Singapore: National University of Singapore Press, 2009. VIII, 392 p., il.
ISBN 978 - 9971 - 69 - 424 - 1*
Рецензируемая коллективная монография представляет собой исследование взаимодействия Юго-Восточной Азии и мира ислама на протяжении более тысячи лет - с конца 1-го тыс. до наших дней. Именно этот хронологический размах отражается в понятии "большая длительность" (longue duree), которое Фернан Бродель предложил для осмысления истории человека в его взаимоотношениях с окружающей средой, зачастую циклической и во многом предопределяющей судьбы отдельных сообществ и индивидов [Braudel, 1958, р. 725 - 753].
В основу издания легли доклады семинара, состоявшегося в 2004 г. на базе Исследовательского института Азии (Национальный университет Сингапура). Некоторые из них были опубликованы ранее в Интернете (например: [Laffan, 2005]), но, собранные под одной обложкой, они лучше отражают замысел редактора Э. Тальякоццо (Сингапур) исследовать многообразные формы взаимодействия между двумя культурно-географическими мирами: Юго-Восточной Азией и Ближним Востоком.
Во вводной статье Э. Тальякоццо "Юго-Восточная Азия и Ближний Восток: определение объекта исследования"1 формулируются основные проблемы исследования: как ближневосточные разновидности ислама "захватили" (catch hold) ЮВА; изменились ли эти направления во время перемещения из Хиджаза на восток и подверглись ли они переосмыслению, если да, то какому; как лучше истолковывать культурный, политический и религиозный феномен передачи мусульманских представлений и практик; как были связаны две культурные области, чтобы передача стала технически возможной; изменил ли эти связи век колониализма; каковы связи двух регионов сегодня; изменились ли средства диалога цивилизаций; какими были механизмы коммуникации и как они менялись на протяжении истории.
Монография состоит из четырех частей.
Первая часть "Ранние измерения контакта" открывается статьей М. Лаффана (США) "В поисках Явы: мусульманская топонимика островной Юго-Восточной Азии от Шривиджаи до Снука Хюргронье". Американский историк утверждает, что известные Клавдию Птолемею топонимы восходят к одному и тому же древнему слову "Yava/Jaba", от которого происходит и известное санскритское понятие (букв. "остров ячменя"). Следуя известному филологу Варуно Махди [Mahdi, 2008, р. 111 - 143], М. Лаффан помещает древнюю Yava/Jaba2 на Суматру, в район реки Батангхари, провинция Джамби3, и полагает, что это был первый значительный политический центр региона. Древнемалайское царство Шривиджая, возникшее во второй половине VII в., претендовало на наследие древней Yava/Jaba и, по мнению М. Лаффана, подчинило себе действительную Яву (вопреки теории Р. Иордана и Б. Кол-леса о подчинении Шривиджаи яванской династией Шайлендров [Jordaan, Colless, 2009]). Лаффан утверждает, что известный в китайских источниках термин Shepo тоже обозначает Jaba, и сведения вьетнамских хроник о набеге 767 г. Shepo и Kunlun (малайцев?) на северный Вьетнам [Coedes, 1968, р. 91], равно как и данные чамских надписей о набегах из J(a)va, могут относиться и к яванцам, и к суматранцам, т.е. к Шривиджае.
Знаменитый арабский топоним Забадж встречающийся у Ибн Хордадбеха (середина IX в.) и Абу Зайда (около 916 г.), отсылает, по М. Лаффану, к Шривиджае, а географически - к Суматре, а не к Яве, как думают Р. Иордан и Б. Коллесс, считающие, что он стал обозначать юж-
* Юго-Восточная Азия и Ближний Восток: Ислам, движение и большая длительность I Под ред. Э. Тальякоццо. Сингапур: Изд-во Национального ун-та Сингапура, 2009. VIII, 392 с, ил.
1 Английское название charting directions можно перевести как "указание адреса, картографические указания", но это вряд ли отвечает содержанию главы.
2 В первой версии своей работы М. Лаффан настаивал на том, что первоначальный вариант звучал как Jaba [Laffan, 2005, p. 9, 11].
3 Здесь, вероятно, располагалось царство Малайю/Мелайю, подчиненное Шривиджаей между 671 - 685 гг.
ную часть Суматры лишь со второй половины IX в. [Jordaan & Colless, 2009, p. 57 - 66]. С XI в. термин Забадж, согласно М. Лаффану, теряет точное значение и на его место приходит Qamar, который обозначает ту же область - Джамби на Суматре. Сам термин Zabaj происходит от того же Yava/Jaba. С конца XIII в. на Суматре распространяется ислам и на смену Камару приходит топоним Jawa/Jawa. В дальнейшем в форме Jawi он станет обозначать всех представителей мусульманского мира островной Юго-Восточной Азии, что было зафиксировано нидерландским востоковедом К. С. Хюргронье при его посещении Мекки в 1885 г.
Статья М. Лаффана поражает обилием неточностей и натяжек. В своей попытке полностью отказать собственно Яве в праве на протяжении веков именоваться Явой Лаффан доходит до утверждения, что яванцы перешли к денежной экономике лишь около 1300 г., да и то использовали китайские монеты (р. 57, п. 87; 32). Уже давно известно, что чеканка монет на древней Яве началась не позднее рубежа VIII-IX вв. [Wicks, 1992, р. 243, 248 250]. М. Лаффан не приводит никаких аргументов в пользу того, что птолемеевские понятия восходят к одному и тому же слову, и не объясняет, почему они, действительно имея одинаковое происхождение, оказались разведены Птолемеем. Более того, обращение к тексту Птолемея убеждает в том, что географическая локализация различна. В то время как острова Ябадиу и Сабадибы идут подряд (VII, 2, 28 - 29, причем последние обозначают сразу три острова антропофагов), город Забы помещается "в области лестов" (VII, 2, 6), между "Золотым Херсонесом" и "Большим заливом". В VIII книге Птолемея Забы отделены от Аргиры - столицы Ябадиу - пятью другими городами (VIII, 27, 4 & 10). Г. А. Таронян помещает город Забы на юго-восточном побережье Камбоджи в район современного города-порта Кампот [Древний Восток.., 2007, с. 403]. Мне же хотелось бы подчеркнуть, что Лаффан не обращает внимания на то, что Забы - это город, а не остров.
М. Лаффан никак не комментирует гипотезу С. В. Кулланды о том, что топоним Java образован сочетанием местного префикса i- и слова *(b)awa ("нижний", "вниз") и первоначально означал "находящийся внизу/нижний", т.е. "внешний остров" [Kullanda, 2006, р. 92 - 93], хотя и упоминает ее (р. 51, п. 16). Вместо разбора лингвистических данных, собранных С. В. Кулландой, он предпочитает принять допущение В. Махди о том, что термин Yava/Jaba означает "злак" и потому вполне приемлем цитированный выше санскритский топоним yavadvipa ("остров ячменя"). С. В. Кулланда уже отмечал, что эта идея восходит к X. Кёрну [Kullanda, 2006, р. 92]. Важнее, впрочем, другое: Птолемея и yavadvipa санскритских текстов ("Рамаяна", "Брахманда-пурана") знамениты своим золотом и потому не могут относиться к собственно Яве; в сопоставлении со свидетельством китайского паломника Фа Сяня о посещении Yepoti в 413 - 414 гг. по пути из Шри-Ланки в Китай они могут означать только Калимантан [Kullanda, 2006, р. 91]. Впрочем, В. Махди видит здесь Суматру [Mahdi, 2008, р. 112]. С. В. Кулланда указывает на возможность существования особой цивилизации на Калимантане, язык которой, родственный современному малагасийскому, встречается во вводных формулах к надписям Шривиджаи [Kullanda, 2006, р. 94 96]. Хотя до сих пор нет археологических подтверждений этой гипотезы, лингвистические и географические наблюдения С. В. Кулланды и Р. Брэддела представляются более обоснованными, чем выкладки М. Лаффана.
М. Лаффан упоминает знаменитую надпись Шривиджайи из Кота Капура 686 г., где встречается предложение: ("когда войско Шривиджаи отправилось в поход на землю Джава, не преданную Шривиджае". - Пер. С. В. Кулланды) [Кулланда, 2001, с. 250 - 262]), и трактует выражение "земля Джава" как указание на завоеванную ранее область Малайю-Джамби в низовьях реки Батангхари (р. 23). Но он не опровергает ни традиционное мнение, что это царство Пурнавармана на Западной Яве [Coedes, 1968, р. 83], ни гипотезу индонезийского эпиграфиста Бухари, что bhumi java - это одноименная деревня Бумиджава в провинции Лампунг на северном склоне горы Сламет в Южной Суматре [Boechari, 1979, р. 31]. С. В. Кулланда считает, что в надписи Кота Капур речь идет о Калимантане [Кулланда, 2001, с. 252, прим. 2].
Между тем в надписях Явы первое датированное упоминание термина Yava встречается в санскритской надписи из Чанггала 732 г.: "Был несравненный избранный остров по имени Ява, чрезвычайно одаренный различными зернами, начиная с риса, полный золотых рудников" ( - строки 13-14) [Захаров, 2010, с. 35, 37]. На Суматре и Калимантане, насколько мне известно, до сих пор не было найдено более ранних эпиграфических памятников, содержащих этот топоним. Термин ri jawa "Земля Джава" встречается в древнеяванской надписи царя Локапалы Каюванги из
Прамбанана 856 г. [De Casparis, 1956, p. 312, 318], но позднее, в надписи того же правителя из Вуатан Тиджа 882 г., название царства сменяется на bhumi i mataram [Sarkar, 1971, p. 253, 257 -Fragment-Resink, Verso 6]. Эти факты свидетельствуют о том, что в VIII в. Явой назывался либо одноименный нынешний остров, либо находящееся на нем царство; в любом случае это название территориально относилось к собственно Яве.
Что касается более раннего времени, то китайские термины Yepoti и Shepo, в которых исследователи видят отражение слова Java, вполне могли обозначать иные области, что практически бесспорно для первого из названных топонимов. Второй же несравненно сложнее интерпретировать. В Шепо незадолго до 424 г. проповедовал буддизм кашмирский принц Гунаварман, а само царство отправило посольства в Китай в 433 и 435 гг. [Coedes, 1968, р. 54]. Между 742 - 755 гг. словом Шепо называлась старая столица царства Хэлин, которой пришел на смену загадочный город Полуцзясы (Р'o-lu-chia-ssu) согласно решению царя Цзияня (Chi-yen) [Coedes, 1968, p. 90]. В 820 - 873 гг. из Шепо прибывали посольства в Китай [Coedes, 1968, р. 107]. Обычно считается, что во всех этих случаях имеется в виду собственно Ява, ибо сама транскрипция Java = Shepo сомнений не вызывает. Однако если термин Java действительно обозначал первоначально "Внешний/нижний остров" и относился к Калимантану, как полагает С. В. Кулланда, то вполне возможно, что сведения V в. касаются этого острова, а не собственно Явы.
М. Лаффан утверждает, что первая надпись на древнеяванском языке появилась в 804 г. (р. 23, 52 - 53, п. 31). Это явная ошибка: надпись из Харингджинга, датированная 804 г., -поздняя копия, относящаяся к эпохе Маджапахита (XIV в.), о чем писали А. Баррет Джоунз4 и С. В. Кулланда [Barrett Jones, 1984, p. 2; Кулланда, 1992, с. 20]. Древнейшей аутентичной надписью считается текст на камне с плато Диенг 809 г. н.э. [Sarkar, 1971, р. 49 52]. Впрочем, недавно Дж. Сандберг предложил датировать надпись из Мундуана (Munduan) 807 г. н.э. и высказал сомнения в дате надписи Диенг: по его мнению, она относится к 854 г. [Sundberg, 2006, р. 116, п. 35; 111, п. 9, со ссылкой на Damais, 1952]. Внимательное чтение каталога Х. Б. Саркара и Л. -Ш. Дамэ убеждает, однако, в том, что существуют две надписи (а если принять замечание самого Дж. Сандберга, то даже три) с плато Диенг. Х. Б. Саркар отмечает, что в надписи 809 г. правитель области (памагат) Си Дама основал свободное от налогов владение (manima, от sima) [Sarkar, 1971, p. 49 - 50]. Саркар отдельно приводит надпись из Ваюку (Диенг), относящуюся к 854 г., в которой князь (raka) области Сисайра по имени Пу Вираджа освобождает от налогов орошаемые поля (savah) в Вайюку для буддийской общины Абхайянанда [Sarkar, 1971, р. 127]. Л. -Ш. Дамэ в своем перечне датированных надписей Индонезии подробно обсуждал дату надписи из Ваюку, но не упомянул надпись с плато Диенг 809 г. [Damais, 1951, р. 29 - 31; 1952, р. 30 - 31]. Почему Л. -Ш. Дамэ пропустил надпись с плато Диенг, которая идет под номером 2 в каталоге И. Брандеса [Brandes, 1913], остается загадкой. Если Дж. Сандберг прав в своей датировке надписи из Мундуана, то именно она окажется древнейшим памятником на древнеяванском языке.
Т. П. Барнард (Сингапур) в статье "Хадж, ислам и власть у бугов в раннеколониальном Риау" анализирует роль паломничества Раджи Ахмада в 1828 г. в Мекку в становлении образа бугов -покровителей ислама среди населения архипелага Риау-Лингга. Первоначально власть бугов, привлеченных на службу султанами Риау-Джохора, основывалась на их военной мощи, но в 1780-х гг. голландцы нанесли бугам ряд серьезных поражений, после чего их влияние в архипелаге ослабло [Тюрин, 2004, с. 158 - 159]. Восстановление их позиций связано с приглашением султаном Махмудом III в начале XIX в. на пост вице-короля (Yang Dipertuan Mudd) Раджи Али и женитьбой султана на бугийской принцессе Раджа Хамида. Центром бугийской общины в Риау стал остров Пеньенгат. В отличие от предыдущих мусульманских политий островной Юго-Восточной Азии буги перешли к пропаганде ортодоксального ислама, что предполагало паломничество в Мекку. Первым из бугийской верхушки хадж совершил советник султанов и вице-королей, мусульманский теолог Раджа Ахмад. Он поклонился святыням Мекки и Медины, купил землю и дома для будущих паломников и создал условия для дальнейших паломничеств бугийской общины Риау в Мекку. К началу XX в. почти все ее члены совершили хадж, что создало им репутацию одной из самых благочестивых мусульманских общин в ЮВА. Один из бугийских теологов, сын Раджа Ахмада, Раджа Али Хаджи, спутник отца во время паломничества и автор исторического трактата "Тухфат ан-Нафис" ("Драгоценный дар"), оставил пособие по
4 К сожалению, отмстив это обстоятельство, исследовательница оставила данную надпись в перечне ранних надписей и использовала ее в реконструкции основания освобожденного от налогов земельного владения (sima) [Barret Jones, 1984, p. 18, 83].
науке управления "Тхамарат ал-Махамма" ("Выгоды служебных обязанностей"), в котором правителю вменялось в обязанность поддерживать ортодоксальное мусульманское благочестие и обрядность и быть личным примером для подданных.
Мохаммад Реджван Отман (Малайзия) в статье "Происхождение и вклад ранних арабов в Малайе" подчеркнул роль выходцев из Хадрамаута (хадрами) - исторической области на юге Аравийского полуострова - в истории ислама на Малаккском полуострове.
Вторая часть "Колониальная эпоха" включает четыре статьи. М. К. Риклефс (Сингапур) в статье "Связи Ближнего Востока и движения за реформы и возрождение среди путихан на Яве XIX в." исследует религиозные процессы в яванском обществе в среде мусульманского духовенства (putihan - "белые"), включавшего служителей мечетей, религиозных учителей, хранителей священных мест и студентов в религиозных школах (песантрен). Среди яванской религиозной верхушки, особенно в среде жителей северного побережья острова, на протяжении XIX в. росло паломничество в Мекку. На Яве в то время господствовал традиционный синкретический ислам (kyai) с почитанием богини Южного Океана, духов растений, пещер, водных источников. Однако человек, совершивший паломничество в Мекку, утрачивал яванскую идентичность и становился "хаджи" членом мировой мусульманской общины. Среди совершивших хадж распространялась шариатская ортопраксия, примером чего служит школа Сидасрема в Сурабайе. Сложные процессы происходили и в суфийских орденах (тарекат). На смену традиционно умеренному синкретическому ордену Шаттарийя пришли ордена Накшабандийя ветви Кхалидийя и Кадирийя ва Накшабандийя. Эти ордена требовали более строгого соблюдения символов веры ислама в сочетании с суфийским мистицизмом и боролись с традиционными яванскими поверьями. Накшабандийя проповедовала среди яванской верхушки, а Кадирийя обращалась к простонародью. Мессианские и милленаристские идеи, распространившиеся в мире ислама около 1300 г.х. (ноябрь 1882 г.) и проявившиеся в движении Махди, существовали и на Яве, особенно в 1870-х гг. Это свидетельствует, по мнению М. К. Риклефса, об эволюции ислама в сторону большей ортодоксии и сложных изменениях в духовном мире яванцев.
Э. Тальякоццо в статье "Взгляд скептика: Снук Хюргронье и политика паломничества из Индий" освещает глубоко противоречивую деятельность крупнейшего исламоведа, специалиста по истории Юго-Восточной Азии и советника правительства Нидерландской Ост-Индии в Батавии К. С. Хюргронье (1857 - 1936) на примере его отношения к колониальным попыткам управлять паломническим движением из ЮВА в Мекку. На основании официальных писем К. С. Хюргронье к различным чиновникам нидерландской администрации вырисовывается образ противостоящего правительственной политике мыслителя, считавшего бесполезным преследование одеяния хаджи в Индонезии ("боязнь зеленых тюрбанов"), порицавшего попытки регулировать и тем более запрещать паломничество в Мекку, отмечавшего, что проблемы обеспечения безопасности паломников в Аравии порождаются в значительной степени жаждой наживы верховного Шарифа Мекки и губернатора Хиджаза, которые покрывали преступников. Он подчеркивал, что болезни среди паломников приводят к высокой смертности, а требования судоходных компаний оплатить проезд в обе стороны (из ЮВА в Аравию и обратно) и правительства предоставить подтверждение такой оплаты для выдачи паспорта затрудняют осуществление хаджа. Более того, высокая цена на билеты препятствует возвращению паломников в родные места и вынуждает их искать работу в Аравии. Хюргронье указывал, что фактической борьбы с эпидемиями холеры не вели именно ответственные за это чиновники в Аравии, что шейхи, которые организовывали паломникам хадж, часто стремились лишь к собственной наживе и затрудняли исполнение символа веры. Как востоковед и администратор, он опасался распространения панисламизма и особенно попыток Османской империи говорить от имени всей мусульманской общины.
Сумит К. Мандал (Малайзия) в статье "Бросая вызов неравенству в современном исламе: общественное брожение среди яванских арабов в начале XX в." показал, что религиозная школа ал-Ирсьяд (al-Irsyad), основанная в 1915 г., и фетва Ахмада Суркати, оспаривавшая привилегированное положение потомков Мухаммада (сеидов), играли важную роль в критике социальной иерархии местной арабской диаспоры и колониального общества в целом.
Н. Й. Г. Каптейн (Нидерланды) в статье "Юго-восточноазиатские споры и ближневосточное вдохновение: европейская одежда у минангкабау в начале XX в." реконструировал сложный процесс приобщения мусульман-минангкабау к европейской одежде и смену духовного ориентира с Мекки на Каир в их поиске сути ислама. Вплоть до начала XX в. нидерландская колониальная администрация предписывала малайцам, яванцам, арабам и другим местным жителям носить
традиционную одежду. В начале века эти предписания перестали тщательно соблюдаться, и местные жители смогли носить европейские брюки, галстуки, шляпы и куртки.
В мусульманской среде вопрос о допустимости ношения европейского платья мусульманином был крайне важен по религиозным соображениям. Речь тогда шла только о мужской одежде. Среди минангкабау сложились два направления: старое поколение (каум туа) и молодое (каум муда) [Тюрин, 2004, с. 280]: первое настаивало на недопустимости ношения истинным мусульманином европейской одежды (ношение европейской одежды означает переход в группу неверных - кафиров); второе допускало ношение европейской одежды. Его представитель хаджи Абдуллах Ахмад, издававший журнал "Ал-Мунир", обратился к египетскому теологу Мухаммаду Рашиду Риде с вопросом об одежде, и в каирском журнале "Ал-Манар" был опубликован его ответ: "Ислам не обязывает людей носить особую одежду, кроме предписанных одежд (ihiram) для хаджа и умры, большого и малого паломничества..." (р. 185). Рашид Рида указал на то, что сам Мухаммад однажды надевал византийскую мантию, а в другой раз - tailasan персидского происхождения (возможно, платок). Абдуллах Ахмад опубликовал эти материалы в своем журнале. Обращение сторонников каум туа к муфтию Мекки Абдаллаху аз-Завави с просьбой решить вопрос об одежде привело к неожиданному результату: аз-Завави запретил носить европейскую одежду в том случае, если ее надевают с целью подражать неверным, но допустил ее в том случае, если цель ношения состоит в защите от холода. Фактически это означало разрешение европейского платья для мусульман. Н. Й. Г. Каптейн считает, что переход к европейской одежде был связан с распространением денежной экономики, ростом индивидуализма, стремлением подчеркнуть лояльность нидерландской администрации и обмирщением, выражавшемся в отказе считать форму одежды знаком принадлежности к религиозной общине.
Третья часть монографии "Первая половина XX в." содержит три статьи.
М. Гилзенап (США) в статье "Темы и вопросы для истории арабских семей и наследования в Юго-Восточной Азии: предварительные размышления" показывает подвижный характер семей и понятий родства у хадрами Сингапура на примере завещаний земельного имущества. Исследователь выявляет взаимодействие мусульманского, английского и местного права в формировании представлений о наследовании.
У. Фрайтаг (Германия) в статье "От золотой юности в Аравии к лидерству в бизнесе Сингапура: наставления патриарха хадрами" публикует "Наставление" (таусийя) предпринимателя -шейха Абд ар-Рахмана бен Ахмада Ал-Кафа своей родне, составленное в 1907 г., и описывает историю этого семейства в XIX в.
Мона Абаза (Египет) в статье "М. Асад Шахаб - портрет индонезийского хадрами, соединившего два мира" реконструирует взгляды журналиста, жившего в 1910 - 2001 гг., уехавшего из Индонезии в 1965 г. в Саудовскую Аравию и вернувшегося на родину в 1985 г. Ярый антикоммунист и панисламист, Асад Шахаб обличал Сукарно за связи с коммунистами и женолюбие. Асад Шахаб был связан с Всемирной лигой мусульман, одной из наиболее влиятельных организаций ислама салафитского толка. Он верил в особую миссию Саудовской Аравии в распространении панисламской солидарности в Юго-Восточной Азии.
Четвертая часть книги "Современность" включает три главы.
Дж.Т. Саидл (Великобритания) в статье "Джихад и призрак межнационального ислама в современной Юго-Восточной Азии: сравнительно-исторический обзор" анализирует контекст призыва к джихаду в Индонезии и на Филиппинах на рубеже XXI в. Этот призыв в каждом случае имеет национальное и транснациональное измерение. В частности, на Филиппинах потенциальная привлекательность джихада значительно ослабляется местничеством, приверженностью к патронажу и соперничеством за него малых, разобщенных мусульманских групп. Часто под лозунгом джихада вооруженные группировки осуществляют обыкновенные грабежи. В Индонезии призыв к джихаду прозвучал в условиях резкого упадка ислама при демократизации. При этом он стал привлекательным в основном там, где мусульманам противостоят вооруженные и сплоченные группы христиан - на Молукках и Центральном Сулавеси. Однако как составная часть ислама джихад должен интерпретироваться и в транснациональном контексте, ибо ислам по своей сути есть проект объединения всех мусульман, несмотря на политические границы, местничество, местные практики и узкие интересы. Триумф глобального либерализма в экономике, политике и культуре в восприятии мусульман достигнут за счет ислама и означает не расширение свобод, а вторжение колонизаторских, частных интересов Запада. По мнению Дж.Т. Саидла, джихад сегодня, в условиях капиталистического рынка, транснациональных сил, часто связан-
ных с христианством и/или воспринимаемых как христианские по происхождению, и современного национального государства оказывается оборонительной стратегией ислама.
М. Йегар (Израиль) в статье "Сравнительные заметки о трех мусульманских повстанческих движениях в Юго-Восточной Азии (Бирма, Таиланд и Филиппины)" исследовал борьбу народности моро на юге Филиппин, мусульман таиландской провинции Паттани и мусульманского этноса рохингья в Северном Аракане (запад Мьянмы) с центральной властью этих стран. Он пришел к выводу, что все эти движения стремятся как минимум к достижению политической независимости и не готовы принять власть над собой немусульманских правительств. Мусульмане видят основу конфликта в религиозном, этническом и национальном противостоянии с центральной властью. Исследователь полагает, что проблема мусульманских меньшинств во всех трех странах неразрешима: ни одно правительство не готово поступиться своим суверенитетом и создать особые условия для мусульманского меньшинства, которое само не желает мириться с господством чуждой по религии власти и не способно интегрироваться в социальные структуры этнического и/или религиозного большинства. Переход территории Паттани к Малайзии, областей Моро к Малайзии или Индонезии, а рохингья в Северном Аракане - к соседнему Бангладешу, по мнению М. Йегара, "чрезвычайно невероятен". На сегодняшний день активная борьба мусульманских этнических меньшинств пока прекращена, хотя проблемы остались нерешенными.
М. Шафи'и Анвар (Индонезия) в статье "Политический ислам в постсухартовской Индонезии: спор между "радикально-консервативным" и "прогрессивно-либеральным" исламом" приходит к выводу о низкой вероятности введения шариата в Индонезии, как того требуют представители радикально-консервативного ислама, ориентирующиеся на ближневосточные модели ваххабизма. Он утверждает, что большинство индонезийских мусульман не считают шариат панацеей от всех бед Индонезии и видят в крайних взглядах радикально-консервативного ислама угрожающее оправдание насилия. Шафи'и Анвар подчеркивает, что, если правительство Сусило Бамбанга Юдойоно не справится с многомерным кризисом, влияние радикально-консервативного ислама может возрасти.
В целом коллективная монография получилась весьма интересной и содержательной. Думается, она будет полезна всем специалистам по современной Юго-Восточной Азии для реконструкции различных форм межкультурного взаимодействия региона с Ближним Востоком.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Древний Восток в античной и раннехристианской традиции (Индия, Китай, Юго-Восточная Азия) / Подбор текстов, пер. с древнегреч. и лат., примеч. и аннот. указ. Г. А. Тароняна; ввод. А. А. Вигасина. М.: Ладомир, 2007.
Захаров А. О. Надпись из Чанггала 732 г. и некоторые вопросы древнеяванской истории // Восток (Or/ens). 2010. N2.
Кулланда С. В. История древней Явы. М.: Восточная литература - Наука, 1992.
Кулланда С. В. Надпись Кота Капур (608 г. эры шака - 686 г. н.э.) // Дорофеева Т. В. История письменного малайского языка (VII - начала XX в.). М.: Гуманитарий, 2001.
Тюрин В. А. История Индонезии. М.: Восточный университет, 2004.
Barrett Jones A. Early Tenth Century Java from the Inscriptions: A Study of Economic, Social and Administrative Conditions in the First Quarter of the Century. Dordrecht-Holland, Cinnaminson USA: Foris Publications, 1984.
Bocchari. An Old Malay Inscription at Palas Pascmah (South Lampong) // Pra Seminar Penelitian Sriwijaya (Jakarta 1978). Jakarta: Puslit Arkenas, 1979.
Brandes J.L.A. Oud-Javaansche Oorkonden. Nagclaten Transcripties van wijlcn Dr. J.L.A. Brandcs. Uitgegeven door Dr. N.J. Krom. The Hague: Bataviaasch Genootschap, 1913.
Braudel F. Histoire et sciences sociales: la longue duree // Annates. Economies, societes, civilisations. 13e Annee. 1958. No. 4.
Cocdcs G. The Indianized States of Southeast Asia / Ed. by W.F. Vella, transl. by S. Brown Cowing. Honolulu: East-West Center Book, University Press of Hawaii, 1968.
Damais L. -Ch. Etudes d'epigraphic indoncsienne // Bulletin de l'Ecole Frangaise d'Extreme-Orient (BEFEO). T. 45. Fasc. 1. 1951 (http://www.pcrscc.fr/).
Damais L. -Ch. Liste des principalcs inscriptions datees de l'Indonesie// Bulletin de l'Ecole Francaise d'Extreme-Orient (BEFEO). T. 46. Fasc. 1. 1952 (http://www.pcrscc.fr/).
De Casparis J.G. Selected Inscriptions from the 7th to the 9th century A.D. Bandung: Masa Baru, 1956.
Jordaan R.E., Collcss B.E. The Maharajas of the Isles: The Sailendras and the Problem of Snvijaya. Leiden: Department of Languages and Cultures of Southeast Asia and Oceania, University of Leiden (Scmaian 25), 2009.
Kullanda S. Nushantara or Java? The acquisition of the Name // Indonesia and the Malay World. Vol. 34. N 98. March 2006.
Laffan M. Finding Java: Muslim Nomenclature of Insular Southeast Asia from Srivijaya to Snouck Hurgronjc // Asia Research Institute Working Paper Series, No. 52. November 2005 (www.ari.nus.cdu.sg/pub/wps.htm).
Mahdi W. Yavadvipa and the Merapi Volcano in West Sumatra // Archipel. Vol. 75. 2008.
Sarkar H.B. Corpus of the Inscriptions of Java (Corpus Inscriptionum Javanicarum) (Up to 928 A.D.). Vol. 1. Calcutta: Mukhopadhyay, 1971.
Sundberg J.R. Considerations of the Dating of the Barabudur Stupa // Bijdragen tot de Taal-, Land- en Volkenkunde. D. 162. Afl. 1.2006.
Wicks R.S. Money, Markets, and Trade in Early Southeast Asia: The Development of Indigenous Monetary Systems to AD 1400. Ithaca (New York): Cornell University-Southeast Asia Program, 1992.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
![]() |
Editorial Contacts |
About · News · For Advertisers |
![]() 2020-2025, BIBLIO.UZ is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Uzbekistan |