Ю. Г. АЛЕКСАНДРОВ. МОЖЕТ ЛИ РОССИЯ СТАТЬ "ЕВРОАЗИАТСКИМ ТИГРОМ". М.: ИНТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ РАН, 2007. 480 с.*

Материалы дискуссии, опубликованные в журнале в связи с моей книгой, не рецензии, а обсуждение рассмотренных в ней вопросов. Это создало хорошую основу для дискуссии и стимул к тому, чтобы с учетом высказанных суждений вновь обдумать проблематику экономического развития России на фоне впечатляющих успехов ее азиатских соседей - новых индустриальных стран Восточной и Юго-Восточной Азии (НИС, они же "азиатские тигры") и Китая (он же "дракон"). Таким образом, в очередной раз нашла подтверждение полезность участия востоковедов в осмыслении современной проблематики России**.

РАЗНЫЙ СТАРТ С РАЗНЫМИ ЗАДАЧАМИ

Уже само заглавие книги побудило участников обсуждения задаться вопросом: что это за явление такое - "азиатские тигры", и способна ли Россия последовать их примеру? При этом ими была спокойно воспринята некоторая условность заглавия, в котором под единый ранжир подведены восточноазиатские НИС и Китай. Спокойно потому, что в книге на самом деле учтены различия внутри этой группы стран и, плюс к тому, дискутанты увидели за ними нечто единое. У А. И. Салицкого, например, это "азиатская экономическая общность". Сама же Россия на данный момент временно классифицирована мною как "спрут". Но, главное, всеми был принят содержащийся в заглавии вызов. Во-первых, полнее осмыслить содержание понятия "тигры" и "дракон". Во-вторых, глубже проанализировать механизм "азиатского чуда". В-третьих, обсудить, способна ли Россия добиться чего-то похожего, и в какой мере она может использовать опыт этих стран. В общем, все сошлись на том, что главное в данном феномене - это "экономическое чудо", т.е. длительное поддержание высоких темпов экономического роста на базе индустриализации с захватом важных сегментов на внешних рынках продукции обрабатывающей промышленности. Это и обеспечило им стремительный по сравнению с другими развивающимися странами рывок по пути экономической и социальной модернизации.

Вместе с тем, приступая к поиску ответов на вопросы, следует, на мой взгляд, принять во внимание, что даже внешне между "азиатскими тиграми" (НИС), Китаем и Россией не так уж много сходства, чтобы говорить о прямых заимствованиях нашей страной основных принципов выстроенных ими стратегий модернизации. В самом деле, "азиатские тигры" раньше всех совершили свое индустриальное "чудо" на пути преодоления экономической слаборазвитости и социальной архаики, типичных для всех развивающихся стран в начале постколониальной

* Окончание. Начало см.: Восток (Oriens) N 5. с. 156 - 177; N 6, с. 150 - 159.

** Автор благодарен участникам обсуждения А. В. Акимову, Л. З. Зевину, В. А. Мельянцеву, П. М. Мозиасу, А. И. Салицкому за то, что они прочли его книгу и высказали свои суждения по рассмотренным в ней проблемам.

стр. 171
эпохи. Китай прошел через свой, с национальной спецификой, этап форсированной социалистической индустриализации. Затем он первым среди коммунистических государств втянулся в полосу глубоких рыночных реформ, выстраивая капиталистическую экономику в свободных экономических зонах - рядом с медленно реформируемым социалистическим сектором промышленности и деколлективизированным крестьянским хозяйством. Наконец, Россия позже всех приступила к рыночным реформам. Ее вариант перехода от централизованной экономики к рыночной, в полную противоположность НИС и существенно отличным от Китая образом, являет собой капиталистическую перестройку уже давно сложившейся и охватывающей все хозяйство страны социалистической индустриальной системы во всех ее элементах и взаимосвязях.

Так что "азиатские тигры", Китай и Россия стартовали в новую жизнь с разных платформ (исходных условий), в разное время, с разными задачами и целями. Поэтому, на мой взгляд, возможность подражать им сразу вызывает большие сомнения. Разговор скорее может вестись о тех или иных элементах конкретных стратегий. Но это, разумеется, нисколько не умаляет важности глубокого осмысления феномена "экономического чуда", чтобы затем, путем сопоставления с Россией, другими (как, например, казахстанский) вариантами переходных экономик и примерами различных (начиная с Индии) развивающихся стран, способствовать прогрессу теории модернизации применительно к эпохе глобализирующейся экономики. Соответственно структура текста построена вокруг тех основных проблем этой темы, которые оказались в центре внимания участников обсуждения.

ФЕНОМЕН "АЗИАТСКИХ ТИГРОВ"

Как же удалось азиатским НИС достичь всем известных успехов на пути модернизации?

Экономическая составляющая. На мой взгляд, главной экономической предпосылкой рывка стала стратегия, в основы которой была заложена мобилизация изобильных внутренних экономических ресурсов и реализация сравнительных преимуществ во внешнем экономическом пространстве в условиях глобализации мирового хозяйства. Самым изобильным и легко воспроизводимым экономическим ресурсом в них оказались сельские трудовые ресурсы. Аграрные реформы вместе с интенсификацией сельского хозяйства на базе "зеленой революции" подготовили условия для их массового движения в города. Навстречу им из-за рубежа устремились ТНК с новыми технологиями, соответствующими, с одной стороны, возможностям НТР и глобализации, а с другой - местным условиям принимающих стран. Их суть заключалась в экономии капитальных ресурсов за счет применения дешевой рабочей силы с использованием методов организации производства эпохи НТР.

Такой технологический способ производства стал для многих развивающихся стран важным инструментом экономического развития. Но в "тиграх" дела приняли иной оборот. Как справедливо отметил А. И. Салицкий, азиатские НИС (особенно Республика Корея) не стремились опираться прежде всего на ТНК, предпочитая национальный капитал и заимствуемые у них технологии. В этом им помимо доступности дешевой рабочей силы помогла активная приспособляемость к новым возможностям и способам организации производства массы мелких и средних национальных предприятий, а также исторически накопленный опыт внешнеэкономической деятельности. В конечном счете к сегодняшнему дню НИС прошли путь, отличный от классической индустриализации нынешних передовых стран. Это (отмеченное П. М. Мозиасом) постепенное повышение технологического уровня экспортных отраслей, сдвиги в товарной структуре экспорта от текстиля и одежды к бытовой электронике и электротехнике, к более сложной продукции машиностроения, информационных технологий.

Социальная составляющая. Одна из граней "азиатского чуда", по П. М. Мозиасу, то, что быстрый экономический рост в ходе индустриализации в азиатских НИС не вел к резкому углублению социальной поляризации их обществ. Это весьма ценное замечание, которое позволяет лучше понять механизм сотворения "чуда" именно в странах Восточной (Республика Корея, Тайвань) и Юго-Восточной (государства АСЕАН) Азии, т.е. в густонаселенных странах, которые, как считалось до того, безнадежно увязли в перенаселенности, неумолимо приближающей их к социальной и экологической катастрофе.

стр. 172
Такой катастрофический вывод вытекает из радикальных теорий зависимого капитализма, которые явно или неявно исходят из того, что в развивающихся странах индустриализация может быть осуществлена только на основе заимствованных у индустриального Запада капиталоемких и трудосберегающих технологий. Это в соответствии с данной логикой неизбежно ведет к консервации дуальной социальной структуры их общества. Социальные группы, связанные с современными видами экономической деятельности, образуют так называемый современный сектор. Им противостоит эродирующий "традиционный" сектор с маргинальными видами занятости и доходов, с перенаселенностью и нищетой - источниками социальных и политических антагонизмов. Данная тенденция так или иначе проявилась в Азии, но особенно ярко в странах Латинской Америки, которые втянулись в процесс модернизации в эпоху мирового господства капиталоемких и трудосберегающих индустриальных технологий.

В отличие от них, однако, "азиатские тигры", как уже говорилось, вступили на индустриальный путь в условиях глобализации мировой экономики, когда появились новые трудоемкие и капиталосберегающие технологии ТНК. Их заимствование позволило сделать активным экономическим ресурсом и сравнительным преимуществом то самое изобилие трудовых ресурсов, которые до того считались проклятием развивающихся стран, - абсолютное перенаселение. Соответственно на всем пути развития поддерживалось более равномерное, чем в прочих развивающихся странах, распределение доходов в обществе.

Политическое обеспечение. Не менее интересен и вопрос о политических условиях реформ. Здесь у нас часто проглядывает склонность рассматривать централизованные (в том числе и военные) политические режимы в "тиграх" и Китае, а также в Чили времен генерала Пиночета как их преимущество по сравнению с Россией 1990-х "лихих" годов. Например, Л. З. Зевин упомянул "парадоксальное сочетание в них недемократических и даже авторитарных режимов с относительно высоким уровнем экономической свободы", видимо усматривая в этом положительную связь. "Спокойный шаг" реформ в "тиграх" он противопоставил "шоковой терапии" в России "с ее беспощадностью, неоправданными ссылками на чрезвычайную ситуацию", которая "привела к конфликтам, затянула на многие годы восстановление экономики, вызвала ностальгию по советскому периоду и усилила в обществе антизападные настроения" (5, с. 157)*.

Вообще говоря, надежное политическое обеспечение - необходимое условие успеха реформ. Однако зададимся вопросом: сочетание недемократических методов правления с высоким уровнем экономической свободы в государствах-"тиграх" - это действительный парадокс их жизни или мнимый1? Не объяснив, как именно взаимосвязаны экономические и социальные реформы с политическими условиями, невозможно понять логику развития событий в нашей стране в 1990-е гг., а затем и в последнее десятилетие. Итак, хорошо ли для России то, что, как считают почти все, оказалось хорошо для "азиатских тигров", Китая, Чили? Действительно ли сочетание в них недемократических режимов с разной степенью экономической свободы парадоксально, или же оно логически вытекает из условий их жизни?

По мнению политолога В. А. Федорова, в странах Востока централизация государственного правления была особенно необходима на начальных этапах модернизации из-за социальной раздробленности и слабости инфраструктуры гражданского общества. Постепенная демократизация общества сверху шла и идет наиболее успешно в тех из них, где модернизация экономики способствовала перестройке всей социальной структуры, в полной мере захватив периферийные районы и сельскую местность Но в большинстве развивающихся стран модернизация затронула в основном крупные города и в значительно меньшей степени сельские регионы. В таких странах "псевдодемократические процедуры не могут заменить утвердившуюся в обществе авторитарную практику" (Федоров В. А. Армия и модернизация в странах Востока. М., ИВ РАН, 1999, с. 3, 159, 160 - 161).

Однако почему? По той причине, что главное здесь не сам факт драматического разрыва в имущественном и социальном положении взаимно антагонистичных групп дуальной структуры их общества, а механизм его регулярного воспроизводства. В том, что современный сектор не то чтобы полностью замыкается на себя, но вступает с традиционным сектором в асиммет-

* Здесь и далее ссылки на выступления участников дискуссии даются непосредственно в тексте с указанием номера журнала и соответствующих страниц.

стр. 173
ричные связи. Мобилизуя нужные ему ограниченные экономические ресурсы, он в месте с тем ограждает себя от давления со стороны перенаселенного традиционного сектора. Так вот, именно авторитарные государственные режимы политическими средствами обеспечивают функционирование такого экономического механизма. И вообще, любая диктатура везде и всегда, какими бы намерениями она ни руководствовалась первоначально, в конечном счете оборачивается против бедного и неимущего населения.

Так было на первых стадиях модернизации (и отчасти продолжается сейчас) в странах-"тиграх", так в свое время получилось в сталинском СССР, потом в Китае, Северной Корее, на Кубе. В Китае при всех успехах экономической политики его руководства, включая и аграрную политику, деревня остается амортизатором противоречий модернизации, "отстойником" для тех, кого не принимает современный сектор. А в нем (особенно в свободных зонах) действуют свои экономические правила и социальные порядки. Только на сектор организованной городской экономики, в частности, распространяется государственное пенсионное обеспечение.

Весьма популярен у нас и пример либеральных реформ генерала Пиночета в Чили. Но при этом не говорится, кто в первую очередь заплатил и продолжает платить за прогресс. Реформы в этой стране оказались рассчитанными на тех, кто смог включиться в современную экономику. Как и в Китае, пенсионной системой там охвачены только лица, занятые в организованной экономике. Все прочие остались в сфере "базара" и полунатурального хозяйства с малодоходными занятиями, нерегулярными заработками, массовой бедностью при отсутствии социальных гарантий и в большинстве смирились с социальной безысходностью своей жизни.

Удержание социальных низов в жестких рамках и решительное подавление отражающих их настроения демократических и радикальных левых сил везде оправдывается тем, что развитие современного сектора будет со временем приносить больше благ и для бедноты, вовлекать ее в русло модернизации. Все зависит от того, на какую тенденцию работает время: на распространение результатов прогресса вширь либо на углубление имущественной дифференциации и обострение социальных противоречий. Так что в развивающихся странах государственное насилие играет определенную функциональную роль в ходе рыночных реформ, а при неуспехе распространения их плодов на все общество авторитарная власть превращается в антинародную диктатуру, препятствующую общественному прогрессу.

РОССИЯ НА ФОНЕ "АЗИАТСКИХ ТИГРОВ"

Исторический экскурс. Начнем с "платформы", с которой в России был произведен старт либеральных реформ. В сталинском СССР основным средством форсированной индустриализации с упором на ВПК стала принудительная мобилизация изобильного в то время хозяйственного ресурса - дешевой рабочей силы в сочетании с тотальным государственным контролем над фондом жизненных средств. Капиталоемкие технологии использовались только там, где их невозможно было заменить ручным трудом (включая рабский). (Позже аналогичную, но доведенную до абсурда программу выплавки "народной" стали предпринял Мао Цзэдун.) Контакты с мировым хозяйством ограничивались в основном обменом хлеба на индустриальные технологии и машины. СССР ни тогда, ни потом, до самого своего конца, так и не стал полноценным членом мировой экономики, только заменил вывоз зерна вывозом нефти.

Советская хозяйственная система была довольно однородной технологически и, при отсутствии механизма свободного перелива ресурсов, не могла выделить хотя бы один сектор самоподдерживающегося технологического прогресса и экономического роста. Так что если во многих развивающихся странах индустриальный сектор функционирует, отгораживаясь от избыточных трудовых ресурсов, то в СССР он, наоборот, в процессе экстенсивного роста постоянно нуждался в притоке рабочей силы. И чем дальше, тем больше, пока ее дефицит не превысил критический уровень. В итоге то, что у "тигров" осталось эффективным изобильным ресурсом, - дешевая рабочая сила, в советской России стало дефицитом.

Социальная специфика. Л. З. Зевин отчасти прав, когда считает, что в отношении "азиатских тигров" меня интересует "скорее смена социального строя, чем эффект избранной экономической политики". Интересует и то, и другое, но социальная сторона дела, пожалуй, больше, чем других исследователей, которые сравнивают развивающиеся и переходные общества. По-

стр. 174
моему, в случае России нельзя ограничиваться постановкой вопроса о движении от "нищего миллиарда" к "золотому", как предлагает Л. З. Зевин. Дело в том, что движение в сторону "золотого миллиарда" докапиталистических обществ через капитализм и от социализма через переходные системы, возможно, совершается в конечном счете по общим законам, но с важными особенностями.

Путь "тигров" к прогрессу шел и в большинстве из них ("второй эшелон") продолжает идти через преодоление экономического и социального дуализма. Иное дело Россия. Ее состояние все еще правильнее охарактеризовать как "постсоветское". Это невиданное, уникальное явление в современном мире, включая и другие "постсоциалистические" государства. Народ превратился в зависимых от государства пролетариев, которые жили и живут от получки до получки, а во всем остальном повязаны "собесом". Это страна, в которой почти все работают в индустриальной экономике, а пожилые люди получают от государства либо трудовые, либо социальные пенсии. Тем не менее, в массе они представляют собой малоимущую бедноту - социалистический пролетариат и маргиналов, подвешенных на "крюке" государственного "собеса".

Поэтому в книге вопрос о социальной перспективе российского общества и ставится так: от социализма как выражения всеобщей, близкой к уравнительной, социальной бедности (но, все же, не пребывания на социальном дне) к "золотому миллиарду", т.е. к обществу массового благополучия и социального мира с умеренной имущественной дифференциацией и обширным слоем населения, имеющего материальный достаток и социальную психологию среднего класса. Сейчас большинство российских граждан ощущают себя живущими в социально поляризованном обществе, в котором массе бедных противостоят связанные круговой порукой чиновники и "новые русские". Чтобы провести радикальные реформы в такой среде, нужен очень большой ресурс массовой поддержки власти, как в самом начале 1990-х гг. при Б. Ельцине, либо государственного насилия - как в Чили при Пиночете.

О первых реформах. Но зачем были нужны России рыночные реформы первой половины 1990-х гг.? Не ответив на этот вопрос, нельзя оценить и все последующее. Не оказалось ли, как считают очень многие, первое десятилетие независимости потерянным для российской экономики? Более того, может быть, страна была за это время отброшена далеко назад и лишь в следующем десятилетии начала "подниматься с колен"? Критика реформ того времени строится на том, что "шоковая" либерализация цен не была оправдана необходимостью, а вместо приватизации "общенародной" государственной собственности случилась ее грабительская "прихватизация".

Начнем с первого. Важно разобраться, почему большая часть научной общественности (не говоря о простых гражданах) отказалась признать чрезвычайными те обстоятельства, на которые ссылаются реформаторы. Не обращая при этом внимания на то, что к началу 1990-х гг. были налицо все признаки потери государством управления централизованной экономикой, а в хозяйственной системе произошла непоправимая потеря равновесия. Тем не менее восторжествовала убежденность, что принятые решения стали результатом либеральных теоретических заблуждений, а то и криминальной воли. Но почти никому из критиков и в голову не пришло пояснить, за счет чего можно было бы восстановить контроль над денежным обращением и системой распределения, чтобы затем плавно направить экономику в сторону рынка - как в Китае. Когда же делаются попытки указать альтернативные варианты, все ограничивается либо благими пожеланиями, либо экзотической околонаучной фантастикой.

За всем этим можно увидеть две разные причины. Первая - склонность консервативной части научного сообщества цепляться за свои мировоззренческие, политические и личные предпочтения. Вторая - глубоко засевшая в сознании вера в неограниченные властные и организационные возможности государства. И отсюда склонность считать решение любой общественной проблемы простой организационной задачей. Это хорошо видно на примере оценки приватизации государственной собственности в 1990-е гг.

Одна из главных причин приватизации государственной собственности заключалась в потере советской бюрократией важнейшего для нее рычага управления страной - централизованного контроля над распределительной функцией государства. Это произошло в результате начавшейся в брежневские времена фактической приватизации ее различными группами бюрократии в центре и на местах. Тем самым, в свою очередь, была подорвана в основе и

стр. 175
без того низкоэффективная система централизованного планирования и управления. О невозможности восстановить контроль над страной свидетельствует хотя бы провал путча ГКЧП. Но и растянуть на долгое время процесс превращения "номенклатуры", приватизировавшей в свою пользу распределительную функцию государства, в эффективных собственников было нельзя. Прежде чем попасть в "капиталистический ад", им, да и всем нам вместе с ними, надо было пройти "чистилище" невиданного нигде более в таких масштабах постсоциалистического первоначального капиталистического накопления, т.е., попросту говоря, разграбления государственных ресурсов и активов как имущества, а не рациональной реструктуризации их как факторов производства. Поэтому установление хоть каких-то правил приватизации государственных активов в сочетании с либерализацией ценообразования обрело характер императива. Оно создало изначальные предпосылки для появления в стране слоя эффективных собственников-капиталистов.

Таковы реалии. Но восприняты и оценены они, как правило, были иначе. Видимо, многое в данном случае уперлось в недооценку экономической, социальной и культурной специфики России. Ведь нигде более в странах бывшего социалистического лагеря не наблюдалось столь сильной, как в России, зависимости стабильности хозяйственной системы от государственной поддержки и столь массового социального иждивенчества населения, такой живучей коммунистической архаики в общественном сознании и таких влиятельных консервативных политических элит на фоне слабой поддержки рыночных реформ гражданами. Поэтому проблема российских реформ заключалась вовсе не в том, что было бы хорошо иметь для их успешного старта, а в том, что и как надо было делать в реальных условиях.

Но критики противопоставили практике реформ 1990-х гг. их идеальные варианты - разные, но имеющие под собой общую основу. Во-первых, уже упоминавшуюся безотчетную веру в Государство. Во-вторых, не вполне корректные представления о природе собственности при социализме - как о такой же собственности, что и при капитализме, но только принадлежавшей государству. Поэтому широко распространилось мнение, будто приватизации должно было предшествовать широкомасштабное институциональное строительство - прежде всего формирование институтов рыночной экономики и демонополизация производства. Вся такая деятельность фактически рассматривалась как организационная задача, не требовавшая для начала принципиальных изменений в отношениях собственности. Поэтому многие до сих пор считают, что институциональный вакуум возник в результате поспешной приватизации. До того же якобы был определенный порядок в виде государственной собственности в системе тоже государственных хозяйственных институтов. Е. Гайдар, наоборот, исходил из того, что государство в начале 1990-х гг. уже не контролировало процессы в экономике и политике, а потому надо было срочно вносить в жизнь новые организующие правила игры.

РОССИЯ И "АЗИАТСКИЕ ТИГРЫ"

Итак, вряд ли азиатские НИС - это пример для России в отношении последовательности рыночных реформ. То же можно сказать и о роли государства в процессе модернизации. Многие аналитики склонны подчеркивать его направляющую роль в творении их экономического чуда. П. М. Мозиас, например, обращает особое внимание на "достаточно консервативную" макроэкономическую политику НИС, включая "бюджетную и монетарную сдержанность", индикативное планирование, тесные контакты правящей бюрократии с крупными частными корпорациями, воздействие государства на распределение кредитных ресурсов через банковскую систему, налоговые льготы и финансирование приоритетных проектов, начиная с экспортной экономики.

Если примерить все это к России, то можно говорить о двух этапах ее истории после распада СССР. Первый - время формирования государством первичных предпосылок для перевода распадавшейся централизованной экономики в режим стабилизации и трансформации в рыночную экономику. Второй - начало роста при усиливающемся влиянии на все процессы, с одной стороны, рыночных критериев, механизмов, правил и институтов, а с другой - государственного регулирования и вновь расширяемого госсектора.

Вполне понятно, что было невозможно использовать инструменты планирования на первом из этих этапов - т.е. в условиях, когда (в отличие от НИС) индустриальная экономика не

стр. 176
создавалась с самого начала, а перестраивалась и было неясно, какие из уже существующих ее элементов выживут или, наоборот, будут выбракованы рынком. О планировании стало возможным думать только тогда, когда был обеспечен профицит федерального госбюджета и на этой основе реализована идея государственных инвестиций в экономику в сочетании с возложением на государственные корпорации стратегических задач, за которые не берется частный капитал. Но и сейчас правительство не избавилось полностью от необходимости "размазывать" бюджетные средства на поддержку "зависших" предприятий и неспособного выживать без государственного "собеса" пролетарского и маргинального большинства населения.

В конечном счете к сегодняшнему дню НИС прошли путь, в чем-то схожий с классическим историческим путем индустриализации передовых стран. Это повышение технологического уровня экспортных отраслей, сдвиги в товарной структуре экспорта от текстиля и одежды к бытовой электронике и электротехнике, к более сложной продукции машиностроения, информационных технологий и т.д. При этом избранный ими с самого начала способ занятости не стимулирует чрезмерную поляризацию доходов в обществе. В России в отличие от этого основные экспортные доходы приносят отрасли ТЭК с ограниченным потенциалом занятости. Основная масса рабочей силы занята в отсталой обрабатывающей промышленности и (что оказалось спасением) в прежде исключительно слабо развитом третичном секторе, который в переходный период продемонстрировал самостоятельный рост.

П. М. Мозиас согласен со мной насчет невозможности для России заимствовать опыт азиатских НИС в чистом виде. Он обращает внимание на то, что основы их "экономического чуда" были заложены на стадии первичной индустриализации, когда шло перераспределение населения из традиционного сектора в современный. Это обеспечило низкие издержки на оплату труда и, как следствие, ценовую конкурентоспособность экспортеров. В России в отличие от этого идет структурная перестройка индустрии, капиталоемкой и трудосберегающей по своим технологиям, которая тем не менее парадоксальным образом не сумела обеспечить перелив рабочей силы в другие сектора экономики, поскольку в советской хозяйственной системе так и не утвердился интенсивный тип роста. Поэтому трудно согласиться с П. М. Мозиасом, когда он усматривает одну из аналогий между азиатскими НИС и Россией в том, что "логика структурной перестройки современной российской экономики во многом напоминает логику индустриализации" (5, с. 172), т.е. ту ее "классическую" последовательность, которую азиатские НИС повторили, - но только в специфических условиях глобализирующейся экономики.

Россия начала движение в современную рыночную экономику, если можно так выразиться, с другого конца. Подобную задачу - преобразовать в рыночную уже давно сложившуюся воспроизводственную структуру индустриальной экономики путем переоценки и переналадки всех ее элементов и связей - не решал и не решает никто - ни в свое время азиатские НИС, ни современный Китай. Тем более в России с сохранением основ уникальной по охвату населения сферы социальной ответственности государства. В азиатских НИС рыночные институты создавались по мере индустриализации, у нас - как новые условия для функционирования ранее созданных сложных хозяйственных структур. Переходные экономики тем и отличаются от развивающихся экономик, в России - в особенности. Так что трудно провести такие аналогии, которые давали бы основания считать опыт азиатских НИС применимым для России в его важных принципах, а не в виде отдельных элементов.

Различия тем более велики, если учесть (на это обратил внимание Л. З. Зевин), что модернизация и ускорение роста экономики - лишь часть национальной стратегической задачи российского государства, цель которой - обеспечить стабильное процветание российской нации на евро-азиатской территории в исторически сложившихся границах. Ее решение предполагает активное влияние на структуризацию постсоветского политического и экономического пространства, стремление утвердиться в роли регионального лидера, улучшить свои позиции в мире, завершение нацией своего цивилизационного позиционирования. Россия (на что также обратил внимание Л. З. Зевин (5, с. 162), в отличие от "азиатских тигров" и в большей степени, чем Китай, обременена проблемами и задачами, вытекающими из факта ее преемственности по отношению к СССР как военной сверхдержавы с обоснованными претензиями на определенную роль в мире.

стр. 177
РОССИЯ И КИТАЙ

Но особенно интересно сравнение этих двух стран, поскольку обе они находятся на стадии перехода от централизованной социалистической экономики к рыночной и (Россия прямо, а Китай фактически) отказались от идеологии социализма с коммунистической перспективой. Поэтому А. И. Салицкий "принципиально не согласен" с моим выводом, что Китай для России - не лучший образец для подражания из-за его уникальности. (6, с. 150). Но я продолжаю считать, что это именно так.

Китай пришел к началу реформ как аграрно-промышленная страна с огромным сельским населением, не утратившим крестьянской идеологии и навыков, а Россия - как индустриальный гигант с гиперразвитым ВПК и другими глубокими диспропорциями. Сближает обе страны проблема рыночной трансформации государственного промышленного сектора, но только масштабы и условия решения ее несопоставимы. Ведь в Китае социалистическая промышленность соседствует с выстроенной рядом с ней динамичной экономикой свободных экономических зон и огромным крестьянским сектором сельского хозяйства. Реформы и начались с восстановления крестьянского хозяйства, что создало важные предпосылки для развития трудоемких экспортных производств на базе частного сектора при активном участии капитала зарубежных китайцев и в отличие от России позволило не торопиться с приватизацией и реорганизацией на рыночных принципах социалистической государственной промышленности. Россия, вступив в полосу рыночных реформ без подобных амортизаторов, поневоле дальше, чем Китай, ушла в приватизации социалистического сектора экономики. Это позволило с течением времени все точнее определять границы и методы государственной поддержки экономики. Но нет никаких оснований считать, что негативные явления первой половины 1990-х гг. были следствием реформ, а не их фоном. Так что нельзя сказать, чей опыт - Китая или России - лучше "вообще". Он просто разный.

Есть и другие различия. Индустриализация сильно изменила облик Китая, не осталась прежней и Россия. И что же? В Китае городское население немного превышает 40% (в России - более 70%), доля промышленности и сельского хозяйства в ВВП и занятости значительно выше, чем в России, доля торговли и услуг, наоборот, ниже, т.е. в Китае продолжается индустриализация, а в России реструктуризация индустриальной экономики. Китайское сельское хозяйство вносит намного больший вклад в экономическую "копилку" страны, чем в России, и одновременно дает средства к существованию также намного большей части населения. Но, это же, подсказывает, что в Китае острее, чем в России, проблема экономического и социального дуализма, поскольку большие массы относительно избыточного и бедного населения оседают именно в деревне. Россия по своей экономической структуре все сильнее напоминает передовые страны, а повышение доли третичного сектора отражает высокий уровень урбанизации и соответственно большую развитость всех элементов социальной сферы, чем в Китае.

Многие аналитики рекомендуют России опыт китайских реформ в виде активной промышленной политики. Но она требует наличия определенных условий для маневра инвестициями, финансовыми и трудовыми ресурсами. В азиатских НИС, например, ее направления и цели были ясны с самого начала, поскольку новая экономика строилась, что называется, "с нуля". В Китае ее направленность тоже виделась довольно четко, так как амортизаторы негативных побочных последствий реформ позволяли реорганизовывать госсектор постепенно. В России условия для перехода к промышленной политике возникли лишь тогда, когда прекратилось падение экономики, а сырьевая ориентация экспорта обернулась притоком нефтедолларов. И стратегический поворот (гл. 8 книги) включил в себя, помимо прочего, ранее отсутствовавшие элементы такой политики.

Пример Китая, вообще, очень полезен для сравнения с Россией. Так, А. И. Салицкий справедливо обратил внимание на то, что китайское руководство по-иному, чем российское, подошло к проблеме "совмещения рынка и социализма". Действительно, лидеры КНР никогда не заявляли об отказе от социализма как цели в отличие от нашего государства - "демократического" и "социального" по Конституции. Но Китай сближает с Россией то, что его лидеры в своей трактовке соотношения между капитализмом и социализмом в период экономической модернизации идут путем, противоположным пониманию этой проблемы В. Лениным. Тот исходил из представления о всего лишь временном допущении элементов рыночной экономики

стр. 178
в период строительства основ социализма. Китайское руководство, по сути, одинаково с российским трактует это соотношение как использование целого ряда административных рычагов при переходе к регулируемой рыночной экономике и социальному государству.

Так что заимствовать России у Китая по-крупному все же нечего. Вряд ли можно сказать: "Мы действовали не так, как они, и потому дела у нас идут хуже". Представления об анархии ничем не сдерживаемой "шоковой" терапии и приватизации в России - это скорее дань недовольству тяжелыми последствиями краха коммунистического эксперимента, чем анализу политики 1990-х гг., ее объективных предпосылок и реальных возможностей государства воздействовать на стихийные экономические и социальные процессы в стране.

ДАТЬ ХОРОШИЙ СОВЕТ СЕБЕ

Регионализм. Когда распался Союз, мало кто в нашей стране не был убежден, что новые государства не смогут существовать вне прежнего межреспубликанского разделения труда с центром в России. В последнее время, правда, склонность рассуждать таким образом заметно ослабла, тем не менее перспектива еще далеко не прояснилась. Понятно, что определенный потенциал взаимодействий существует. Но достаточен ли он для образования сплоченной региональной группировки, приумножающей силы своих членов и солидарно выступающей перед лицом остального мира? На этот вопрос трудно дать определенный ответ хотя бы потому, что реструктуризация постсоюзного пространства еще не закончилась. Картина весьма пестра и подвижна.

Л. З. Зевин считает, что мною допущен упрощенный подход к проблеме места России в глобальном мире. Она рассматривается в узком разрезе "глобализация-Россия", в то время как современные международные экономические отношения должны описываться схемой "глобализм-регионализм-национальная экономика-локальные образования" (5, с. 158). В моей же книге вопрос об оптимальной структуре экономического пространства для России не нашел отражения: страна развивается "сама по себе". Серьезное замечание, которое требует четко изложить авторское видение места России в окружающем мире.

Действительно, вопрос об оптимальной структуре экономического пространства для России в книге четко не сформулирован, хотя в ней говорится и о глобализации, и о локальных взаимодействиях в разделах 3, 4 и особенно 5. Все же считаю, что наши расхождения касаются главным образом оценки перспектив региональной интеграции на основе СНГ (гл. 8 книги, с. 306 - 318). Л. З. Зевин полагает, что моя скептическая позиция определяется неверием в такую возможность в обстановке жесткой глобальной конкуренции. По его мнению, Россия в перспективе имеет все шансы приблизить структуру экономики и качество управления к уровню высокоразвитых стран, существенно увеличив тем самым возможности консолидировать постсоветское экономическое пространство. Организация экономического пространства СНГ в полном формате, в свою очередь, "в принципе могла бы создать экономическую конструкцию, имеющую достаточные... ресурсы для создания жизнеспособной экономической структуры". Поэтому такая консолидация должна оставаться "приоритетом экономической политики России" в рамках "комбинированного" варианта развития связей с Евроатлантическим регионом, АТР, Латинской Америкой и Африкой.

Важность вопроса о перспективах региональной интеграции России подкрепляет А. И. Салицкий примерами сотрудничества стран Азии. По его оценке, начиная с рубежа столетий, передовые азиатские страны переходят от сплошной либерализации внешнеэкономической политики в рамках ВТО к выборочной, делая упор на укрепление региональных связей и двусторонние преференциальные соглашения. Значительный вклад в этот процесс вносят страны АСЕАН и Китай, заключено также соглашение о создании КАФТА - зоны свободной торговли Китай - АСЕАН. Но здесь следует иметь в виду, что региональная интеграция этих стран активизировалась на основе достигнутых ими успехов, а не предшествовала им. Первоначально сотрудничеству в рамках созданной в 1967 г. региональной организации АСЕАН препятствовали политические разногласия, а главное, низкий уровень экономического развития стран-участниц и однотипность их хозяйственных структур, ориентированных на экспорт сельскохозяйственного и минерального сырья. Сплачивал их в основном интерес к улучшению своих позиций в экспортной торговле путем согласованной политики в отношении стран - по-

стр. 179
требителей их продукции. Прогресс интеграции, на который обратил внимание А. И. Салицкий, наметился в результате накопления критической массы изменений в экономике членов организации. Существенно увеличились размеры ВВП, диверсифицировалась его отраслевая структура, расширился внутренний рынок, вырос экспортный и импортный потенциал. Это дало толчок и международному разделению труда.

Но в случае постсоветской интеграции ожидается иное. Считают, что восстановление прежних линий разделения труда позволит всем участникам использовать свои сравнительные преимущества в удобно организованном экономическом пространстве. России - расширить рынок для промышленности, технологий и капиталов, принимать рабочую силу, получать сырье. Другим странам СНГ - получать энергоресурсы и технологии, беспрепятственный доступ на региональный рынок сырья и рабочей силы. Используя синергетику сложения сил, - полагают сторонники такой идеи, - и Россия, и эти страны смогли бы постепенно открываться глобализирующейся экономике. На самом деле - так же, как, например, в АСЕАН, - прогресс региональной интеграции в постсоветском пространстве может быть обеспечен только во взаимосвязи с прогрессивными изменениями в экономике всех стран, - изменениями, создающими новые стимулы к взаимному сотрудничеству вместо бывшего советского принудительного разделения труда.

Спор о стратегиях в России. С точки зрения Л. З. Зевина, я слишком жестко противопоставил точки зрения сторонников экспортной ориентации экономики и замещения импорта отечественной обрабатывающей промышленностью. Я согласен, что здесь с самого начала были и другие варианты, но, на мой взгляд, такой спор еще в начале 1990-х гг. приобрел принципиальный характер не только в экономике, но и в политике. И лишь совсем недавно он привел к формулированию руководством государства новой стратегии. Об этом свидетельствует, в частности, скептическая оценка в президентском послании от 10 мая 2006 г. перспектив скорейшего возрождения "мощной индустриальной державы", ориентирующейся на собственный внутренний рынок и на страны, более отсталые в промышленном развитии. Такое же его отношение, кстати говоря, встретили и надежды ускорить экономический рост, пустившись в погоню за НИС.

Таким идеям впервые была противопоставлена опора на "высокотехнологические сферы", начиная с "современной энергетики" и включая также коммуникации, космос, авиастроение, экспорт интеллектуальных услуг, стратегия, которая, по мнению ее авторов, позволяет стране в перспективе слезть с "нефтяной иглы". Магистральный путь рисуется следующим: нефтяные доходы - импорт технологий - обновление основного капитала - конкурентоспособная промышленность - высокие технологии. Но старт этой программы должен быть обеспечен экспортными отраслями ТЭК в рамках новой стратегии национальной и международной энергетической безопасности, о которой подробно говорится в книге.

"Сырьевое проклятие". Но при зависимости от экспорта углеводородов появляются симптомы "голландской болезни". Не ставит ли она жесткие ограничения для нефтегазовой отрасли как "локомотива развития"? В книге (гл. 7) она трактуется как специфическое явление, симптомы которого проявляются во всех странах - крупных экспортерах углеводородов, а сильнее всего в государствах с экспортной обрабатывающей промышленностью. Наплыв нефтедолларов способствует укреплению национальной валюты, повышая тем самым издержки производства и снижая конкурентоспособность экспорта. В отличие от моей трактовки П. М. Мозиас понимает "голландскую болезнь" как частный случай общих закономерностей перелива капиталов из одних отраслей в другие, в которых тот или иной фактор производства используется наиболее интенсивно. Это сопровождается снижением производства и доходов в тех отраслях, где он задействован менее интенсивно. В случае с "голландской болезнью" ресурсы из остальных отраслей экономики оттягивает на себя сырьевой сектор. В странах с "недоразвитой" и переходной экономикой это, по мнению П. М. Мозиаса, сказывается особенно болезненно, препятствуя диверсификации хозяйства.

Полагаю, однако, что феномен "голландской болезни" вряд ли можно рассматривать как специфическое проявление общих закономерностей движения капиталов в рыночной экономике. Скорее он тяготеет к макроэкономической проблематике. Ведь перелив капиталов в освоение недр наталкивается на затруднения и в рыночных, и тем более в развивающихся и переходных экономиках. Это, во-первых, ограниченность участков недр и запасов, разработка

стр. 180
которых целесообразна при существующих технологических и рыночных условиях. Во-вторых, государственная собственность на недра и предприятия, особенно в нефтяной и газовой промышленности (например, в Норвегии, Китае, Казахстане), государственное распределение лицензий среди добывающих компаний. В-третьих, в развивающихся и переходных системах - это неоднородность экономического пространства, лишь частично охваченного рыночными отношениями. Поэтому, на мой взгляд, причины и следствия в данном случае надо поменять местами. Сырьевая зависимость возникает потому, что экономика либо слабо диверсифицирована (развивающиеся страны), либо диверсифицирована (Россия как особый случай переходной экономики индустриального типа), но отличается низкой конкурентоспособностью. Соответственно национальная задача видится в том, чтобы избавиться от указанных недостатков.

В сырьевой ориентации экспорта вообще вряд ли можно обнаружить что-то фатально плохое, даже что касается нефти и газа. Для последних характерны низкая конкуренция при растущем мировом спросе; обеспеченность энергоносителями национальных экономик, наличие ценного сырья для промышленности (переработка нефти, нефтехимия и т.д.). Не менее интересно обстоит дело с аграрно-сырьевым и продовольственным экспортом. Еще недавно он считался леворадикальными экономистами и политиками символом отсталости и зависимости развивающихся стран в мировом капиталистическом хозяйстве. Взглянем, однако, на положение дел сейчас. При растущем мировом спросе на продовольствие и сельскохозяйственное сырье именно восточноазиатские "тигры", начиная с 1970-х гг., вступили на путь "зеленой революции" и утверждения стандартов качества первичной обработки своей экспортной сельскохозяйственной продукции. Это вместе с другими, уже упоминавшимися факторами дало один из исходных толчков поступательному развитию экономики.

По-иному пошли дела в СССР. Место нефтегазового сектора в нем определялось подчинением экономики политике. Поэтому их расстановка по должным местам после краха социалистического строя изменила роль сырьевого сектора. Чем дальше, тем яснее становится разница во внутренних условиях 1990-х и начале 2000-х гг. Тогда главной заботой государства было наполнение бюджета страны ради выполнения текущих обязательств перед населением (зарплаты, пенсии и т.п.). Сейчас, по мере роста бюджетных поступлений за счет экспорта нефти и газа, государство, стремясь поддерживать макроэкономическое равновесие посредством антиинфляционных мероприятий и стерилизации рентных доходов нефтегазовой отрасли, все активнее ведет промышленную политику.

Экономические риски. Для реализации новой стратегии правительство усилило подконтрольные энергетические компании "Газпром" и "Роснефть", сформировало государственные корпорации в стратегических отраслях промышленности: авиастроении, судостроении, автопроме. Создана многоотраслевая корпорация "Ростехнологии". Интересно, что в этом отношении Россия имеет сходство с Республикой Кореей. Но есть и существенная разница. В Южной Корее создание крупных корпораций ("чеболь") - это типичный путь индустриализации в аграрной стране, способ придать ей форсированный характер путем централизации капиталов при государственной поддержке. Его прошли все страны, приступавшие к индустриализации значительно позже лидеров. Россия в отличие от них унаследовала от советской системы готовую структуру крупной промышленности. Естественно, что ее реструктуризация пошла путем поглощений, слияний, создания вертикально интегрированных и многопрофильных компаний.

При этом в России степень участия государства в корпоративном бизнесе и вмешательства в его дела выше, чем, скажем, в НИС. Так что новая стратегия не панацея от всех бед. Ее реализация, сопровождаемая централизацией государственной власти, таит в себе немало рисков. Прежде всего это опасность пренебрежения экономической эффективностью госсектора ради решения геополитических и оборонных задач. Как заявил, например, генеральный директор "Ростехнологии" Сергей Чемезов, "госкорпорации - это надежная узда, сдерживающая рыночную стихию, погоню за прибылью в ущерб стратегическим интересам страны" (Эксперт, N 29/2008, с. 20). Стоит назвать также некоторые имеющие политическую подоплеку проекты: нефтепроводы Восточная Сибирь - Тихий океан и Балтийская трубопроводная система, газопроводы из Западной Сибири и с Дальнего Востока в Китай, олимпийское строительство в Сочи. В погоне за новыми активами государственные компании берут на себя большие дол-

стр. 181
говые обязательства перед зарубежными кредиторами. При этом существует опасность снижения эффективности управления ими из-за переплетения личных интересов верхушки бизнеса и чиновников, а также дефицита опытных управленческих кадров. По оценке В. А. Мельянцева, качество российских государственных институтов остается крайне невысоким даже по сравнению с Китаем и Индией, не говоря уже о группе "азиатских тигров" (6, с. 158).

Беспокойство в среде аналитиков вызывают и планы переноса акцента в экономическом развитии на высокие технологии (ВТ). Так, А. В. Акимов считает нерыночным в нынешней версии национальный проект инновационного развития на основе нанотехнологий: "Не обсуждается, - пишет он, - вопрос о продуктах, которые будут произведены и выпущены на рынок, уходит из поля зрения, кто же будет покупателем и потребителем". По его мнению, это будут скорее всего бюджетные сферы. Поэтому, как считает А. В. Акимов, "евразийским тигром" в высоких технологиях Россия "вряд ли станет" (5, с. 164). И действительно, НИС, а также Китай вошли в эру высоких технологий, так сказать, "с черного хода". Они начали с "отверточных" и сборочных производств на базе новых трудоемких технологий, а также скупая лицензии на изобретения. И только создав определенный научно-технический и производственный задел, они двинулись дальше. Добавлю к этому, что лозунг "большого технологического скачка" дает идеологическое обоснование упору на крупные государственные корпорации - материальную основу устойчивости государственной вертикали и обогащения чиновников через сращивание с государственным предпринимательством, коррупцию и давление на частный бизнес.

Сам А. В. Акимов, соглашаясь с моей оценкой важности нефтегазового комплекса как "локомотива развития", указал на еще одно возможное стратегическое направление - развитие сельского хозяйства. Тема для него не нова, и ему хорошо известно, какой скептицизм она вызывает. Но ситуация меняется под воздействием неуклонного роста мировых цен на продовольствие, и здесь есть что обсудить конкретно. Это проблема импортзамещения по многим видам продовольственных товаров и выхода на внешние рынки зерна, культивации угодий, временно выпавших из хозяйственного использования, наконец, обеспечения притока в отрасль инвестиций через вовлечение в рыночный оборот сельскохозяйственных земель и водных ресурсов, полезных ископаемых. Есть и другие резервы роста. Это, например, развитие инфраструктуры, углубление переработки сырья, переход на мировую систему стандартизации и многое другое.

Действительно, все ли резервы экономического роста уже задействованы? С этой точки зрения интересны выводы В. А. Мельянцева. Прежде всего, он обратил внимание на то, что нам, строго говоря, не вполне ясно, какими именно темпами растет российская экономика. Не исключено, что официальные цифры завышены (6, с. 000). Зато из-за роста цен экспортируемых углеводородов и сырья среднегодовой темп прироста реального располагаемого дохода РФ существенно опережает темп прироста ВВП. Такого роста "прибавки" к своему экономическому росту за сколько-нибудь длительный период, подчеркнул он, не имел ни один их "азиатских тигров". Но этот рост происходит в основном за счет экстенсивных, а не интенсивных факторов. Т.е., как в КНР, но хуже, чем в Индии и основной группе "азиатских тигров". Одна из причин такого положения - устарелость основного капитала из-за низкой нормы внутренних капиталовложений. Она значительно ниже, чем в главных "тиграх", Китае и Индии. К тому же в отличие от них Россия исчерпала свои резервы рабочей силы, а ее население убывает. Также подвергается сомнению преимущество России в области образования, неудовлетворительна отдача от науки из-за ее неэффективной организации, а не только недостаточного финансирования.

Следовательно, в конечном счете проблема в том, чтобы правильно установить соотношение между элементами стратегии модернизации. Максимально использовать сравнительное преимущество в виде мощного ТЭК, определить список отраслей и производств, которые имеют стратегическое значение в экономике, несут самую большую социальную нагрузку и в то же время неподъемны для частного капитала, а значит, требуют государственного участия. Принять принципиальное решение о том, какой вклад в экономическое развитие страны должны вносить инвестиции в высокотехнологический сектор, с одной стороны, в технологическую реконструкцию промышленности и развитие сельского хозяйства - с другой.

стр. 182
Однако выбор затрудняется тенденциями государственного строительства. Мобилизация резервов роста требует продолжения рыночных реформ и самозащиты частного бизнеса против государства, упорядочения трудовой иммиграции. Все перечисленные выше риски усугубляются опасностями, которые создает стремление руководящего политического слоя к полной централизации государственного управления - "властной вертикали". Специфика современной ситуации в том, что в стране еще не закончился силовой передел собственности и до конца не сложилось однородное экономическое пространство, высок уровень монополизма, всевозможных видов олигополистического сговора. Государство охотнее всего прибегает к силовым методам воздействия на агентов экономики. Это может приносить отдельные успехи, но препятствует созданию в стране благоприятного инвестиционного климата. Между тем, как показал исторический опыт европейских стран, на стадии индустриального общества, на которой находится Россия, лучшая альтернатива централизованной бюрократии - социал-демократическая модель с сильными организациями производителей, наемных трудящихся, потребителей, с общественными движениями и правовым государством с высокоразвитыми социальными функциями. Пока что, однако, эволюция государства идет в противоположном направлении, и это может только усиливать перечисленные выше экономические и политические риски.

Permanent link to this publication: