Границы разума иногда совпадают с государственными. "Хождения в беду" психолога Эльвиры Горюхиной

Записывала Елена ДЬЯКОВА

Эльвира Николаевна - профессор Новосибирского педагогического университета. Она не клинический психолог, не психолог катастроф. Она преподает методику эстетического воспитания детей и сама ведет в одной из новосибирских школ литературу и русский. В ее студенчестве, в начале 1950-х годов, любимый профессор вдохновенно говорил: психологию надо бросить и попытаться понять, какими методами воздействует на людей искусство. "В искусство" она не пошла. Но сорок лет спустя ей пришлось идти в нечто совершенно иное... То есть что значит - пришлось... Сама выбрала.

Подобное притягивается подобным: Эльвира Николаевна подошла к майору Вячеславу Измайлову, военному обозревателю "Новой газеты", на вечере, посвященном книге Светланы Алексиевич "Чернобыльская молитва". Вячеслав Яковлевич тогда сказал озабоченно: "Женщина. Просит взять с собой. В Чечню. Зачем?".

...Упросила.

Потом призналась: трудная и горькая поездка в Грозный, к матерям пленных солдат, была много легче прежних ее хождений. С девяносто второго года каждую осень она отправляется туда: в Карабах, Абхазию, Южную Осетию, Ингушетию. Степанакерт, Грозный, Бамут и Ачхой-Мартан. Одна. Без оружия. Без семи пар железных башмаков, семи каменных хлебов, семи посохов. Чаще всего - на рейсовых автобусах. На попутках. Пешком. Идет. Смотрит. Слушает. Спрашивает.

Входит в школы, знакомится с учителями, просит детей написать сочинение о войне - формулировка темы самая простая "Что я видел". Говорит: у меня есть в России, в Сибири ученики, я прочту им...

Подростки Нагорного Карабаха, пошедшие в школу в эпоху сумгаитских событий и заканчивающие ее сейчас, когда мира все еще нет, спрашивают: зачем? Неужели кому-то важно знать, что мы тут есть?

Такое растет - и уже выросло - поколение. Она говорит: поделившись, мы погрузили людей в ощущение одиночества. Ожесточающее. Высасывающее силы.

Еще говорит: была, реально была тонкая, сложная, хрупкая социоэтнокультурная общность. Самые интересные люди формировались на границах культур. Теперь эти люди стали беженцами. Говорит:

- Мы еще не понимаем, что нас ждет. В 1992 году, в абхазскую войну, сван, служивший в армии в одном батальоне с абхазом, был все-таки уверен - этот абхаз в него не выстрелит. А сейчас детки-то растут - в одиночестве. Амонашвили, мой самый любимый педагог, писал: если ребенок не пережил в детстве беспечности, его развитие не будет благоприятным! А там - уже целое поколение такое... Вот я иду, вот стоят две школы в одном селе. В одной - только ингуши, в другой - только осетины. Раньше, конечно, учились вперемешку. В другом селе мне девочка-старшеклассница говорит: я в школе делала доклад! Доклад на тему "Геноцид ингушского народа со стороны осетинского народа". Я думаю, что в Осетии тоже пишут такие доклады.

Через десять лет эти дети будут главным населением.

Я спрашиваю: как это у вас началось?

- В девяносто втором. Я попросилась с людьми Китовани в ставку Джабы Иоселиани, это первый был проезд в оппозиционную западную Грузию. В Мингрелию. Мы остановились в городе Сенаки: идут мхедрионцы с оружием, а навстречу им - толпа звиадистов. И тут я увидела одного ребенка, ему было лет семь, наверное. Мальчика. В Сенаки, на площади. Он побежал к нам, потому что у мхедрионцев форма красивая. И вообще мужчины с оружием - ему же интересно. И он побежал. А его свои стали звать прочь. И он метался между двумя стенами мужчин, там и там - грузины, с одинаковым оружием, он не понимал: почему к тем нельзя?! Бедный, наверное, мальчик: башмаки подтекали у него... Зима была, снег уже подтаивал... И мучений, метаний его на площади никто не замечал. И я подумала впервые тогда, в январе 1992 года: ладно, мы воюем, нас интересует расклад политических сил...

А дети?! А они при этом - что?!

...Потом я видела в Сухуми детей, беженцев из Гудауты. Видела двух мальчиков пятнадцатилетних, они приехали в Гагру на день рождения к сестре, и это оказался день сдачи города. Они сидели в камере смертников. Их обменяли. Они сидели рядом, еще в чужой одежде, я не заговаривала еще с ними, я смотрела и думала: как им жить?

Потом... Симон Львович Соловейчик - его газета "Первое сентября" стала давать мне деньги на эти поездки. Симон говорил: ты иди, смотри. Пиши. Все, что я привозила, они печатали.

Потом я поняла несколько вещей... Я не знаю, помогаю ли я кому-то... Мои деточки, третьеклассники в Новосибирске, говорят: конечно! да! надо обязательно ходить! А взрослые, психологи московские, говорят: ты сумасшедшая, ты никого не спасешь... ты только себе расшатаешь подкорку.

Но я поняла: для журналиста самое важное увидеть - один раз. А для психолога куда важней через год вернуться. Уже в этом помощь - вернуться. Люди будут знать, что кто- то год о них помнил. Что их изоляция - не сплошная. Ведь там даже, где считается, что остыли горячие точки, стресс страшный. Стресс нищеты. В Карабахе во время войны жили в подвалах. Сейчас живут в подвалах. Нельзя жить в подвалах всю жизнь! ...Мне там говорили женщины: самое страшное знаете что? Вот мы живем в разных концах города. Мы не виделись полтора года. Мы встречаемся: ой, Соня, это ты?! Карина, неужели это ты? Самое страшное: жизнь - без войны, после войны - такая, что за полтора года изменяет женщину до неузнаваемости...

Массовое поражение психики. Заколдованный круг неописуемой нищеты - нам в России, что бы мы ни говорили, ни писали, такая и не снилась. Я видела человека, который каждый день за двадцать километров ходит в свое сожженное село. Стоит на пепелище.

Я его спрашиваю: что вы здесь стоите?

Он говорит: дом сторожу.

Я говорю: так дома-то нет!

Стоит. Молчит. Кругом туман, руины. Село Мамисаантубани называлось. По-грузински - Отцовский уголок.

Входишь в область, где логики нет, где другая реальность. У этого человека уже нет нашего представления о последовательности событий. И не надо его туда тянуть. Не надо...

- Как вы психологически выдерживаете свой опыт?

- Я... мой опыт... Я - только слушаю. Они - живут. Я разговариваю с человеком на месте его горя. Не про то, как он был на войне, а про то, как он сейчас живет на остывшем пепле войны. Я не могу себе позволить роскошь упасть в обморок!

...Потом я вижу: у людей в этих зонах другие реакции. Очень обостряется слух на жизнь, на запах, движение. Другое восприятие звука, стука. Другие мысли.

...27 сентября 1993 года, я помню, я сижу на уроке в Новосибирске, в седьмом классе. И смотрю с ними по телевизору: дети, старики, беженцы идут из Сухуми в Тбилиси через Кодорский перевал. И так стыдно. И страшно.

А через несколько лет я эту дорогу прошла. Разговаривала в селах, в Сванетии, с теми, кто там остался из беженцев. Вот женщина, русская, Олечка из Сергиева Посада, а муж - сван. Она с филологическим, он физтех в Ленинграде окончил. Детей трое.

Я ей говорю: "Оля, не обидно, что теперь, высоко в горах, дети ваши никакого образования не получат?"

Она сперва не поняла, о чем я. А потом говорит: "Да нет, вы знаете. Переоценка ценностей - это ведь не метафора. Это буквально. Эльвира, о каком образовании вы говорите - мы все живы!".

Время такое началось: видишь, как же все относительно.

...А еще я в Сухуми видела: "Сохнут" зафрахтовал Ту-154. Взяли всех евреев. Вывезли из города спокойно. Что мешало России самолеты прислать? Что?!

...Еще видишь: даже там, где люди жестоко пострадали от нашей армии, где, думаешь, тебя сейчас камнями побьют, - тебя, конкретного человека, всегда отделяют от государственной машины. У людей потрясающее чувство отделения...

Еще: наше русское счастье в том, что у нас были Лев Николаевич Толстой и Лермонтов. Вы знаете, оказалось, что это очень важно! Там все читали "Хаджи-Мурата". Все знают "Валерик". И вот они-то и оказались верительными грамотами России к этим народам...

...А когда я шла - для меня самой ценной бумагой оказалась справка из Фонда Ролана Быкова. На дорогах, на вокзалах, на блокпостах, в разных краях, по обе стороны фронтов этих лоскутных часовые, патрульные как прочтут, так и скажут:

- А! Иди!

...Потому что они все смотрели еще в детстве по общесоветскому телевизору "Айболита- 66" и "Чучело".

А в Карабахе я пришла в школу. Учительница прямо сияет: "Дети! К нам приехала из Москвы! сотрудница Ролана Быкова!"

А третьеклассники молчат.

И она вдруг меня за руку схватила: "Эльвира! Они не знают..."

Уже не знают. Общность была. И - распалась. Каждый народ на своем острове... Мне говорят психологи: "Что ты туда ездишь? Это все уже - отрезанный ломоть!" Ты, говорят, поинтересуйся, как наши, российские детки живут!

- Вообще-то тоже тема...

- Тема. Я с этим не спорю. С этим не спорю. Но меня еще другой вопрос интересует: кого мы готовим в друзья на границе с нашими детками? Кто там? Что?

- Вы видите какой-то вектор возрождения?

- Нет.

Около одного села я видела страшные заросли непонятного растения. Жуть. Сталкерская зона. Я спрашиваю: что это? Мне говорят: кукуруза-мутант! Если кукурузу три года не убирать и не сеять, а просто давать ей зерна в землю бросать - она мутирует, кукуруза...

...Но то - кукуруза. А то - люди, когда я через Кодорское ущелье шла, мне про этот исход 27 сентября 1993 года страшную историю рассказали. Когда беженцы вышли из Сухуми, ударил холод, снегопад. И двухмесячный ребенок замерз. Насмерть.

А похоронить негде. Боялись они отстать. Мать положила его в сумку и понесла до привала. Там, высоко уже, развели костры. Она села. Сумку на колени поставила. И сидит. Без мыслей, без движений. У огня.

Через два часа сумка зашевелилась...

...И мать эта мне потом говорила: ты думаешь, я обрадовалась, а? Я подумала - если он так промерз, как же он жить будет?! Каким будет?

И пока она рассказывала (я специально к ним в дом зашла), этот Шалва бегал по двору, ему уже два года было.

Жив. Смеется. Хороший...

P.S.:

В ближайших номерах "Новой газеты" будут опубликованы "Записки психолога о чеченской войне" Э. Н. Горюхиной.

В журнале "Дружба народов" (N 10 - 12, 1997) готовятся к публикации записки Эльвиры Николаевны об Осетии, Карабахе, Абхазии.

А сама она сейчас - с участниками секции "Забытый полк" - снова в Грозном. У солдатских матерей.

11.08.97

"Новая газета - Понедельник" N 32.

Permanent link to this publication: