Виктор Сумский. Фиеста Филипина: реформы, революции и активное насилие в развивающемся обществе. В 2 кн. - М.: Вост. лит., 2003, 527 с., 494 с.

Свою задачу автор скромно рассматривает в первую очередь как стремление "закрыть лакуну в российской филиппинистике", рассчитывая на то, что его труд "добавит какие-то штрихи к картине перемен, охвативших мир на его исходе и определяющих сегодняшнюю жизнь". Лакуна - это история февраля 1986 г., когда гражданское неповиновение жителей Манилы привело к падению диктатуры Фердинанда Маркоса. Штрихи к картине - форма, в которой совершались перемены, праздник-фиеста, где молитвы переплелись с гуляньями и забавами, а религиозный экстаз - с могучим весельем.

Книга Сумского похожа на симфонию, части которой посвящены каждая отдельной теме, но сливаются в единое целое. Ведущая тема - февральские события 1986 г. и то, что происходило на Филиппинах в 1983-1986 гг. Автор точно определяет психологическое состояние общества после бессмысленно-трагического убийства Ниноя Акино в манильском аэропорту в августе 1983 г.: не только негодование, гнев и полнейшее отчуждение от власти, но целый комплекс эмоций, обозначаемый понятием хийа, то есть "болезненное чувство смущения, неловкости, стыда за просчеты и поступки, допущенные при свидетелях". Всенародный плач филиппинцев обернулся радостью совместного порыва к свободе.

Объясняя, почему ситуация 1983-1986 гг. привела Филиппины к их Февралю, Сумский обращается также к филиппинской истории и к конкретике 1980-х годов. Здесь и звучат те отдельные темы, которые, сливаясь, переходят в главную мелодию филиппинской драмы-карнавала.

Первая тема - испанская колонизация Филиппин. Сумский останавливается на урбанизации архипелага и на роли Католической Церкви. Разрушая стереотипы, он среди прочего говорит о том, "почему для незападных, но модернизирующихся стран контакт с иезуитским орденом - силой, по понятиям того времени, вполне контрреволюционной, - мог иметь неожиданно драматические последствия". Причина в том, что в основе образования в иезуитских учебных заведениях лежат установки на воспитание лидеров и приобретение коммуникативных навыков. В условиях колониального общества это способствовало формированию нового типа людей, лучшие из которых, "исполненные чувства собственного достоинства, осознавшие универсальный смысл человеческих прав, увидят свое призвание в том, чтобы передать эти мысли и чувства другим бесправным..."

В качестве главной идеи ордена автор выделяет ставку на католическое действие - движение, развернутое Ватиканом для приобщения мирян к социальной доктрине Церкви, для заполнение духовного вакуума (поскольку либерализм западного толка обанкротился, а коммунистические замыслы опасны). Иезуиты сотрудничали с верхушкой филиппинского духовенства, которая, в свою очередь, использовала Общество Иисуса и отдельных его членов как важнейший политический ресурс, и "в конечном счете это укрепляло всю Церковь как гибкого, сообразующегося с обстоятельствами "коллективного посредника".

Вторая тема - "колониальный эксперимент" США на Филиппинах. С одной стороны, его сущность - подавление борьбы за национальное освобождение, и "контрреволюционная суть этих деяний неоспорима". С другой - "логика самосохранения и удержания власти требует от контрреволюции осуществить хотя бы часть того, что хотели, но не смогли исполнить революционеры. Думается, именно эта логика задавала тон "колониальному эксперименту", поставленному на Филиппинах... хотя энергия, новаторский инстинкт и квазирелигиозное отношение американцев к "своей" демократии как к панацее от всех бед тоже сыграли немалую роль".

Согласно поговорке филиппинцы, просидев 300 лет в монастыре, на полвека угодили в Голливуд. При этом "в социально-экономической сфере наблюдалась скорее преемственность, чем разрыв с испанской эпохой, причем воспроизводились далеко не лучшие ее черты".

Третья тема - революционность и реформаторство - начинает звучать в главах, посвященных кануну революции и самой революции 1896-1902 гг. Но отнюдь не в привычном ключе: революционеры vs. реформаторы. Филиппинам не раз приходилось выбирать между реформой и революцией, "и раз за разом нация как бы уклонялась от выбора... Вместо этого изобретались паллиативы, позволявшие заглушить социальные боли и даже создать на какое-то время видимость прогресса... Кончалось, однако, тем, что страна возвращалась к рубежам, у которых опять надо было решаться либо на реформу, либо на революцию - при том что сам этот выбор выглядел труднее прежнего".

Симпатии автора - на стороне реформистского решения вечной филиппинской (и не только филиппинской) проблемы. Но вот он анализирует, восхищается и страдает, повествуя о февральских событиях 1986 г. - кульминации вековой филиппинской фиесты. И приходит к выводу, что своего рода "бархатная революция" не стала реальной социальной революцией, превратившись в очередную метаморфозу неопатримониального строя, и главная дилемма - "реформа или революция" - так и осталась нерешенной.

Книга Сумского населена людьми: политическими деятелями, предпринимателями и градостроителями, поэтами и художниками, реформаторами и революционерами, филиппинцами и американцами, немцами и индонезийцами... И можно понять меньшее внимание автора к собственно экономической составляющей жизни Филиппин: ведь в истории есть только люди и ничего, кроме людей.

Присутствует в книге и еще один участник филиппинской фиесты. Имя ему Город. "О, Манила, Подобье Бога, Подобье камня, Близнец человека, Подобье огня В мусорной яме" (Доминго Ландичо). "Манильский Гайд-парк" Пласа Миранда, взрыв гранат на которой 21 августа 1971 г. дал Маркосу повод для введения военного положения. Мост, где после убийства Акино прошли мирные и не очень мирные демонстрации. "Парламент улиц" 1983-1985 гг. - "соединение негодующих речей с религиозными ритуалами и элементами карнавального действа".

И в последних главах разные силы (стихийные, легитимно-оппозиционные, заговорщицкие) сливаются с Городом в одно целое. Фиеста - театрально-политическое воплощение жизни, которую принимает Манила.

Хорошо, когда народ не забывает о празднике, которым, по сути, и является наша жизнь. Объяснимо, если народ на следующий день равнодушно проходит по опустевшим улицам, по которым ветер гонит странные маски, обрывки гирлянд, потухшие петарды. Но еще лучше, если народ думает о новом празднике, даже если старый не совсем удался.

Permanent link to this publication: