В отделе истории Востока ИВ РАН продолжается интересная научная работа, результат которой - проведение семинаров по теоретическим проблемам истории Востока. Обсуждения, которые проводятся в течение уже многих лет, стали хорошей традицией, собирая участников не только из Института востоковедения, но и из других гуманитарных научно-исследовательских институтов Москвы. В секторе теоретических проблем Востока сменился руководитель, Л. С. Васильев, чью успешную работу в подборе тем отметил зав. отделом Д. Д. Васильев, открывая первый семинар в 2004 г. Он также представил нового руководителя - А. Л. Рябинина.

А. Л. Рябинин отметил, что и дальше необходимо продолжать уже сложившуюся традицию и расширять тематику обсуждаемых проблем, дополняя их вопросами современной историографии социально-политической и социально-культурной истории Востока и по возможности сопоставляя их с последними достижениями западной медиевистики. Он также добавил, что важно учитывать работы в области современной российской историографии, в том числе в трудах сотрудников отдела (Л. Б. Алаева, Л. С. Васильева, О. Е. Непомнина и др.), так как тема феодализма на Востоке является одной из наиболее обсуждаемых и неоднозначных.

Например, с точки зрения Л. С. Васильева элементы феодальных усобиц прослеживаются в Китае еще с периода династии Чжоу, но имперский период - с древней до новой истории - характеризуется установлением государств, где объединились такие понятия, как власть и собственность с государственной политической структурой. О. Е. Непомнин, говоря о китайском средневековье, называет его азиатским, тоталитарным, основанным на имперских циклах, когда из-за абсолютной императорской власти происходит подавление личности и, в результате - частнособственнического начала. Л. Б. Алаев - сторонник теории "восточного" феодализма, который по сравнению с западным обладает большим своеобразием. Естественно, данный вопрос занимает и медиевистов, исследующих западный феодализм, который принято считать классическим.

24 марта 2004 г. был проведен семинар на тему: "Западноевропейский феодализм как форма организации общества и власти", на котором обсуждались проблемы феодализма в историографических работах востоковедов и медиевистов, изучающих страны Запада. О. В. Ауров (РГГУ) в своем докладе пояснил, что его исследования основаны на испанских материалах. По его мнению, существует теория неклассического пиренейского феодализма, но и средиземноморский феодализм также можно назвать неклассическим. В период раннего средневековья западноевропейский феодализм не строился по единой схеме и, несмотря на междоусобицы, остальные европейские страны (за исключением Пиренеев) нельзя считать военными обществами. До XIII в. там не было бюрократического аппарата и четко выраженной иерархии, а единственное равенство было провозглашено церковью как равенство перед Богом. Например, классическая светская бюрократия, которая до этого была лишь церковной, появляется во Франции лишь в начале XIII в.

Выступая по теме доклада, Л. Б. Алаев сказал, что, если европейский феодализм не имел единой системы для разных государств, то не совсем понятно, почему в целом его принято считать классическим. Он также попросил уточнить утверждение о наличии сеньоров и отсутствии вассалов. О. В. Ауров ответил, что в те времена рыцари получали денежное довольствие, кормились натуральными поборами и вели светский образ жизни, как было принято среди

стр. 150

представителей знати. Только с XIII в. государство провозгласило себя защитником общих интересов, в результате с XIV в. произошел обмен власти на собственность.

В продолжение темы Э. С. Кульпин (ИВ РАН) сказал о том, что важно учитывать, развивался ли феодализм на освоенных территориях или на территориях, опустошенных завоевательными войнами, как это было на Пиренеях. А. Л. Рябинин подчеркнул сложность определения "классического" феодализма, добавив, что на семинарах сектора теоретических проблем истории Востока еще не раз будет обсуждаться проблема применимости термина "феодализм".

Кроме вопросов, касающихся употребления терминологии в восточной и западной историографии, на семинарах также обсуждаются проблемы развития истории, интересующие и востоковедов. Так, на заседании сектора, которое состоялось 5 апреля 2004 г. Л. Б. Алаев выступил с докладом "Альтернативность и однолинейность истории", высказав предположение, что в последние годы возникла ситуация кризиса исторической теории, причем не только в российской, но и мировой историографии. Отрицание старых догм затронуло не только специфически марксистские постулаты (экономический детерминизм, положительная роль насилия в истории), но и общие идеи - такие как единство человечества, стадиальность исторического процесса и идея прогресса.

С точки зрения докладчика, попытки заменить стадиальный подход цивилизационным на данном этапе бесперспективен, так как научная терминология и критерии сопоставления цивилизаций для этого не выработаны, нет понятия "система цивилизаций". Л. Б. Алаев отметил, что пока господствовало представление о едином пути развития человечества, задача историков сводилась к иллюстрированию общеисторического пути развития "страновым" материалом. Теперь, когда разнообразие развития обществ получает все большее признание, возникает необходимость осмысления "страновых" историй, их встраивание в общеисторический контекст, иначе история станет лишь набором фактов.

В ходе дискуссии возник вопрос о том, имеет ли прогресс объективное содержание? По мнению Л. Б. Алаева, абсолютным благом человечества является его выживание, и отсюда можно сделать вывод, что "прогресс" помимо субъективного имеет и объективное содержание. У мировой истории есть самоочевидные этапы, но помимо этого периодизация может основываться и на исследовательской задаче, которую ставит перед собой тот или иной историк.

Ю. В. Александров (ИВ РАН) отметил, что противостояние традиционных и модернизационных систем не связано с формационной теорией. А. Л. Рябинин напомнил, что в историографии не может быть единого взгляда, что к различным выводам часто приводят различные методы исторических исследований, например, метод "вживания" в историю, упор на конфликт между корпорацией и личностью. По его словам, прогресс был основан на высвобождении личности, что можно проследить на примере стран Запада. Л. Б. Алаев также подверг критике идею об альтернативности путей исторического развития различных обществ, чаще всего сводимую к проблеме возникновения государства, поскольку его самостоятельное возникновение зафиксировано лишь в шести точках Евразии и двух точках Америки, а остальные же возникали под их влиянием. Но, несмотря на различие процессов политогенеза в первом и втором случаях, все это не свидетельствует об отсутствии единого исторического процесса в целом.

Такая же ситуация возникает и при изучении генезиса капиталистических отношений. Докладчик считает, что разногласия в оценках возникают из-за несовпадения антропологического и исторического подходов к изучению процессов и явлений в жизни различных обществ: если антрополог "предоставляет" всем народам право на существование, то историк фиксирует исчезновение тех или иных культур в процессе жесткого исторического отбора. Одни народности остановились на уровне первобытности, другие - протогосударственности, а третьи, которых оказалось большинство, создали государства. Кроме того, возникшие античные общества резко отличались от предшествовавших им восточных по цивилизационному коду, став "столбовыми дорогами" развития человечества. В результате, был сделан вывод - история много раз демонстрировала многолинейность, но только одна из линий оказывалась единственно продуктивной на данный момент.

Естественно, на семинарах обсуждаются и такие проблемы, как особенности менталитета на Востоке. Доклад С. И. Лучицкой (ИВИ РАН) "Образ "другого" на примере изображений в христианской и мусульманской традициях", прочитанный на заседании семинара, который состоялся 24 мая 2004 г., был посвящен проблеме сопоставления менталитета стран Востока и

стр. 151

Запада. Она отметила, что этот сюжет вписывается в центральную для герменевтики проблему "иного", точнее - образа "другого", который она рассматривает на примере изобразительного искусства христианского и мусульманского мира. Проблема "я" и "другой", "свое" и "чужое" - ключевая в истории культуры: она тесно связана с проблемой межкультурного диалога, в данном случае - межрелигиозного диалога в мусульманской и христианской традициях. Отношение к изображениям, сюжеты которых черпались из религии, было одним из важнейших критериев разделения на "своих" и "чужих", поэтому этот вопрос приобрел в мусульманско-христианской полемике первостепенное значение, независимо от условного деления культуры на народную и элитарную.

С. И. Лучицкая рассмотрела вопрос о корпусе христианских текстов, положивших начало кодификации визуального, и мусульманских (Коран и хадисы), послуживших отправной точкой для мусульманских теологов. Была предпринята попытка изучить, в какой мере различные концепции изображения в христианской и мусульманской культурах определяли взаимное неприятие и непонимание особенностей двух традиций. Поставленные проблемы связаны с переосмыслением роли визуального в средневековой культуре и прежде всего в социальной и ментальной практике средневекового Запада. Историки-медиевисты отстаивают право привлекать изобразительные источники для своих исследований, сосредотачивая внимание на анализе изображений, письменных свидетельств об использовании последних в жизни общества и на теории сакрального образа в средние века.

Изображение - это одна из форм общения между Богом и людьми. У христиан Христос изначально изображался в виде Агнца, а мусульмане осуждали эту традицию, обвиняя христиан в идолопоклонстве, поскольку в исламе Аллах не поддается визуализации. Впрочем, во времена раннего христианства, когда только шел поиск соответствующего образа, изображения Бога отсутствовали. В христианской иконографии люди истинной веры изображались в 3/4, а мусульмане - в профиль, причем у христиан лица были белыми, а у мусульман - черными (лишь Саллахетдин изображался в облике рыцаря). Конечно, вопрос об "изображении неизобразимого" обсуждался в христианском мире, но, несмотря на проблему, где пролегает грань между поклонением иконе и идолопоклонством, полного отказа от визуализации Бога не произошло. Мусульмане же, считая, что только Аллах может вдохнуть жизнь в человека (хотя в Коране нет прямого запрета на изображение живого), не принимали христианскую образность.

Неординарность темы, затронутой И. С. Лучицкой, вызвала дискуссию. Так, Н. И. Фомину (ИВ РАН) заинтересовало, почему деление культуры на народную и элитарную было определено как условное? Ведь "интеллектуальная" мусульманская культура значительно отличается от культуры "народного ислама", если, например, их сравнивать с абстракцией буддизма и даосизма, которые были поняты и приняты народом в форме конкретных изображений различных божеств. И. С. Лучицкая пояснила, что культура "верхов" и "низов" не разделена непроходимым барьером, происходит смешение этих двух уровней: для средневекового мышления характерна образность, хотя в христианских хрониках говорится о том, что наглядные изображения в первую очередь были нужны необразованным людям.

В ходе дискуссии Е. В. Тюлина (ИВ РАН) отметила, что ее заинтересовала отмеченная в докладе проблема "изобразимого и неизобразимого", которая рассматривалась с древних времен и в индуизме, где, судя по тщательности разработки, эта проблема была не заимствованной, а "своей". Согласно древнеиндийским трактатам по искусству, любое антропоморфное изображение должно было иметь определенные пропорции и четкий план, который сводится к мандале как к образу Вселенной. Все структурные элементы изображения имеют множество ассоциаций с элементами природы, благодаря чему антропоморфный образ растворяется в бесконечном многообразии мира. Эти ассоциации используются в ритуалах освящения, без которых изобразимый образ бога не может стать образом неизобразимого. Подводя итоги обсуждения, А. Л. Рябинин отметил важность поставленных в докладе проблем для изучения межкультурных контактов и добавил, что планируются другие интересные семинары, посвященные проблеме Востока и Запада.

Один из таких семинаров, посвященный проблеме интерпретации специальной санскритской терминологии, состоялся 28 июня 2004 г., где выступал сотрудник отдела истории Востока, Д. Н. Лелюхин. Хотя этот доклад прозвучал три года назад на Рериховских чтениях в рамках полемики по поводу интерпретации вполне конкретной терминологии. Проблема, которая в

стр. 152

нем ставилась, значительно более важная и выходит далеко за ее пределы, поэтому в данном докладе Д. Н. Лелюхин обратил внимание на общую проблему корректности интерпретации терминологии и сведения ее к ряду понятий европейской науки. В качестве примера был взят термин адхьякша из "Артхашастры" Каутильи, на месте которого могут находиться и другие термины, используемые в текстах при изложении информации, связанной с древнеиндийским государством (этот термин широко использовался в различных памятниках - многократно встречается в ведийской и Поздневедийской литературе).

Докладчик отметил, что существует две основные точки зрения на сведения второй книги "Артхашастры", основанные на едином "бюрократическом" подходе к интерпретации ее сведений, т.е. этот трактат фиксирует существование мощного централизованного государства - сведения достоверны (в определенной степени). Или же трактат фиксирует существование мощного централизованного государства, но это государство никогда не существовало. В результате, большинство исследователей считают, что это либо конкретное описание реального государства (при этом они определяют значение и смысл термина по ассоциации с государством, как минимум нового времени), либо, исходя из таких же ассоциаций, отрицают достоверность "Артхашастры", предлагая различные объяснения.

По словам Д. Н. Лелюхина, термин адхьякша был хорошо известен в индийской литературной традиции от Вед до источников позднего средневековья, употреблялся для обозначения понятий, близких по смыслу, который был вполне понятен и сходен во многих памятниках и в "Артхашастре". Кроме этого, нет никаких оснований придавать термину адхьякша особое "бюрократическое" значение. Основное значение термина - надзиратель, т.е. глава, правитель, руководитель - вполне приемлемы для различных текстов.

Доклад Д. Н. Лелюхина вызвал много вопросов. Так, Л. Б. Алаев отметил, что существует много санскритских терминов, означающих лиц, наделенных тем или иным видом власти, истинный смысл которых выясняется только из контекста отдельного памятника (адхьякша, паши, ишвара и др.). Терминология каждого текста имеет особенности - не следует сводить воедино разные значения одного и того же слова. На вопрос Н. И. Фоминой о том, было ли деление на социальные единицы, Д. Н. Лелюхин ответил, что функции наблюдения и управления не разделялись. О централизации в "Артхашастрах" говорить не приходится, поскольку в то время системы государственного управления не существовало.

В заключение семинара А. Л. Рябинин отметил, что в плане разработки доклад очень интересный и что уход от таких клише, как, например, "феодал", необходим, но в то же время не стоит просто заменять его на все специальные термины, употребляемые в пределах одного региона. Конечно, нужно выработать новые уровни обобщения, не впадая в крайности.

Permanent link to this publication: