. П. Шмидта из В[ерхне]-Удинска. Извлечь его из этой клоаки было бы для русской науки совершенно необходимо" [ПФА РАН, ф. 148, оп. 1, д. 28, л. 59]. Петр Петрович и лично писал академику в Санкт-Петербург, информировал его о жизни Восточного Института, советовался с ним по научным проблемам5. Удовлетворяя интерес петербургских коллег (может быть, лично В. В. Радлова) к чжурчжэньской письменности, он посылал в столицу копии имеющихся у него чжурчжэньских надписей [ПФА РАН, ф. 177, оп. 2, д. 279, л. 1 - 4; Певнов, 2004, с. 76]. Из письма П. П. Шмидта к В. В. Радлову мы узнаем о его плодотворном сотрудничестве с К. Д. Логиновским6 в изучении тунгусо-маньчжурских языков, о посылке Л. Я. Штернбергу материалов по сунгарийскому диалекту гольдского языка для публикации в Санкт-Петербурге, о подготовке им маньчжуриста из числа студентов для посылки его в Айгунь с целью сбора на месте образцов живой маньчжурской речи. Между П. П. Шмидтом и В. В. Радловым существовала договоренность о финансовой помощи Международного этнографо-лингвистического общества в изучении этнографии и языков тунгусо-маньчжурских народов на территории Китая [ПФА РАН, ф. 177, оп. 2, д. 279, л. 4].

В середине февраля 1905 г. в Восточном Институте обострились отношения между студенчеством и администрацией. Студенческая корпорация Института приняла резолюцию, в которой содержались резкие упреки в адрес администрации, но в то же время студенты выразили свое сочувственное отношение к профессорам П. П. Шмидту и Н. В. Кюнеру, которых они характеризовали как лиц "с задатками хороших профессоров и ученых" [История отечественного востоковедения, 1997, с. 58]. Хотя в письме к В. В. Радлову из Верхнеудинска от 20 февраля 1905 г. Петр Петрович характеризует резолюцию как поверхностную, тем не менее положение в институте заставляло его думать о возможности переезда в Петербург [ПФА РАН, ф. 177, оп. 2, д. 279, л. 1 - 3]. Эта ситуация Петру Петровичу представлялась настолько сложной и беспокоящей его, что он писал о ней в письме В. Л. Котвичу7 от 9 октября 1905 г. следующее: "Многоуважаемый Владислав Людвигович! После несчастных инцидентов в Восточном Институте пошатнулось,

3 Щербатской Федор Ипполитович (1866 - 1942) - российский советский востоковед, член РАН (1918), далее - акад. АН СССР. Работал в Петербурге (Петрограде, Ленинграде) в Азиатском Музее - Институте востоковедения АН СССР; приват-доцент, затем профессор, заведующий кафедрой индо-тибетской филологии университета.

4 Радлов Василий Васильевич (1837 - 1918) - российский востоковед, этнограф, лингвист, археолог, музеевед, академик Императорской АН, директор Музея антропологии и этнографии (1894 - 1918), председатель Русского Комитета для изучения Средней и Восточной Азии (1903 - 1918).

5 В архиве хранятся два письма П. П. Шмидта к акад. В. В. Радлову: из Верхнеудинска от 20 февраля 1905 г. и из Владивостока от 10 января 1908 г. (л. 4), оба на немецком языке [ПФА РАН, ф. 177, оп. 2, д. 279, л. 1 - 4].

6 Логиновский Карп Дмитриевич (1867 - 1922) - российский краевед, собиратель этнографического и фольклорного материала у тунгусо-маньчжурских народов Дальнего Востока.

7 Котвич Владислав Людвигович (1872 - 1944) - российский и польский востоковед, маньчжурист и монголовед, член-корреспондент РАН (1923), далее - АН СССР, действительный член Польской Академии знаний (1922) и председатель Польского востоковедного общества (1922 - 1936). Приват-доцент Императорского Санкт-Петербургского университета, профессор Петроградского университета. Первый ректор Института живых восточных языков в Петрограде (1920 - 1922). Профессор кафедры восточных языков Львовского университета (1923 - 1940).

стр. 95
может быть, и мое положение. Институт могут закрыть, и волей-неволей мне придется обратиться к Восточному факультету. Но найдется ли вакансия? Какая именно? Могу ли я рассчитывать на содействие факультета? Вот вопросы, которые меня беспокоят. Кроме того, я боюсь, что в Петербурге мне трудно будет довести до конца начатые мною работы, а именно: "Китайско-русский словарь для разговорной речи", "Фонетика китайского языка", "Новые материалы для грамматики манджурского языка". Перевести, например, манджурские шаманские песни без помощи манджура почти немыслимо. В Петербурге Вы, наверное, знаете лучше и положение Восточного факультета и судьбу нынешнего Института, и поэтому буду Вам очень благодарен, если Вы найдете возможным сообщить мне Ваше мнение. Кроме того, многие из наших студентов поедут в Петербург, чтобы поступить на Восточный факультет. Прошу оказать им содействие. Особенно мне жалко нашего студента IV курса господина] Федорова. Что касается усовершенствования транскрипции китайских слов, то я вполне с Вами согласен, что старая транскрипция не соответствует требованиям науки и что необходимы коренные реформы. Но перед отъездом во Владивосток у меня очень мало времени. Постараюсь из Владивостока прислать Вам более подробный разбор предложенных Вами вопросов. По-моему, для каждого звука должен быть один и только один знак..." [ПФА РАН, ф. 761, оп. 1, д, 41, л. 1].

Несмотря на занятость перед отъездом из Верхнеудинска во Владивосток, П. П. Шмидт коротко высказывает конкретные соображения по транскрипции китайских иероглифов, зная, что эта проблема волнует петербургских коллег [Вебер и др., 1908, с. 74 - 95]. Обсуждение с коллегами научных проблем - одна из особенностей творческой лаборатории Петра Петровича. Так, он активно дискутировал проблемы тунгусско-маньчжурской этнографии с И. А. Лопатиным8. В письме от 4 (17) марта 1918 г. он подробно излагает свою точку зрения на происхождение этнонима "гольды". По его мнению, это слово вошло в языки соседних народов из языка самих гольдов, а вовсе не заимствовано у японцев или гиляков) [см. Лопатин, 1922, с. 16 - 17].

В другом письме он развивает свои идеи о древнем расселении народов: "Я не сомневаюсь в том, что еще около Рождества Христова всю Восточную Сибирь и весь бассейн Амура занимали палеазиатские народы. К югу от них непосредственно жили корейские племена, которые я причисляю также к палеазиатским... Во всяком случае нет причины искать родину тунгусо-маньчжурского пранарода в нынешней Маньчжурии. Древних китайских заимствований в маньчжурском языке не очень много (несколько десятков), и все они относятся приблизительно ко второй половине первого тысячелетия по Рождеству Христову... Маньчжурско-тунгусские племена занимали, вероятно, бассейн реки Селенги, где мы находим много названий местностей, которые объясняются маньчжурско-монгольскими словами. Притоки Селенги примыкают к притокам Аргуни, которая является единственным путем для сношений Северной Монголии и Забайкалья с Маньчжурией. В этих местах отделились некоторые племена и удалились на север. Потомками их являются тунгусские племена, а именно: собственно тунгусы, орочоны, манегры, ламуты, самагир и негидальцы. Другие племена шли дальше по Амуру и занимали Маньчжурию. От последних происходят маньчжурские племена, а именно: собственно маньчжуры (потомки джурдженов), гольды (с ольчами и ороками) и орочи (с удихэ и кякара-ми)..." [Лопатин, 1922, с. 19 - 21]9. Видимо, эти проблемы глубоко волновали П. П. Шмид-

8 Лопатин Иван Алексеевич (1888 - 1970) - российский и американский этнограф, археолог и антрополог, приват-доцент Государственного Дальневосточного университета, заведующий этнографическим отделом Владивостокского государственного областного музея, секретарь Распорядительного комитета Общества изучения Амурского края. В середине 1920-х гг. через Китай эмигрировал в США, где в 1935 г. защитил докторскую диссертацию, преподавал в университетах страны, вел полевые исследования среди американских индейцев.

9 И. А. Лопатин также обращает внимание на небольшую работу П. П. Шмидта "Этнография Дальнего Востока" в сборнике "Vivat, Academia", издание студентов Восточного Института. Владивосток, 1915.

стр. 96
та, ибо после некоторого перерыва он вновь обращается к ним уже в письме к В. Л. Котвичу от 7(20) марта 1918 г.: "Я не сомневаюсь, что Восточная Сибирь и весь бассейн Амура занимали палеазиаты, очень может быть, что и корейские племена, жившие по соседству с палеазиатскими, можно причислить к последним. Во всяком случае сравнение корейского языка с гиляцким дает нам разные научные сюрпризы. В обоих языках встречаются только глухие согласные звуки в начале слов, но нет звонких..." [ПФА РАН,ф. 761, оп. 1, д, 41,л. 3].

П. П. Шмидт, как и его коллеги по Восточному институту, много и плодотворно занимался подготовкой учебных пособий для преподавания китайского и маньчжурского языков. В 1907 г. во Владивостоке П. П. Шмидт публикует "Вступительную лекцию по маньчжурскому языку, читанную в Восточном институте в 1907 г.", а в следующем году в "Известиях Восточного института" "Учебник маньчжурского языка". Автор при создании этих работ пользовался услугами информаторов-маньчжуров. Преподавание китайского языка велось на высоком уровне, в учебном процессе участвовали образованные китайские лекторы Ван И-чжи и Шаньцин, приглашенные в Институт по рекомендации П. П. Шмидта и А. В. Рудакова. Учебники, созданные профессорами Восточного института А. М. Позднеевым, П. П. Шмидтом, Е. Г. Спальвиным, Г. В. Подставиным и другими, были востребованы факультетом восточных языков Санкт-Петербургского университета для использования в качестве учебных пособий. Акад. В. М. Алексеев, критически относившийся к своему учителю акад. В. П. Васильеву и его школе, позднее все же признавал достижения профессоров владивостокского института: "Профессора, непосредственные ученики В. П. Васильева - П. П. Шмидт, А. В. Рудаков, Н. В. Кюнер, Е. Г. Спальвин, А. М. Позднеев, Г. В. Подставин, Г. Ц. Цыбиков и др. - создали кратковременную, но очень работоспособную школу, которая обслуживала Дальний Восток в период самого сильного развития деятельности России на КВжд... Бывали случаи, когда питомцы этой школы, шедшие, казалось бы, совершенно иными путями, часто диаметрально противоположными, как например, П. П. Шмидт, тем не менее, открыто признавали себя учениками только Васильева... Московская школа часто имела в своем составе преподавателей недостаточной квалификации. Владивостокская школа обладала, наоборот, преподавателями квалификации очень большой, такими как А. В. Рудаков, П. П. Шмидт (в особенности последний квалификации очень серьезной)" [Алексеев, 1982, с. 166 - 167, 222].

И хотя, как можно видеть, В. М. Алексеев всегда выделял П. П. Шмидта как ученого и преподавателя, учебные пособия которого с успехом используются в преподавательской практике факультета восточных языков в Санкт-Петербурге, он считал его учебники, впрочем, как и других синологов, всего лишь самоучителями. Что же, уж таков был В. М. Алексеев. Правда, при внеаудиторной самостоятельной работе он все же считал необходимым упор сделать на использование "самоучителя": "Упор должен быть сделан на руководство самоучителя типа П. П. Шмидта" [Алексеев, 1982, с. 227 - 228]. Мне кажется, не стоит доверять несколько ревностным оценкам почтенного синолога, но следует прислушаться и к другим мнениям. Выдающийся специалист в области истории китаеведения П. Е. Скачков высоко оценил изданные П. П. Шмидтом лекции по китайскому языку, хрестоматии, учебник маньчжурского языка и особенно его составивший эпоху в русском китаеведении "опыт китайской грамматики с лингвистическим введением в изучение китайского языка" [Скачков, 1975, с. 182]. Такой взгляд на эту часть научного наследия П. П. Шмидта представляется верным и справедливым.

О широте интересов Шмидта говорят такие его труды, как "Изучение Китая за границей" (1909), "Конспект лекций по политической организации Китая" (1911) и, конечно, "Опыт мандаринской грамматики", выдержавший два издания (1902, 1915). В каждой из его работ есть свежие идеи, не потерявшие своего значения для современных исследова-

стр. 97
телей. И сегодня хотелось бы подчеркнуть важность и актуальность с научной точки зрения его идей о неединстве разговорного китайского языка, изложенные и обобщенные в "Опыте мандаринской грамматики": "Китайцы из Пекина, Кантона, Фуджуй могут разговаривать между собой только через переводчиков или письмо. Большинство слов во всех наречиях по существу одни и те же, но с течением времени они подверглись значительным фонетическим изменениям, что же касается письменных знаков, то они остались неизменными, только каждый китаец читает их обыкновенно по фонетике". Или еще более категорично: "Если бы китайцы приняли европейский алфавит, то образовалось бы по крайней мере десять новых языков, и нынешние китайские книги пришлось бы перевести на эти разные языки" [Шмидт, 1915]. Не только историографический интерес представляют мысли П. П. Шмидта о месте китайского языка в морфологической и генеалогической классификациях. Он развивал концепцию индокитайской семьи языков, по его мнению, объединявшей наряду с китайским тибетский, бирманский, сиамский (тайский) и другие языки.

П. П. Шмидт во владивостокский период много сделал для укрепления институтской библиотеки, передав ей привезенные им из Пекина китайские и маньчжурские книги. Он целеустремленно собирал материал о тунгусо-маньчжурских языках и народах Дальнего Востока. Еще в Китае он познакомился с языком и этнографией группы нанайцев-килэнов. Он много работал с информаторами маньчжурами и китайцами. В 1908 г. Петр Петрович предпринял экспедицию к тунгусо-маньчжурским народностям российского Дальнего Востока, материалы которой, к сожалению, остались неопубликованными в России, но ими владел собиратель и использовал их в разное время в своей преподавательской и научно-исследовательской работе. Под руководством проф. П. П. Шмидта материал по тунгусо-маньчжурским языкам на Дальнем Востоке собирали студенты Восточного института. В своем письме Русскому комитету для изучения Средней и Восточной Азии, зачитанном на заседании Комитета 27 сентября 1903 г., Петр Петрович сообщал о лингвистических материалах, собранных студентами Шаренбергом и Доброловским "для изучения языков дахурского и гольдского" [Известия Русского Комитета, N 2, март 1904, с. 3].. В отчете комитета за 1904 г. также сообщалось о получении материалов от проф. П. П. Шмидта [Известия Русского Комитета, N 5, май 1905, с. 22]. Связи с учеными, работавшими в Русском комитете, помогали Петру Петровичу быть в курсе новейших исследований, осуществляемых по линии Комитета. В ноябре-декабре 1915 г. П. П. Шмидт вместе с другими профессорами Восточного института консультировал известного дальневосточного путешественника и ученого В. К. Арсеньева, работавшего в то время над своим "Орочским словарем" [Тарасова, 1985, с. 304].

У Петра Петровича был обширный круг научных знакомств, которые начали формироваться еще на родине, а затем во время его учебы в Петербурге. Во время пребывания в Китае он познакомился как с китайскими, так и с иностранными учеными. Со многими из них П. П. Шмидт состоял в переписке, частично сохранившейся в различных архивах. Он переписывался с латышскими учеными и деятелями культуры, например, с Янисом Райнисом. В мирное время он из Владивостока ездил на родину. Можно предполагать, что в Петербурге он тогда встречался со своими учителями и коллегами, и это помогало ему быть в курсе новейших достижений отечественного и мирового востоковедения.

Похоже на то, что после развода с женой в 1910 г. быт Петра Петровича постепенно усложнялся. Начавшаяся Первая мировая война значительно затруднила связь с Латвией, куда теперь он не мог ездить. Ухудшалась обстановка и во Владивостоке, где после революции жилось все труднее. Начала сказываться и неопределенность в положении Института. В 1918 г. старый знакомый П. П. Шмидта американский проф.

стр. 98
Б. Лауфер10 приглашал его перебраться в США, обещая ему место на китайской кафедре в престижном Колумбийском университете.

Петр Петрович был в смятении. В письме к В. Л. Котвичу от 7 (20) марта 1918 г. в Петроград он писал: "Наконец, еще несколько слов о своем положении в Восточном Институте. Как видите, я еще жив и здоров, и японский консул обещал, что избиения интеллигенции он не допустит, я был бы очень рад, если б он добавил, что не допустит голода. Но долго ли мы проживем без денег? Б. Лауфер пригласил меня в "Columbia University" в Нью-Йорк, но вряд ли русский подданный может теперь рассчитывать на такой пост? Но будем надеяться, что здесь мы доживем до мира и порядка. Но что будет дальше? Всю жизнь я занимался научными работами, неужели мне опять придется жить здесь, далеко от культурных центров, от ученых обществ? Я выслужил здесь уже пенсию и мог бы жить за сравнительно] небольшое жалованье в Петрограде или в Москве. Но здесь мне очень трудно, хотя в настоящее время вы можете нам завидовать. Большое и, может быть, единственное несчастье Института, что здесь так мало профессоров. В Петрограде этого, кажется, не понимают. Здесь, во всяком случае, я не останусь (подчеркнуто мною. - А. Р.). Если получу пенсию, то устроюсь где-нибудь в деревне, так как местный климат для меня очень вреден, хуже петроградского. Буду Вам отвечать с удовольствием, если Вас что-нибудь интересует. Я кончаю теперь одну работу по ольча-гольдскому языку и другие записи своего путешествия. О китайском словаре теперь нельзя и мечтать. Сердечный привет от Вашего П. Шмидта" [ПФА РАН, ф. 761, оп. 1, д. 41, л. 4].

П. П. Шмидт активно работал в Восточном институте, где он с осени 1918 г. в течение полугода состоял даже директором11, и во вновь созданном историко-филологическом факультете, где он в 1918 - 1919 академическом году на кафедре сравнительного языковедения и санскритского языка читал курс "Введение в языкознание". Кстати, он был товарищем председателя Комитета по учреждению в г. Владивостоке этого нового частного высшего учебного заведения, что говорит о его высоком личном и научном авторитете среди коллег и о его прочных позициях в дальневосточном востоковедении. Он сотрудничал с С. М. Широкогоровым в изучении шаманских и фольклорных маньчжурских текстов, в частности, в переводе "Сказания о шаманке Нишань". По свидетельству последнего, еще в 1920 г. П. П. Шмидт продолжал готовить к печати работу, специально посвященную заимствованиям в русском языке из татарского, монгольского и других языков [Широкогоров, 1923, с. 42]12. Начиная с 1918 г. во Владивосток прибывали все новые известные ученые-беженцы из разных университетских и других учебных центров страны: философ и богослов М. Н. Ершов из Казани, правовед В. А. Рязановский, начавший свой путь на восток в Ярославле, томский профессор Н. Я. Новомбергский, из Индии в попытке добраться до Петрограда индолог А. М. Мерварт с супругой Л. А. Мерварт и многие другие, с большинством из них, как, например, с С. М. Широкогоровым и его супругой Е. Н. Широкогоровой у Петра Петровича сложились добрые отношения. Известно, что и супруги Широкогоровы высоко ценили его общество. Позднее, уже в декабре 1922 г. в письме к Л. Я. Штернбергу в Петроград из Шанхая С. М. Широкогоров напишет

10 Лауфер Бертольд (1874 - 1934) - немецкий и американский ученый, этнограф, антрополог, филолог-востоковед. В 1898 г. эмигрировал из Германии в США. В 1898 - 1899 гг. изучал аборигенов Сахалина и Приморья, неоднократно совершал экспедиции в Китай. В 1915 - 1934 гг. - заведующий отделом антропологии в Музее естественной истории в Чикаго.

11 В письме к российскому и финскому ученому Густаву Иону Рамстедту от 10 декабря (год не указан, можно предположить, что это был 1919 г.) П. П. Шмидт писал: "Я только полгода исполнял обязанности директора Восточного Института, но теперь состою только профессором при нем". Таким образом, можно констатировать, что П. П. Шмидт являлся одним из ведущих ученых этого Института. Поэтому странно было читать статью Н. П. Гридиной [Гридина, 1996], в которой имя П. П. Шмидта вообще не упомянуто.

12 Очевидно, работа П. П. Шмидта, о которой сообщает С. М. Широкогоров, не только не была напечатана, но и не сохранилась.

стр. 99
так: "Научная жизнь во Владивостоке почти не существует. Университет, т[о] е[сть] несколько профессоров бывшего Восточного Института и несколько "беженцев", специалистов по перебежкам, конечно, интересуются научными вопросами весьма мало, а с отъездом П. П. Шмидта совсем стало скучно" [ПФА РАН, ф. 282, оп. 2, д. 319, л. 26].

Годы 1918 - 1920 были нелегкими во Владивостоке и для Петра Петровича. Надо в этой все усложняющейся ситуации сделать выбор, единственно правильный выбор, но какой он - правильный выбор? Он в письмах в равной мере заинтересованно обсуждает как вопросы чисто научные (это его всегда занимало в первую очередь и было для него главным), так и практического бытия.

Вот еще одна выдержка из его письма к В. Л. Котвичу, написанного, вероятно, в 1919 г. (само письмо не содержит даты): "Трудно предвидеть, какая участь ожидает Петроград и Владивосток, поэтому я хочу еще пользоваться свободой сношений и написать Вам письмо о своих планах. Я не сомневаюсь, что мандж[урский] язык имеет громадное значение для китаистов, алтаистов и даже индо-германистов, и поэтому нам следовало бы не только собирать материалы, но и думать о новой грамматике и новом словаре... Словарь Захарова я считаю образцовым по богатству фразеологии и, пожалуй, также по переводам и объяснениям; но что касается тонкостей и мелочей, то видно на каждой странице, что мы имеем дело с практическим деятелем, а не с лингвистом. Я отметил уже несколько сот ошибок, хотя я еще вовсе не занимался специальным разбором словаря. Если бы мы хотели перепечатать только исправленное изд[ание] словаря Захарова, то нельзя было бы оставить ни одной страницы без исправлений... Если б я мог как-нибудь освободиться от Восточного Института и перевестись в Петроград, то я взялся бы, пожалуй, за пересмотр словаря Захарова, так как я собрал почти весть лексический материал мандж[урского] языка, т[о] е[сть] китайско-манджурские словари. Точно так же я приобрел все мандж[урские] грамматики на китайском языке, так как раньше я имел в виду издать грамматику мандж[урского] языка, но в последнее время я уже не мечтаю об этом плане. Наоборот, я сделался пессимистом и опасаюсь такой реакции в науке как в средневековые времена. Что касается чистой науки, то не будет для нее денег и таких мучеников, которые будут трудиться без вознаграждения. "Всестороннее изучение страны" и "практическое направление" института или академии я считаю как раз несчастьем для практики. По моему глубокому убеждению, практическая жизнь требует только ученых специалистов, но я не могу представить себе, где нужен практический всезнайка. Уже 19 лет местный окружной суд приглашает меня в качестве эксперта по китайским делам. Цель безусловно практическая, но я могу применять только свои познания по языку и этнографии. Студентов интересуют исключительно научные объяснения, но переводы без объяснений им скоро надоедают. Я встречался здесь со многими посланниками, консулами, пограничными комиссарами, генерал-губернаторами, но никто еще не спросил моего мнения о китайской политике и о наших трактатах. Никто из частных торговцев не поинтересовался, что я думаю о частных делах. И они правы! Они, по-видимому, понимают, что каждый должен заниматься своим делом и не мешать занятиям других специалистов. Только ученые ревизоры из Петрограда приносили нам свои идеи о "практическом изучении Востока", о "русском деле" и другие фразы современной мифологии. Таким образом, задачи русского дела заключаются как будто в борьбе против науки и здравого смысла. Как бы мы ни толковали эти идеи, но они не остались без последствий, и я опасаюсь гибели нашего института. Где я останусь, трудно сказать. В Америку русских подданных теперь вовсе не пускают. Ехать на родину я также не могу, а в Петрограде, как я читаю в газетах, сейчас хуже, чем во Владивостоке... Относительно нikан я не могу сказать ничего определенного. Если слог нi напоминает нi, нai, нй, нjалmа, то все-таки еще неясно, почему это слово стоит перед определяемым словом. У гольдов есть еще слово

стр. 100
неkа, раб, которое могло принять значение китайца... С поклоном Ваш П. Шмидт" [ПФА РАН, ф. 761, оп. 1, д. 41, л. 5 - 6]13.

Итак, П. П. Шмидт признавался, что во Владивостоке он больше не намерен оставаться и перед ним, как он считал, открывались три дороги. Надо было выбирать, ему уже исполнилось 50 лет, накоплены громадные материалы и обширные знания, колоссальный опыт преподавательской работы, а вместе с тем сказывались усталость, неустроенность, даже появилось желание поселиться в деревне. На основании его писем можно предположить следующее. Говоря о вариантах, исследователи обычно пишут, что его тянуло на родину. Как мне представляется, в письмах такой ностальгии нет. Другой вариант - американский, но он считал, что "в Америку русских подданных теперь вовсе не пускают". Он не мог не понимать, что в сложившейся ситуации переезд в Америку был бы наиболее предпочтительным: там было спокойно, там есть известный университет, где бы он мог воплотить свои научные планы, но нет практически никакой возможности туда поехать. Такова реальность, следовательно, американский вариант отпадал. Сожалел ли об этом П. П. Шмидт, нам не дано узнать. Как мне представляется, для него, судя по приведенным отрывкам из писем к В. Л. Котвичу, всегда наиболее желательным был переезд в Петроград. Там ему все было знакомо со студенческих лет, там работали его преподаватели, там уже заняли ведущее положение выпускники факультета восточных языков его поколения, там был университет, библиотеки, Азиатский музей, Музей антропологии и этнографии... Как справедливо он считал, там наличествовали необходимые условия для воплощения в жизнь всех его творческих планов. Он внимательно следил за научной жизнью в Петрограде. Шмидт счел своим долгом откликнуться на кончину своего учителя, члена-корреспондента РАН проф. Н. И. Веселовского, опубликовав в местном журнале статью в его память [Шмидт, 1919, с. 21 - 22]. Но в Петроград теперь и не добраться ему, и там теперь жизнь хуже, чем во Владивостоке.

И вдруг открылась возможность: соотечественники, жившие во Владивостоке, с которыми он поддерживал тесные земляческие связи, собираются домой, в независимую Латвию, морем на иностранном корабле. У него уже давно созрело твердое решение не оставаться во Владивостоке. А теперь представлялась реальная возможность уехать, и уехать не куда-то в неизвестность, а в родную Латвию, к родственникам, к которым он был всегда привязан, где у него был свой дом. Конечно, он понимал, что в Риге у него не будет больших возможностей по-настоящему заниматься научным востоковедением. Обстоятельства настоятельно заставляли сделать выбор. И он его сделал - отправился на родину. Так из российского гражданина он стал гражданином Латвии.

Латвийский период жизни проф. П. П. Шмидта - важный период его жизни, заслуживающий специального подробного рассмотрения. Как мне представляется, в той конкретной ситуации он как востоковед сделал максимум того, что можно было тогда сделать в тех условиях. Он пытался поставить в университете преподавание китайского языка, но общественной потребности в этом не было. Он обрабатывал и публиковал собранные им на Дальнем Востоке материалы по языкам тунгусо-маньчжурских народностей [Schmidt, 1923 (1); Schmidt, 1923 (2); Schmidt, 1928 (1); Schmidt, 1928 (2)], в престижном журнале в Лейпциге увидело свет его фундаментальное исследование, по существу, монография о китайских элементах в маньчжурском языке [Schmidt, 1932 (1), с. 573 - 628; Schmidt, 1932 (2), с. 233 - 276; Schmidt, 1932 (3), S. 353^36]. Последняя работа сразу стала известна в ученом мире, а другие остались достоянием узкого круга специалистов, так

13 Это письмо я условно датирую не позже, чем 1919 годом, опираясь на слова П. П. Шмидта о том, что "уже 19 лет местный окружной суд приглашает меня в качестве эксперта по китайским делам". Предположим, что такое предложение он мог получить уже в 1899, а скорее в 1900 гг., т.е. в первые годы своего пребывания во Владивостоке.

стр. 101
как "Труды Латвийского университета" были невостоковедным изданием, и за ним не следили синологи и маньчжуристы [Решетов, 2006, с. 219 - 224].

Петр Петрович принимал участие в международных востоковедных конгрессах, периодически выезжал в ведущие зарубежные востоковедные центры (в 1927 г. - в Уппсалу, в 1928 г. - в Оксфорд и Париж, в 1929 г. - в Германию и Швецию, в 1930 г. - в Лейден и Париж, в 1935 г. - в Рим и Лунд), а также переписывался со многими востоковедами мира, в том числе из Советского Союза. В частности, в архиве акад. С. Ф. Ольденбурга, непременного секретаря АН СССР и директора Азиатского Музея АН СССР, сохранилось письмо Петра Петровича, подтверждающее факты его широких и многосторонних связей: "Многоуважаемый Сергей Федорович, отправляю Вам два экземпляра Ороческого словаря в знак благодарности за присылку словарика Протодиаконова14. Так как орочи вымирают, то может быть, что мой словарь будет последним документом ороческого языка15. В то же время я посылаю Вам небольшую статью своего друга и коллеги Dr. phil[ologie] Э. фон Цаха16 о сихяском языке17. Э. фон Цаха я считаю лучшим знатоком китайского литературного языка среди европейских синологов. Он очень интересуется сихяским языком и желал бы получить фотографические снимки сихяских текстов (лучше кит[айских] классиков, не буддийских книг). За расходы я переведу необходимые деньги. Э. фон Цах живет в Вельтевредене18 на острове Яве. Он желал бы получить также журнал "Восток" за 1926 и 1927 год[ы]. Я, к сожалению, не знаю, как ему помочь в этом деле. За Ваш ответ буду Вам очень благодарен. Преданный Вам П. Шмидт. 26.1. [19] 28 [г]" [ПФА РАН, ф. 208, оп. 3, д. 665, л. 1].

Как явствует из текста этого письма, между С. Ф. Ольденбургом и П. П. Шмидтом и раньше существовали переписка и деловые научные контакты. Петр Петрович был явно активен в поддержании регулярных связей с коллегами из разных стран. Он довольно быстро узнавал о новинках востоковедной литературы, удовлетворяя свой личный научный интерес. Знакомство с новинками специальной литературы порой выливалось в активную дискуссию с коллегами. Так, в 1931 - 1932 гг. он обсуждал проблему единства алтайских языков путем переписки со своим старым знакомым по Владивостоку С. М. Широкогоровым, жившим тогда в Пекине [ПФА РАН, ф. 820, оп. 3, д. 880, л. 53, 55]. П. П. Шмидт поддерживал контакты с Н. И. Кохановским. Вполне вероятно, что именно он способствовал в свое время переезду этого своего владивостокского коллеги в Ригу [Решетов, 2001, с. 166 - 169].

В местной периодической печати время от времени проф. П. П. Шмидт публиковал небольшие статьи о Востоке: первые статьи на эти темы он стал помещать в латвийской прессе еще в конце XIX в., когда поехал в Китай. Как исследователь и преподаватель Петр Петрович сосредоточился на исследовании балтийской филологии, народной религии, латышского фольклора в их региональных вариантах. Его многочисленные и объемные труды по народным верованиям, латышскому фольклору и балтийской филологии вошли в золотой фонд леттонистики. Его авторитет в Риге в первую очередь как леттониста был весьма высоким, что нашло отражение в выборе его на 1923 - 1925 гг. деканом философско-филологического факультета Латвийского университета. В 1927 г. он был избран почетным доктором университета в г. Уппсала (Швеция).

14 Протодияконов, 1888.

15 Орочи как самостоятельный этнос со своим языком сохраняются и в наше время. Об орочах второй половины XX - начала XXI вв. подробнее см.: [Ларькин, 1964; Аврорин, 1966; Аврорин, 1978; Березницкий, 1999; История и культура..., 2001]. Предвидение П. П. Шмидта, к счастью, не оправдалось.

16 Фон Цах Эрвин (1872 - 1942) - известный немецкий синолог, доктор филологии. Как представляется, советский китаевед акад. В. М. Алексеев не разделял такой высокой оценки Э. фон Цаха [Алексеев, 1998, с. 129, 189].

17 Сихяский язык - сисяский (тангутский) язык [Невский, 1936 с. 57 - 59; Невский, 1960].

18 Вельтенвреден - старое голландское название центрального района Джакарты (тогда - Батавии).

стр. 102
В работе ему много помогала вторая жена Ида, с которой он вступил в брак уже в Латвии, она обустраивала его быт, всячески заботилась о нем. Они часто жили на родном хуторе, где П. П. Шмидт посадил молодые деревья и ухаживал за ними.

Умер Петр Петрович 5 июня 1938 г. и был похоронен в Риге на городском кладбище.

Велико и разнообразно научное наследие выдающегося российского и латвийского ученого проф. П. П. Шмидта. В нем счастливо соединились синолог, маньчжурист, леттонист, лингвист, этнограф, фольклорист, религиовед, педагог, пропагандист и популяризатор знаний. И в каждой конкретной области своих занятий он добился впечатляющих результатов. Но эпоха, ситуации не позволили ему в полной мере реализовать все его богатые планы. Однако и за то, что он сделал, благодарные потомки никогда не забудут имени Петра Петровича Шмидта. Значению его научного наследия была посвящена большая представительная международная научная конференция, организованная Латвийским государственным университетом в Риге в феврале 2000 г. Это еще одно весомое свидетельство непрекращающегося внимания к его научному наследию.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Аврорин В. А., Лебедева Е. П. Орочские сказки и мифы. Новосибирск, 1966.

Аврорин В. А., Лебедева Е. П. Орочские тексты и словарь. Л., 1978.

Алексеев В. М. Наука о Востоке. Статьи и документы. М" 1982.

Алексеев В. М. Письма к Эдуарду Шаванну и Полю Пеллио. СПб., 1998.

Березницкий С. В. Мифология и верования орочей. СПб., 1999.

Вебер К., Иванов А., Котвич Вл., Руднев А. К вопросу о русской транскрипции китайских иероглифов. СПб., 1908 // Записки Восточного отделения Русского Археологического общества, 1907/1908, т. XVIII.

Гридина Н. П. Первый вуз на Дальнем Востоке России. Становление и развитие центра востоковедения // Россия и АТР. 1996. N 2.

Дальневосточный государственный университет. История и современность. Владивосток, 1997.

Дацышен В. Г. История изучения китайского языка в Российской империи. Красноярск, 2000.

И[вашкеви]ч [Б. А.] Писатели, ученые, журналисты на Дальнем Востоке за 1918 - 1922 гг. Владивосток, 1922.

Известия Восточного Института. Владивосток, Т. I, вып. 1, 1900.

Известия Русского Комитета для изучения Средней и Восточной Азии в историческом, археологическом, лингвистическом и этнографическом отношениях. СПб.

История и культура орочей. СПб., 2001.

История отечественного востоковедения с середины XIX века до 1917 г. М., 1997.

Кочешков Н. В. Шмидт Петр Петрович // Труды профессорского клуба, N 4. Владивосток, 1998.

Кочешков Н. В. Они были первыми. Профессор Петр Петрович Шмидт // Россия и Азиатско-Тихоокеанский Регион, N 2. Владивосток, 1999.

Ларькин В. Г. Орочи (историко-этнографический очерк с середины XIX в. до наших дней). М., 1964.

Лопатин И. А. Гольды Амурские, Уссурийские и Сунгарийские. Опыт этнографического описания. Владивосток, 1922.

Невский Н. А. Тангутская письменность и ее фонды // Труды Института востоковедения АН СССР. Т. 17. Л., 1936.

Невский Н. А. Тангутская филология: Исследования и словарь в двух книгах. М., 1960.

Новое время. 7.11.1902.

Певнов А. М. Чтение чжурчжэньских письмен. СПб., 2004.

Протодиаконов А. Краткий русско-ороченский словарь. Казань, 1888.

ПФА РАН (Санкт-Петербургский Филиал Архива РАН).

Решетов А. М. Штрихи к биографии Н. И. Кохановского // Кюнеровские чтения (1998 - 2000): краткое содержание докладов. СПб., 2001.

Решетов А. М. Петр Петрович Шмидт как тунгусо-маньчжуровед // Tunguso-Sibirica. Bd. 20. Tumen jalafun jecen aku Manchu Studies in Honour Giovany stary. Wiesbaden, 2006.

Сем Л. И. Вклад П. П. Шмидта в изучение культуры народов советского и зарубежного Дальнего Востока // Культура народов Дальнего Востока СССР (19 - 20 вв.). Владивосток, 1978.

Скачков П. Е. На рубеже веков // Проблемы Дальнего Востока, 1975, N 3.

Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977.

Стабурова Е. Ю. Китаевед П. П. Шмидт // 14-я научная конференция "Общество и государство в Китае". Тезисы докладов. Ч. 3. М., 1983.

стр. 103
Тарасова А. И. Владимир Клавдиевич Арсеньев. М., 1985.

Хохлов А. Н. Создание Восточного института во Владивостоке в 1899 г. - важное событие в жизни России // XXXI научная конференция "Общество и государство в Китае". М., 2001.

ЦГИА СПб (Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга). Ф. 14. Оп. 3.

Широкогоров С. М. Этнос. Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений. Шанхай, 1923.

Шмидт П. П. Этнография Дальнего Востока // "Vivat, Academia", издание студентов Восточного Института. Владивосток, 1915.

Шмидт П. П. Опыт мандаринской грамматики с текстами для упражнений. Пособие к изучению разговорного китайского языка пекинского наречия. Изд. Второе, пересмотренное и дополненное. Владивосток, 1915.

Ш[мидт] П. Н. И. Веселовский // Ученые записки Историко-филологического факультета в г. Владивостоке, 1919, т. 1, отд. 2, вып. 2.

Яхонтов К. Manchu Blockprints and Manuscripts in Riga. (Peter Schmidt's Collection) // Петербургское востоковедение. Вып. 4. СПб., 1993.

Lenson Y. Russian Diplomatic and Consular Officials in East Asia: A Handbook of Tsarist Russia and the Provisional Government in China, Japan andKoreafrom 1858 to 1924 and of Soviet Representatives inJapanfrom 1935 to 1968. Compiled on the Basis of Russian, Japanese and Chinese Sources with Historical Introduction. Tokyo, 1968.

Schmidt P. P. Der Lautwandel im Mandschu und Mongolischen // Peking Oriental Society Journal. Peking. Vol. IV. 1898.

Schmidt P. The language of the Negidals // Latvijas Augstskolas raksti. Riga, 1923, N 5 (1).

Schmidt P. The language of the Olchas // Latvijas Universitates raksti. Riga, 1923, N 8 (2).

Schmidt P. The language of the Oroches II Latvijas Universitates raksti. Riga, 1928, N 7 (1).

Schmidt P. The language of the Samagirs II Latvijas Universitates raksti. Riga, 1928, N 19 (2).

Schmidt P. Chinesische Elemente in Mandchu II Asia major. Leipzig, 1932, T. 7, N 4.

Schmidt P. Chinesische Elemente in Mandchu II Asia major. Leipzig, 1932, T. 8, N 1 - 2.

Schmidt P. Chinesische Elemente in Mandchu II Asia major. Leipzig, 1932, T. 9, N 3.

Walzavens Harztmut. Peter Schmidt.Ostasienwissenschafter, Linguist und Folklorist // Florilegia manjurica in memo-rium Walter Fuch. Wiesbaden, 1982.

Permanent link to this publication: